8 Елена Осокина Золото для индустриализации ТОРГСИН

лагались только продавцам, оценщикам и валютным кассирам, то есть тем, кто по работе «держал в руках» валютные ценности и, сле­довательно, испытывал больше соблазна и имел больше возможнос­ти украсть1278. Сотрудники управленческого аппарата, администра­ция, а также уборщицы, подсобные рабочие, работники складов, водители, шипчандлеры и охрана «золотой» паек вначале не полу­чали1279. Деление работников по «золотому» пайку вызвало много обид и жалоб, вражду и текучку кадров. «Скоро так все разбегут­ся», - писал один из директоров.

В августе 1931 г. председатель Правления Торгсина Шкляр про­сил Наркомвнешторг разрешить выдавать паек и предметы одежды всем тем сотрудникам, которые «соприкасаются с иностранцами», иначе затрапезный вид работников Торгсина отпугивал покупате­лей и давал пищу для антисоветских разговоров1280. Слова Шкляра подтверждали письма с периферии. «У нас, например, - писали из Батума в 1931 г., - бухгалтер сидит тут же в магазине перед всеми клиентами почти босый, оборванный, и очень нехорошее впечатление оставляет у посетителей»1281. Постепенно из-за давления «снизу» Правление Торгсина расширяло пайковую систему, включая новые категории работников. Хотя официального разрешения правитель­ства на это не было, к осени 1932 г. «золотой» паек получали уже все работники магазинов и складов, включая директоров, бухгалтеров и швейцаров. Ограничения сохранялись только в отношении управ­ленческого аппарата контор и Правления, но во многих случаях управляющие контор были по совместительству директорами мага­зинов и по директорской должности получали «золотой» паек1282. Вскоре и управленцы были официально включены в список полу­чавших паек: в декабре 1932 г. Наркомвнешторг обратился с прось­бой в ЦКК и НК РКИ разрешить выдавать продовольственные пай­ки лучшим работникам управленческого аппарата, на что было получено согласие председателя ЦКК и наркома РКИ Я. Э. Рудзу-така1283. Однако в 1933 г. продовольственный кризис потребовал регламентации слишком разросшейся валютной пайковой системы. НК РКИ разрешил выдавать пайки только продавцам, кассирам, бухгалтерам, заведующим магазинов и их помощникам1284. То, что паек представлял одну из основных причин, по которой люди хоте­ли работать в Торгсине, подтверждали сообщения с мест: при сня­тии с пайка работники немедленно увольнялись1285.

Работники Торгсина получали высокую по тем временам зарпла­ту. В 1932-1933 гг. зарплата управляющих контор составляла от 350 до 500 руб. в месяц1286. Главный бухгалтер получал 500 руб., за­ведующий магазином (Саратовская контора) 250-300, товаровед -250, продавцы - 100-200, счетоводы и бухгалтеры - около 200 руб.

279

в месяц1287. В 1934 г. средняя зарплата по торговой сети Торгсина составляла около 160 руб. в месяц1288. Для того чтобы оценить зна­чительность торгсиновских зарплат, сравним их с зарплатой неторг-синовских работников. В октябре 1933 г. в соответствии с постанов­лением ЦИК и СНК СССР твердый оклад высших работников центральных советских органов (председатели и секретари ЦИК и союзных республик, СНК СССР и союзных республик, их замы, председатели Верховного суда СССР и РСФСР, прокуроры СССР и союзных республик, ректор Института Красной Профессуры и др.) составлял 500 руб. в месяц. Наивысшие персональные зарплаты доходили до 800 руб. Средняя зарплата рабочего в то время была 125 руб., лишь небольшой слой высокооплачиваемых рабочих имел заработок в 300-400 руб. в месяц. Врачи получали от 150 до 275 руб., учителя начальной и средней школы - 100-130 руб.1289, зарплата полномочного представителя ОГПУ в регионах и началь­ника управления в аппарате ОГПУ составляла 350 руб., оперупол­номоченного - 275 руб. в месяц1290. Наиболее низкими в стране были месячные оклады в 30-50 руб., которые, например, получал средний и младший медперсонал.

Однако, говоря о привилегированных условиях работы в Торгси­не, не следует забывать о различии центра и «глубинки». Социаль­ная иерархия 1930-х гг. определялась не только властной принад­лежностью и вовлеченностью в индустриальное производство, но и географией проживания. Жалобы управляющих контор и директо­ров магазинов свидетельствуют, что чем дальше от столиц, тем боль­ше привилегий работников Торгсина оставалось на бумаге. Зарпла­та задерживалась1291. Пайки выдавались нерегулярно и не всем, их ассортимент и качество на периферии существенно уступали пай­кам торгсиновских работников в крупных городах. Иначе и быть не могло, ведь «золотые» пайки составлялись из тех продуктов, что были в наличии в самом магазине, а снабжение «глубинных» торг­синов было повально плохим. Кроме того, голодных мало прельща­ли торгсиновские деликатесы: вместо дорогой пшеничной муки, сыра, копченостей, туалетного мыла, которые «съедали» львиную долю стоимости пайка, но не могли накормить семью, люди просили дать им побольше дешевой ржаной муки1292. В 1933 г. правитель­ство ввело в Торгсине дифференциацию пайков, которая зависела от выполнения плана1293. Теперь для того, чтобы получить полный 12-рублевый паек, приемщик ценностей должен был «пропустить» 4,2 тыс. «сдатчиков» в месяц! При каждом последующем уменьше­нии нормы «сдатчиков» на 600 человек, стоимость пайка понижа­лась на 2 руб., так что при обслуживании 2,4 тыс. человек - огром­ная норма! - приемщик получал только половинный 6-рублевый

280

паек1294. Сделыпина больно ударила по работникам мелких магази­нов в отдаленных районах, где из-за ограниченного числа покупате­лей валютный план хронически не выполнялся. «Как можно пере­вести пробирера на сдельщину, если его работа зависит от сдатчиков ценностей? - восклицал один из директоров. - Есть сдатчики - работает, нет - сидит без дела»1295. Положение усу­гублялось и тем, что торгсиновский паек не полагался членам семьи-иждивенцам. Поскольку по правилам существовавшей в то время карточной системы иждивенцы должны были снабжаться тем предприятием, на котором работал главный «кормилец», при отказе Торгсина их снабжать они оказывались вообще без пайка. В 1933 г. работники универмага Торгсина в Жиздре жаловались на то, что «недоедают», «медленно убивают себя» и просили перевести их на общее централизованное снабжение, установленное для государ­ственных предприятий. Просьбы перевести с торгсиновского пайка на паек невалютных государственных предприятий приходили и из других регионов страны1296.

Материалы региональных контор, с которыми мне пришлось ра­ботать - Западной, среднеазиатских и Северо-Западной, свидетель­ствуют о высокой текучести и кризисе кадров «на периферии»1297. Из-за нехватки людей брали на работу кого придется: престарелых учили отмерять и считать, колбасники работали в парфюмерии1298. Пытаясь поправить положение, Правление присылало на подмогу работников из Москвы, но удержать их «в глубинке» из-за плохих условий работы и трудностей с жильем было почти невозможно. В этой связи интересен случай с управляющим Туркменской конто­рой Торгсина Чижовым, который по путевке Правления приехал с группой москвичей налаживать дело Торгсина в Средней Азии. Вскоре в Правление понеслись донесения о провале. Они сообщали об «упадочном настроении» москвичей и «желании всех вернуться в Москву». Но особое возмущение вызывал сам новоиспеченный туркменский управляющий - Чижов, который отказался занимать­ся делами, со всеми переругался, запугивал подчиненных «подва­лом», а то и вовсе грозил «покончить с собой или кого-нибудь заре­зать». По мнению доносивших, своим поведением Чижов хотел ускорить отзыв из Туркмении, заявляя недовольным, «что если я Вам не нравлюсь, как руководитель, то отправьте меня обратно в Москву». Он якобы даже просил чернить его перед Правлением, до­казывать его несостоятельность, чтобы поскорее сняли с работы1299. Не все дурили подобно Чижову - кто-то уходил в запой, кто-то просился на лечение. Архивные документы объясняют причины от­чаянного поведения людей: огромная нагрузка ложилась на плечи организаторов Торгсина в регионах - работа на износ, нервное исто­

281

щение, обострение болезней. Из-за нехватки жилья - Чижов, напри­мер, должен был «сожительствовать» в комнате с другим москви­чом - посланцы Правления не могли привезти с собой семьи1300. В конце 1933 г. некоторые региональные конторы стали откры­вать краткосрочные курсы, чтобы готовить для себя кадры на мес­те, но Торгсину не хватило времени, чтобы решить кадровую про­блему1301.

Условия работы в Торгсине, особенно в период стремительного развертывания его торговли, были тяжелыми. Наплыв покупателей, огромные очереди, нехватка работников, а в результате - много­сменная работа, сверхурочные. Работники воевали за выходные дни. Правление запрещало директорам, кассирам, продавцам, оценщи­кам, контролерам брать выходные в общегражданские дни отдыха и в «базарные дни»1302, потому что именно в эти дни шел массовый поток покупателей1303. Однако сотрудники самовольно не выходи­ли на работу, невзирая на наказания. Будни Торгсина состояли из изнуряющих производственных совещаний и политучебы, авралов по составлению детальных и частых отчетов, во время которых бух­галтеры вообще не уходили с работы домой. Директор одного из ле­нинградских торгсинов писал, что его сотрудники работали с утра до поздней ночи: «Часто просишь остаться - слезы, истерические слезы: "Мы больше не можем, забыли о семье, не можем так рабо­тать"»™4.

Недостаток помещений представлял хроническую проблему: спе­циалисты ютились в комнатушках под лестницами, в чуланах, на чердаках, за картонными перегородками1305. Вот, например, в каких условиях работали сотрудники универмага № 4 в г. Ленинграде. Центральная часть бухгалтерии располагалась в комнатушке под лестницей, прозванной из-за тесноты «крольчатником». Душная комнатка высотой 2 метра была рассчитана максимум на 9 чело­век/столов, ютилось же в ней 18 чел. Если кому-то нужно было встать с места, то непременно со своих мест должны были встать еще несколько человек. Другие сотрудники бухгалтерии располага­лись на первом этаже за фанерной перегородкой в проходной ком­нате. Здесь, в помещении, рассчитанном на 10-13 столов, работали 32 чел. Тут же за перегородкой в проходе располагалась общая раз­девалка, на подоконнике шли многочасовые чаепития, сновали груз­чики, которые вносили товар и выносили мусор, ютились уборщи­цы со своими орудиями производства, рядом, за другой перегородкой, располагался скупочный пункт с очередями и склока­ми. Шум, разговоры, дым от постоянного курения. К тому же, в бухгалтерию все время бегали сотрудники магазина позвонить по телефону, так как на весь магазин телефонов было только два - у

282

директора, которого старались меньше беспокоить, и у главного бух­галтера 1306.

Материалы позволяют нарисовать групповой психологический портрет работников Торгсина. Доминирующей чертой в нем было ощущение особости и даже элитарности, но оно не было основано на причастности к делу строительства социализма. Источником это­го чувства были привилегии, связанные с работой в Торгсине, бли­зость к валютным ценностям и дефицитным товарам. Приведу вы­сказывание руководящего работника Ленинградской конторы Торг­сина: «Вне всякого сомнения, работа Торгсина непохожа ни на работу кооперации, ни госторговли. Торгсин представляет собой организацию совершенно новую, никто не может взять на себя сме­лость сказать, что он большой специалист по торгсиновским вопро­сам. Это не то, что продавать на совзнаки или заниматься рабочим снабжением по распределению имеющихся фондов продуктов и това­ров. Мы здесь имеем дело и с золотом, и с безналичными расчетами, и с эффективной валютой, и с бонами» 1307.

Ощущение особости на практике проявлялось по-разному. Прав­ление Торгсина требовало от своих работников соответствия высо­кому статусу - квалификации, достоинства, культурного поведения. Работники же Торгсина, от директоров до уборщиц, в массе своей не воспринимали особость своего предприятия как необходимость дополнительных требований к себе. Они ожидали социального по­читания. Работники торговли в стране хронического дефицита всег­да имели особый социальный ореол, ну а работники валютной тор­говли - тем более. Причастность к элитной торговле становилась источником кичливости, хамства, презрительного отношения и к за­висимому покупателю (и без того сильного в советской торговле), и более того, к тем, кто не имел доступа в Торгсин. Особый социаль­ный статус, который давала валютная торговля, становился источ­ником власти над людьми. Не случайно швейцары у зеркальных дверей Торгсина чувствовали себя вправе толкать зазевавшуюся публику.

Внутренний мир магазинов Торгсина, воссозданный в архивных документах, - подобен миру героев Зощенко: склоки, пьянство, ин­триги, адюльтер на работе, доносительство, подсиживание, семей­ственность. Ну и, разумеется, воровство1308. Вопрос о хищениях в Торгсине часто обсуждался в ЦКК и НК РКИ1309, а также и в самом Наркомвнешторге. Комиссии этих организаций проверяли конторы и магазины Торгсина. В январе 1934 г. в помощь существовавшей торговой инспекции Наркомвнешторга в Торгсине была создана собственная Особая инспекция по борьбе со злоупотреблениями и хищениями1310. Каждая республиканская, краевая и областная кон­

283

тора, а также межрайонная база, склад и крупный универмаг дол­жны были ввести штатную должность особого инспектора, который был призван следить за материально-ответственными лицами -продавцами, кассирами, пробирерами, кладовщиками, выявляя «преступные элементы со стороны обслуживающего персонала и их сообщников извне». Судя по списку обязанностей, инспектор, подо­бно Фигаро, должен был быть вездесущим и ловким, отличаться пристальным оком и быстротой мысли, одновременно находиться и в торговом зале магазина, и в его складских помещениях, и в бухгал­терии, и в кабинете администрации1311. Долгая переписка свиде­тельствует, что конторы не торопились вводить у себя должность этого штатного осведомителя. Правление вынуждено было подсте­гивать их угрозами и окриками1312. В помощь инспектору в конто­рах работали совещания «о технике борьбы с мошенничеством».

Однако ни кнут (репрессии), ни пряник («золотые» пайки и вы­сокая зарплата) не остановили хищений. Воровали поставщики при паковке и отгрузке товаров, а также перевозчики и грузчики при их транспортировке. При вскрытии в отгруженных ящиках оказыва­лись камни, кирпичи, старые гири и другие тяжелые предметы, ко­торые компенсировали вес украденного1313, так что конторы проси­ли ни в коем случае не указывать на грузах, что они предназначены Торгсину1314. На складах и в магазинах воровали и сами торгсинов­ские работники. Злоупотребления в Торгсине попали на полосы центральных газет1315. Воровали и сытые руководители и голодные подчиненные. Спектр преступлений в Торгсине колебался от тысяч­ных хищений до кражи яблока или куска колбасы1316. Воровство порождали обычные человеческие мотивы - голод и нужда, жад­ность и корысть. Наряду с классическими методами преступлений в торговле, люди изобрели новые способы обогащения и выживания, специфические для Торгсина.

Руководители Торгсина - герои революции и Гражданской вой­ны, выдержав голод тифозного времени, не могли устоять в испыта­нии «сытостью». Среди особо нашумевших дел было увольнение осенью 1932 г. председателя Торгсина Шкляра - «за разбазаривание золотого фонда». По тому же делу были привлечены к ответствен­ности заместители управляющего Московской областной конторы Чубайск и Лебедев1317. По меркам того времени Шкляр отделался легким испугом: после валютного Торгсина отправился заготавли­вать скот в Нижне-Волжский край. Можно сказать - повезло, что проворовался в 1932-м, а не в 1937 г.1318 Разбазаривание государ­ственных средств продолжалось и при Сташевском1319. В начале 1935 г. Г.И. Муст, в тот момент заместитель председателя Торгсина, был снят с работы, исключен из партии, арестован и отдан под суд

284

за хищение государственных средств в размере 15 тыс. руб.1320 В Правлении Торгсина он не был «белой вороной». Аналогичные об­винения были предъявлены секретарю парткома Торгсина Костко, председателю месткома Ефремову, руководителям управлений и отделов (Сабельману, Шухатовичу, Азовскому, Юргенсону, Закро-чинскому и др.).

Высокая зарплата и «золотой» паек позволяли администрации Торгсина (руководители контор, директора магазинов, главные бух­галтеры, товароведы) жить относительно безбедно. Привилегии, однако, не останавливали этих людей от совершения преступлений. Арсенал методов организованных хищений, которые совершались с ведома или при участии администрации, был разнообразен: поддел­ка цифровых записей о количестве товаров, фиктивное увеличение или уменьшение остатков при переоценке, продажа низших сортов товаров за высшие (пересортица). Подобные хищения облегчались плохо организованной системой учета, причинами чего были не только халатность и разгильдяйство, но и особенности торговли - в начале 1930-х гг. в магазинах применялся суммарный учет товаров вместо сортового.

Инспекционные проверки свидетельствовали, что основным ме­тодом хищений в торговле Торгсина являлось фиктивное актирова­ние: расхитители или, по терминологии того времени, «хищники» списывали товар как потерявший экспортное качество, порченый и якобы уценяли или уничтожали его. Мнимое уничтожение подтвер­ждали фиктивные счета, а «уничтоженный» и «порченый» товар присваивался участниками аферы. В одной из докладных записок отмечалось, что удивительным образом в магазинах портилось ко­личество товаров, кратное количеству сотрудников, - по две банки повидла, по 5 кг муки и т. д. на человека. Акты сообщали о «симуля­ции порчи товаров крысами», «сомнительной порче апельсин»1321. Недостачи оформлялись бухгалтерией как просчеты и естественная убыль - усушка, утруска, примаз, распыл, впитывание. При круп­ных растратах следы преступлений порой уничтожались с помощью «случайных» пожаров или ограблений - бандитские нападения и грабежи в Торгсине не были редкостью, но непричастность к ним администрации вызывала сомнения в тех случаях, когда «несчас­тья» случались во время переучета товаров или инспекций1322. Чего только не придумывали, чтобы скрыть растраты: в Ленинграде один завмаг во время инвентаризации завозил товары к себе в магазин из других магазинов города1323. Ревизоры подкупались. В архиве со­хранилось описание инспекторской проверки одной из контор Торг­сина: «(Инспектора. - Е. О.) нагрузили полные сани всякого рода то­варами и продуктами. Если бы рабочая бригада так обследовала

285

рабочую кооперацию, то после такой ревизии потребителю ничего бы не осталось. Как акцизные чиновники, которые поедут по селам и местечкам монопольки проверять, а оттуда везут полные подводы свинины, масла и всякого рода хабора. Все эти контролеры хорошо усвоили лозунг т. Бухарина "Обогащайтесь"»1324.

Нашумело дело Палей, директора московского универмага № 1 (Петровка,       который был исключен из партии и отдан под суд «за полное разложение, выразившееся в самоснабжении». По сви­детельству  документов, в течение года работы в Торгсине (осень 1931 - осень 1932) Палей совершил хищения на сумму 70 тыс. золо­тых руб.1325 Были также сняты с работы управляющий Московской областной конторой Торгсина Хейфец (член ВКП(б) с 1917 г. - !) и директора магазинов № 3 (Кузнецкий мост, 14), № 6 (Арбатская пл.) и № 10 (ул. Тверская-Ямская, I)1326. Материалы проверок реги­ональных контор свидетельствуют, что в 1932 г. растраты и кражи, совершенные администрацией Торгсина, произошли в Украине, Узбекистане, Казахстане, на Дальнем Востоке1327. В 1933 г. в мате­риалах Торгсина фигурирует дело Северной конторы в Архангель­ске1328. В Костроме были арестованы пять человек (замдиректора, старшие продавцы, старший бухгалтер и замбухгалтера) за недоста­чу около 500 руб. золотом (1932 - октябрь 1933 г.)1329. В мае 1934 г. начальник Особой инспекции Торгсина Бабинчук докладывал в Наркомвнешторг статистику арестов за хищения в краевых конто­рах: «В Иванове арестовано 8 чел., в Рыбинске - 13 чел. В Татарии привлечено к ответственности 42 чел., из коих арестовано 17 чел., а с остальных взята подписка о невыезде, и привлекаются по закону от 7 августа133®. В Ростове привлечено 27 чел., на Украине (Днепро­петровск, Одесса, Чернигов, Харьков и т. д.) арестовано 127 чел. По Харькову бухгалтер Федорович осужден на 5 лет, по Виннице зав. промбазой Киль на 10 лет, Вайнштейн тоже на 10 лет. По Казак-стану директор одного из отделений растратил 1800руб. зол. и при­влечен к ответственности»1331. В 1934 г. в Саратовской краевой конторе недостача составила более 600 золотых руб.1332 В апреле 1934 г. обком ВКП(б) в Одессе снял с работы и отдал под суд дирек­тора конторы и несколько заведующих магазинов за связь со спеку­лянтами и злоупотребления1333. В 1935 г. Особая инспекция Торг­сина вскрыла крупномасштабные хищения в Харькове с целью пе­репродажи товаров на рынке по «спекулятивным» ценам. Аресто­ванным инкриминировались подделка цифровых записей о количе­стве товаров, фиктивное увеличение или уменьшение товарных остатков при переоценке, продажа низших сортов за высшие. Из привлеченных к суду 27 работников конторы и магазина № 2 в Харькове двое были приговорены «к высшей мере социальной за­

286

щиты» - расстрелу, остальные осуждены на разные сроки заключе­ния. В том же документе приводятся и другие факты хищений, со­вершенных заведующими универмагов, складов и баз в Украине, Западной области и Средней Азии. Особая инспекция в заключение отмечала, что, несмотря на строгие меры, число преступлений в Торгсине выросло и приняло массовый характер1334.

От относительно сытой администрации спустимся по иерархи­ческой лестнице к рядовым работникам Торгсина - продавцам, кас­сирам, приемщикам ценностей. Архивные документы представляют полный арсенал классических методов хищений в торговле, которые создавали «излишек» в пользу продавца: обвес, обмер, обсчет, пе­ресортица, чрезмерная «зачистка» испорченных продуктов, смеши­вание продуктов, например, муки с сахаром или добавление воды в сметану и пр.1335 Но в ходу были и специфические способы махина­ций, порожденные особенностями Торгсина. Приемщики ценностей могли занизить вес сдаваемых предметов и присвоить разницу в цене. В документах упоминаются случаи (а сколько осталось невы-явленных!), когда покупатель недополучил стоимость нескольких граммов золота, приемщик утаил крышку от часов или «отщипил» кусочек от сдаваемого металла1336. Валютные кассиры срезали лиш­ние талоны «для себя» или отбирали книжки у малолетних, требуя привести родителей, но при этом «забывали» оформить акты изъя­тия. Книжка чаще всего так и оставалась у кассира, так как дети бо­ялись сказать родителям, что стащили ее1337. Распространенным нарушением в Торгсине была продажа «по ошибке» знакомым и родственникам товаров на сумму большую, чем было указано в их товарной книжке1338.

Одним из наиболее распространенных способов в арсенале махи­наций работников Торгсина было вторичное, а точнее, многократ­ное использование товарных книжек и отрезных талонов. При опла­те товара кассир срезал с товарной книжки контрольные талоны на сумму покупки, а после полного использования суммы денег на книжке она погашалась. В конце рабочего дня кассир сдавал выруч­ку, отоваренные отрезанные талоны и погашенные книжки счетчи­ку. Тот пересчитывал их, а потом вместе с кассиром запечатывал книжки и талоны в бандероль и пломбировал ее. Оба расписыва­лись за сданную сумму. Бандероли направлялись затем в тиражную комиссию конторы, в которую, к слову сказать, входил и представи­тель ЭКУ ОГПУ. После очередного пересчета погашенные книжки и талоны в присутствии членов тиражной комиссии сжигались в ко­тельной1339. Однако по мере продвижения по этой длинной цепи из магазинов в топку отрезанные талоны и погашенные товарные книжки исчезали из бандеролей и мешков. Воровали кассиры, счет­

287

чики, члены тиражной комиссии, подсобные рабочие. При личном обыске у контролера магазина Торгсина некто Сапонджянц, напри­мер, было обнаружено девять торгсиновских книжек, в том числе погашенные, а также отрезанные талоны1340. После кражи отслу­жившие книжки и талоны начинали вторую жизнь: штамп универ­мага «подлежит обмену» позволял обменять старые книжки на но­вые; бывшие в употреблении талоны продавцы и кассиры использовали как только что отрезанные (товар на эту сумму при­сваивался) или искусно подклеивали их к действовавшим товарным книжкам. Подделка раскрывалась позже, в счетной части магазина при сличении приклеенных талонов с подлинным, который хранил­ся в качестве образца1341. Ворованные книжки и талоны для вторич­ного использования отсылали в те города, где их можно было продать по более высокой цене.

Воровство облегчалось безхозяйственностью и отсутствием кон­троля. «В глубинке» порой положение было таково, что, как гово­рится, «лишь ленивый не возьмет». Вот, например, описание поряд­ков в Хабаровске: «Приемка золота производится кассиром Госбанка, но каждый день золото в банк не сдается, а собирается по 10 дней и хранится в магазине Торгсина в несгораемом сундуке, ко­торый запирается очень плохо, и, по заявлению кассира, при таком запоре золото может уплыть. Золото шлих принимается разных проб, ссыпается в коробочки из-под папирос. Есть случаи россыпи шлиха и смешения проб... Учет и отчетность в очень плохом состоя­нии, товары не учтены по ассортименту, количественно, а по груп­пам и в суммах. Товары на складе и холодильнике бухгалтерски со­всем не учитываются и на 1.11 Хабаровское Отделение не знает, сколько и каких товаров оно имеет у себя. Документы хранятся бе­зобразно. Часть (денежн.) - у бухгалтера на дому, часть - в конто­ре Уполномоченного НКВТи часть - на окне магазина»1^42. Похожее положение было и в Благовещенске1343. А вот описание торгсина в Никольск-Уссурийске: «Магазин Торгсина не имеет хороших запо­ров или даже дверей. Запирается замочком и печатается сургучем, так что в любой момент может постичь несчастье... Приемка золо­та производится зав. магазином на его доброе усмотрение (не спец. по золоту), золото собирается по две недели и больше и хранится в магазине в маленькой выданной Госбанком шкатулочке... Потом со­бранное золото везется во Владивосток без всякой охраны и без пе­чати, что создает также угрозу к хищению»1^44.

В арсенале выживания и обогащения работников Торгсина были и другие методы. В недавнем прошлом, в годы брежневского застоя, в валютных «Березках»1345 одним из основных способов махинаций была двойная, или «черная» касса. Работники «Березки» покупали

288

на свои деньги товар в обычной торговой сети, а потом перепродава­ли его за валюту в своем магазине1346. Будучи уверена, что «двойная валютная касса» - изобретение предпринимательского ума - появи­лась задолго до «Березки», я искала ее описание в материалах Торг­сина и, наконец-то, нашла. Управляющий Узбекской республикан­ской конторой в числе прочих правонарушений привел случай, в котором работники лабаза и мясного отдела торгсина на свои деньги скупали мясо, ворованное с местного мясокомбината, а затем пе­репродавали его в Торгсине за золотые рубли1347.

Основным способом самоснабжения в советской системе было мелкое воровство. Люди, воровавшие на работе или «с работы», даже получили специальное имя - «несуны», что свидетельствует о массовом характере явления. «Несунство» было неотъемлемой час­тью советской экономики. В стране хронического товарного дефи­цита любой, даже, казалось бы, самый бесполезный хлам мог быть использован с пользой. Зачем, например, воровать с работы перего­ревшие лампочки? Кому они нужны? Оказывается, нужны - их можно было продать на рынке за копейки. Тот, кто покупал эти пе­регоревшие лампочки, затем относил их к себе на работу, выкручи­вал хорошие лампочки и уносил их домой, а на их место на работе ввинчивал принесенные перегоревшие. Таким образом хорошие лампочки для дома обходились ему почти даром.

Времена были голодные и раздетые, а в магазинах Торгсина: шо­колад, вино, колбаса - глаза разбегаются. Люди украдкой подъедали запасы Торгсина на работе, особенно штучный, фасованный товар, «варили обеды из отходов», «стреляли» торгсиновские папиросы, распивали вино в кладовке, устраивали чаепития с торгсиновскими «конфектами» (списки уволенных пестрят подобными случаями). Что могли, уносили домой, благо дело, сторожа с осени 1932 г. были свои, гражданские, часто сами входили в долю. Кто-то нес домой в кармане пару шоколадных конфет, яблоко, «три французские бу­лочки (маленькие)», кто-то - товар покрупнее: мороженую рыбу, ветчину и сыр, опоясывался метрами торгсиновских тканей. При «личном досмотре» в одном из магазинов в Ленинграде у уборщи­цы, например, нашли две устрицы1348. Другой пример из акта ин­спекции: «8 апреля в 11 часов утра рабочий товарищ Коробков Егор Никитович (работал в универмаге №8) был задержан с поличным. В сумке обнаружено 2,5 кг кускового сахара, 600 г сливочного масла и 1 распечатанная коробка папирос "Стормонг"»1349.

Администрация магазинов пыталась бороться с «несунами». «Отряды легкой кавалерии» - Гражданская война закончилась, но ее образы и мышление сохранялись - проводили неожиданные про­верки шкафов-раздевалок, где хранились личные вещи сотрудников,

289

а также обыскивали людей при выходе с работы1350. Интересная сцена описана в документах ленинградского торгсина. Потерпевший некто Тумасов жаловался заместителю управляющего Ленинград­ской городской конторы: «Вчера, т. е. 21.09.34 г., вечером, я, как производитель работ заехал в магазин «Торгсин» по Советскому проспекту (продмаг №6) для проверки хода ремонтных работ. Дав необходимые указания рабочим, я вышел из магазина, и не успев пройти несколько шагов, как ко мне подошел неизвестный гражданин и, остановив меня, спросил "являюсь ли я сотрудником магазина". На мой вопрос "в чем дело"неизвестный гражданин назвал себя предста­вителем "легкой кавалерии" и показал какое-то удостоверение. Я ему ответил, что я не сотрудник магазина и вообще не торговый работ­ник "Торгсина", а производитель работ по ремонту данного магазина. Тогда неизвестный гражданин потребовал, чтобы я с ним прошел в подворотню за угол дома для производства личного обыска. Не пони­мая в чем дело и не видя никаких оснований для своего задержания во­обще, а тем более для обыска, и полагая, что, очевидно, гражданин меня в чем-то подозревает, я предложил последнему пройти со мной в помещение магазина и там выяснить интересующий его вопрос. Гражданин в магазин зайти отказался и стал уговаривать меня зай­ти с ним под ворота и разрешить ему осмотреть мои карманы. Тог­да я вторично спросил его: "Вы меня в чем-либо подозреваете?" Последовал ответ в грубой форме: "Это Вас не касается, или подчи­нитесь моему требованию (т.е. обыску) или я Вас отправлю в отде­ление милиции"».

Читаешь - и одолевают подозрения, а не мошенник ли этот пред­ставитель «легкой кавалерии»? Может быть, он обманом завлекал испуганных покупателей Торгсина в подворотню и там грабил? Но продолжение жалобы опровергает сомнения. Был вызван постовой милиционер, и гражданина Тумасова препроводили в отделение ми­лиции. Представитель «легкой кавалерии» настаивал на проведении обыска на основании того, что у Тумасова «имеются торгсиновские боны». В отделении милиции Тумасов узнал, что правила Торгсина разрешают «легкой кавалерии» проводить обыски сотрудников. Однако Тумасов не позволил себя обыскивать, заявив, что это «оскорбляет его гражданскую честь». В заключение он добавил, что «не представляет себе положения (подчеркнуто мной. - Е.О.), по которому он вынужден был бы разрешить выворачивать свои карма­ны под воротами зданий г. Ленинграда»1351. На дворе стоял сентябрь 1934 г. - Пройдет немногим более двух месяцев и там же, в центре Ленинграда, Леонид Николаев застрелит СМ. Кирова. Казавшееся невозможным станет реальностью: тысячам людей придется вывер­

290

нуть свои карманы, и не только - пойдут массовые аресты, обыски и расстрелы.

Акты налетов «легкой кавалерии» представляют длинный спи­сок изъятого ширпотреба и гастрономических продуктов1352. «Несу­ны» отнекивались и оправдывались: «сумка не моя», «нашла в мусо­ре», «взял судака, так как все равно нельзя продать», «взяла поносить»1353 или «взяла в счет пайка», «мандарины и орехи для больного ребенка», «дома жена ругалась, что есть нечего, пришел пьяный, взял кусок мяса», «принесла с собой из дома». Продавцы, у которых были собственные торгсиновские книжки, вызывали подо­зрение, так как книжки могли служить прикрытием хищений на ра­боте. Таким приходилось оправдываться за каждую покупку в своем магазине. Работникам магазина требовалось разрешение директора и на то, чтобы сдать ценности в своем магазине. Те, кто приносил «обеды» из дома, получали выговор.

По итогам налетов «легкой кавалерии» в магазине проходил то­варищеский суд, который решал судьбу «несунов». Приговоры были разные - от выговора и внушения до увольнения, лишения пайки, исключения из профсоюза, отдачи под суд. Приведу прото­кол одного из таких судов. Он иллюстрирует характер и методы краж, а также механизм и логику наказаний. Суд проходил 7 июля 1935 г. в московском торгсине № 4 (Покровка, 55). Отряд «легкой кавалерии» несколько дней назад обнаружил при обыске 215 г кол­басы на сумму 10 коп. золотом в личном шкафу у уборщицы продо­вольственного отдела Сократовой (ее обыскали и при выходе из продовольственного отдела по окончании работы, но ничего не на­шли). Сократова признала себя виновной в хищении. Свой посту­пок она объяснила тяжелым материальным положением: на ее иж­дивении было двое детей, 7 и 10 лет, и престарелая мать1354.

Вот вопросы, заданные Сократовой:

«Тов. Люшин (председатель суда. - Е.О.) к Сократовой: сколько раз совершала хищения, какая цель была оставить колбасу в шкафу и зачем был пришит карман на рубашке? (подчеркнуто мной. - Е. О.)

«Сократова: Кражу совершила первый раз. Колбасу оставила в шкафу, потому что не было времени поесть, работала, на рубашку пришит не карман, а заплата.

Тов. Фишкина (свидетель) говорит суду о том, что при обыске Сократовой был обнаружен аккуратно пришитый карман на рубаш­ке вместимостью на 2 килограмма».

Вместимость кармана впечатляет. Здесь же и новый штрих -карман маскировался под заплату. Комментируя приведенный фрагмент документа, хочется спросить, кому придет на ум спраши­

291

вать - зачем на одежде пришит карман? Однако в 1930-е гг. карман мог быть не просто деталью одежды, а изобретением в борьбе за вы­живание. По логике того времени наличие кармана могло стать и преступлением. Другой вопрос, который приходит на ум после прочтения документа: Сократову поймали, а сколько человек успе­ли съесть украденную колбасу или другие продукты, вместо того, чтобы оставлять их в шкафу «на потом»? В продовольственном от­деле этого магазина на момент товарищеского суда была растрата в 200 золотых руб. Кража Сократовой составила всего лишь 10 коп., значит, были и другие «несуны».

Приговор товарищеского суда в отношении Сократовой был до­вольно мягким и не без курьезности. Она получила строгий выговор и была переведена из продовольственного в другой отдел, подальше от головокружительно пахнущих деликатесов. Щадящий приговор объяснялся тем, что Сократова хорошо работала в магазине в тече­ние двух лет, была ударницей (за этот проступок ее из ударниц ис­ключили) и ранее не имела взысканий. Судьи проявили человеч­ность, приняв во внимание и ее тяжелое материальное положение1355. Мягкое наказание Сократовой являлось исключени­ем. Как свидетельствуют другие акты «легкой кавалерии», в боль­шинстве подобных случаев людей увольняли с работы и отдавали под суд. Судебные дела по Торгсину должны были рассматриваться в течение 20 дней1356. По уголовным делам о хищении порой выно­сили и показательные расстрельные приговоры1357.

Из-за фрагментарности данных трудно оценить общие матери­альные потери по причине воровства в Торгсине. Можно провести лишь приблизительные расчеты. Отчетный баланс Наркомата тор­говли за 1933 г. свидетельствует, что потери от хищений, недостач и списания пришедших в негодность товаров по всей системе нарко­мата составили 3,6 млн руб.1358 Сколько из этих миллионов прихо­дилось на долю хищений в Торгсине? Данные за 1932 г. дают неко­торое представление об этом. Докладная записка о результатах проверки работы Торгсина сообщала, что «по неполным данным, в 1932 году недостачи превысили 800 тыс. руб.» 1359. Исходя из этого, можно предположить, что в результате крупных хищений и «несунства» Торгсин терял порядка миллиона рублей в год.

В официальных документах Торгсина голод никогда не рассмат­ривался в числе причин массового воровства1360. Власти винили в этом «засоренность торгового аппарата социально чуждыми и уго­ловными элементами», этим и объясняли необходимость чисток. Первая массовая чистка Торгсина прошла по постановлению Прези­диума ЦКК и Коллегии НК РКИ весной - летом 1933 г. Время ее проведения указывает на то, что она была «эхом» генеральной пар­

292

тийной чистки, объявленной в стране в декабре 1932 г. и продол­жавшейся весь следующий год - руководство Торгсина шло в ногу со сталинским временем. В соответствии с приказом Наркомата торговли «вычищению» подлежали «политические противники» (меньшевики, эсеры, троцкисты), уголовные элементы, а также «бывшие» и «социально чуждые» (кулаки, административно вы­сланные, бывшие торговцы, дворяне, полицейские, лица духовного звания, «лишенцы»)1361. Аттестационные комиссии в составе упол­номоченного Правления, секретаря местной партячейки и месткома все лето - а некоторые захватили и осень - чистили магазины Торг­сина. Списки уволенных с краткими характеристиками, порой похо­жими на доносы, сохранились в архивах1362. Но этим дело не закон­чилось. Зимой 1934 г. в Торгсине прошла «самопроверка аппарата». В начале января 1935 г. Правление Торгсина, отмечая значительное число злоупотреблений, вновь инициировало проверку кадров, гро­зя наказать не только «чуждых», но и тех руководителей, которые приняли их на работу - «за потерю бдительности»1363. Кроме поли­тически вредных и социально чуждых в 1933 - 1935 гг. значитель­ное число работников Торгсина было «вычищено» за должностные преступления: обман покупателей, недостачи, чаевые и взятки («по­лучение 10 долларов от прислуги американского посольства»), при­своение забытых клиентами предметов, пьянство, прогулы и опозда­ния,   семейственность,   грубость   с   покупателями,    сокрытие судимостей, а также за плохие показатели работы, непрофессиона­лизм («уволен как не имеющий квалификации и сомнительный»), не­принятие мер против антисоветских разговоров («анекдоты в бух­галтерии о тов. Сталине, критика отмены карточной системы, пуска метро и о банкетах у тов. Литвинова»), связь с заграницей («имеетродственников в САСШ»), а также без всякой причины - по «освежению»   кадров.   Исполнители руководствовались словами наркома внешней торговли Розенгольца о том, что при малейшем сомнении в том или ином работнике лучше удалить его из системы без явных доказательств вины, нежели оставить, не будучи уверен­ным в честности и добропорядочности этого человека1364. Правле­ние порой вмешивалось и пересматривало результаты решений мес­тных проверочных комиссий, требуя объяснить, почему уволены партийцы, а порой, в результате доносов, инициируя процессы про­тив тех работников, которым удалось благополучно пережить чис­тку1365. Основными видами наказаний были увольнение и запрет впредь работать в системе Торгсина1366, но встречаются и решения о привлечении к партийной и уголовной ответственности и передаче дела в ОГПУ.

293

Протоколы проверочных комиссий напоминают судебные про­цессы - свидетельские показания, улики, результаты обысков, толь­ко роль адвокатов выполняли сами обвиняемые. Протоколы иллюс­трируют и основные способы социальной самозащиты того времени: люди скрывали свое происхождение, утверждали, что якобы не зна­ли о судьбе арестованных супругов или других родственников, отка­зывались от них, подавая на развод или переезжая на другое место жительства. Одной из мер социальной и политической реабилита­ции был выход замуж за ответственного работника1367.

Торгсин не дожил до большого террора, его закрыли накануне. Однако репрессии не обошли людей, которые когда-то работали в нем или некогда покупали товары в его магазинах. Имена одних, как Сташевский и Левенсон, нам известны, но множество других навсегда затерялось в истории.

«Красные директора» Торгсина: «ВРИД»

Потомственный рабочий. Снабженец Первой конной. Мечта пожить за границей. Вор. Письмо Сталину. Анатомия экономического преступления

Эта глава - о Григории Ивановиче Мусте (1889-1938?)1368. В те­чение длительного времени (август 1933 г. - январь 1935 г.) он был заместителем председателя Правления Торгсина. Кроме того, крат­ковременно, в «пересменок» между правлениями Сташевского и Ле­венсона (август - ноябрь 1934 г.), Муст исполнял обязанности пред­седателя Торгсина. Жизненная история Муста привлекла мое вни­мание тем, что заставляет задуматься о природе экономических преступлений при Сталине - одной из центральных проблем совре­менной историографии сталинизма.

Г. И. Муст родился в Украине, в г. Елизаветграде, в русской семье. Отец был слесарем, мать занималась домашним хозяйством. Образование получил среднее: окончил городское трехклассное училище и низшее техническое училище в Елизаветграде. В 15 лет пошел работать слесарем в мастерские депо Гришино, а затем по­мощником машиниста на Екатеринославскую железную дорогу. Если верить автобиографии, Григорий Муст, несмотря на юный воз­раст, принимал участие в Горловском вооруженном восстании в годы Первой русской революции, несколько раз был арестован, на­ходился под надзором полиции. С 1910 г. до марта 1914 г. служил в царской армии в артиллерии Карской крепости (нестроевой). После ухода в запас (за несколько месяцев до начала Первой мировой вой­

294

ны!) работал в депо Привислинской железной дороги, потом на Рус­ско-Балтийском вагонном заводе в Риге. Дослужился до мастера. После эвакуации завода в 1915 г. Муст сначала работал на ж/д стан­ции Люблино в Москве, а потом мастером на вагонном заводе в Твери. В 1916-1917 гг. - мастер на автомобильном заводе в Филях, а затем - «снарядном заводе» в Москве.

Со своей партийной принадлежностью Григорий Муст опреде­лился не сразу. К социал-демократам он примкнул в 1914 г., но, ви­димо, сначала был с меньшевиками. В апреле 1917 г. перешел в группу социал-демократов-интернационалистов. В партию больше­виков вступил сравнительно поздно - в 1918 г. Пытаясь сгладить этот политический «промах», Муст в автобиографии подчеркнул, что с большевиками начал работать в период Октябрьской револю­ции, то есть еще до вступления в РСДРП(б). В качестве свидетеля, который мог подтвердить этот факт его биографии, Муст назвал М.И. Томского и, как показали последующие события, вновь совер­шил политический промах1369.

Муст не отличился в боевых операциях Гражданской войны: он был администратором - заместителем, а затем комиссаром снабже­ния Южного и Юго-Восточного фронтов, где служил под руковод­ством Сталина, чрезвычайным уполномоченным по снабжению Первой конной армии СМ. Буденного, а затем Украины и Крыма. После окончания Гражданской войны занимал руководящие посты на Октябрьской, Северо-Кавказской и Средне-Азиатской железных дорогах, был начальником административного управления в Нарко­мате путей сообщения.

В начале 1931 г. партия «перебросила» Григория Муста «с транс­порта в торговлю»: до августа 1933 г. - почти три года - он работал заместителем торгпреда в Чехословакии, пережив голод в благопо­лучной загранице. Интересно, что Муст сам добивался командиров­ки за рубеж: в конце 1920-х гг. он просил партийное руководство дать возможность «подучиться за границей новейшим методам управления и организации производства» для того, чтобы стать знаю­щим руководителем завода. Следует обратить внимание на это стремление попасть за рубеж. Профессиональные революционеры «ленинской гвардии», которые стояли у государственного руля в конце 1920-х гг., рассматривали заграницу либо как место подрыв­ной работы, либо как место высылки, отстранения от политических дел. Молодой Григорий Муст, видимо, являл новый тип партийца. Длительное пребывание за границей, а, возможно, и опыт снабженца оказали разлагающее влияние на его характер. Это предположение основано на фактах последующей биографии Муста.

295

Григорий Муст не стал руководителем заводского производства. Из пражского торгпредства в августе 1933 г. он был направлен на работу в валютный Торгсин на пост заместителя председателя Правления, а в 1934 г. кратковременно являлся председателем этого торгового предприятия. Муст занимал эти «хлебные» должности в период относительно благополучной жизни - голод уже отступил, и Правление пыталось превратить торгсины в валютные образцовые универмаги культурной торговли. Григорий Муст не выдержал ис­пытания материальным благополучием. В начале 1935 г. он был снят с работы, исключен из партии, арестован и отдан под суд «как разложившийся».

Находясь в Таганской тюрьме под следствием, Григорий Муст написал письмо Сталину. Тот не оставил его без внимания и, види­мо, поручил Бюро Комиссии партийного контроля проверить реше­ния по «делу Муста», принятые Наркомвнешторгом, Дзержинским райкомом и прокуратурой1370. Материалы дела, которые сохрани­лись в фонде КПК, позволяют не только рассказать факт личной биографии Муста, но и рассмотреть мотивы должностных преступ­лений, совершенных руководителями Торгсина, а также увидеть процесс разложения сталинской элиты.

Муст обвинялся в разбазаривании государственных фондов: пре­миального, а также так называемого «секретного», из которого руко­водящие работники получали дотации для оплаты квартирных рас­ходов, пособий на лечение, отдыха в санаториях и на курортах, покупки книг и обедов в специальных столовых1371. Государство оказывало помощь руководящей элите не по причине ее бедственно­го положения: в 1930-е гг. материальное обеспечение советских ру­ководителей было наилучшим в стране. Прошли времена, когда пар­тиец на руководящей работе не мог получать больше средней зарплаты рабочего - пресловутый партмаксимум. Зарплата того же Муста составляла порядка 500 руб. в месяц, являясь одной из наи­более высоких в стране1372. В годы карточной системы первой поло­вины 1930-х гг. советская элита получала лучшие пайки по наиболее низким ценам. В иерархии распределения других материальных благ - квартиры, дачи, путевки, медицинское обслуживание, пенсии и т. п. - советская элита также занимала верхнюю ступеньку соци­альной лестницы1373.

Дотации из «секретных» фондов и высокие премии являлись частью привилегий советской элиты, санкционированных централь­ной властью. Вина Муста и других проворовавшихся руководителей Торгсина состояла в том, что они «не уложились» в разрешенную сумму. Так, в 1934 г. Наркомвнешторг выделил на лечение руковод­ства Торгсина 45 тыс. руб. К октябрю эти деньги уже были истраче­

296

ны, и Муст самовольно добавил в лечебный фонд еще 9 тыс. руб. Из этих денег Муст взял себе огромную по тем временам сумму - око­ло 6,5 тыс. руб. Размеры премий и характер их распределения, по определению КПК, свидетельствовали «о прямом рвачестве» руко­водителей Торгсина. Секретарь парткома, председатель месткома, начальник финансовой группы получили более 4 тыс. руб. каждый, что равнялось их зарплате за восемь месяцев. Себе Муст выдал пре­мию в размере 5-месячного оклада (около 3 тыс. руб.). Всего в 1934 г. работники центрального аппарата Торгсина получили в виде премий, на оплату квартир, лечение и прочую помощь 349 тыс. руб., из них около 245 тыс. руб. - по личному распоряжению Муста.

Торгсин, как и многие другие учреждения в период карточной системы, имел право самостоятельно закупать продукты для улуч­шения снабжения своих работников и расширения ассортимента торговли (децентрализованные заготовки)1374. Для этого в Торгсине существовал специальный денежный фонд и уполномоченный, не­кто Бурштейн. Деньги были отпущены немалые - более 79 тыс. руб. Заготовили же незначительное количество мяса, яблок и овощей, да еще умудрились и убытки понести. Ясно, что деньги «утекли» в час­тные карманы. По показаниям Бурштейна, который, как утвержда­ют документы, в ходе следствия сошел с ума и был отправлен в психбольницу, присвоенные средства оформлялись в смете как организационные расходы. Часть денег Бурштейн взял себе, но львиная доля фиктивных орграсходов - около 7-8 тыс. руб. - доста­лась Мусту. Никаких оправдательных документов для подтвержде­ния орграсходов по децентрализованным заготовкам Правление Торгсина предъявить не смогло.

Дело Муста показывает еще один и довольно своеобразный ме­тод хищений. В Правлении Торгсина был кабинет-выставка образ­цов товаров, которые отечественные производители и иностранные фирмы предлагали для продажи в его магазинах. Учет поступавших товаров отсутствовал, выставку не раз обворовывали, так что, по словам документа, «образцы продовольственных посылок исчезали бесследно». Ценные товары, например, часы и патефоны, которые подлежали возврату иностранным фирмам, задерживались на мно­гие месяцы - сотрудники забирали их «попользоваться». Докумен­ты описывают и другой способ самоснабжения: «...сотрудники Торг­сина предварительно отбирали для себя образцы из кабинета и покупали их по чрезмерно пониженным ценам». Сам Муст, если ве­рить документу, таким образом присвоил себе «значительное коли­чество парфюмерных товаров, а также брал в личное пользование радио, патефон, пластинки и т.д.».

297

Распределение продовольственных пайков, предназначавшихся для работников Торгсина, также находилось в руках Правления -еще одни источник злоупотреблений. «Перерасход» пайков носил хронический характер. Другой канал самоснабжения - покупка торг­синовских товаров за советские деньги. Хотя работники Правления непосредственно не имели доступа к товарам Торгсина - они рабо­тали в конторе, а не в магазинах, но, используя подчиненное поло­жение директоров магазинов, получали дефицитные товары за со­ветские рубли. Муст, например, отоваривался в элитном магазине Торгсина, предназначенном для снабжения дипломатического корпуса в Москве.

В общей сложности примерно за год и только по тем статьям, которые выявило следствие, Муст присвоил громадную сумму -15 тыс. золотых руб., что составляло 2,5 его годичных оклада. Как только началось следствие, Муст начал распродавать свое имущес­тво и смог возместить 6,5 тыс. руб.: значит, было что продать у товарища Муста!

В современной историографии довольно прочно утвердилась тенденция представлять любое неповиновение сталинскому режи­му, включая и экономические преступления, сопротивлением влас­ти (пассивное, повседневное и т.д.)1375. Дело Муста показывает аб­сурдность подобных обобщений. Для определения природы экономических преступлений, совершенных Мустом и ему подоб­ными, важно отметить два момента. Руководящие работники Торг­сина по меркам советского общества 1930-х гг. были очень хорошо обеспечены государством. Они не голодали. Муст, например, объяс­нял хищения денег из «секретного» фонда тем, что он «в последнее время сильно пил (коньяк)». Главный мотив, который двигал людь­ми, совершавшими подобные хищения - жадность, либо их соб­ственная, либо тех людей, под влиянием которых они находились. Люди, хорошо знавшие Муста, - В. И. Межлаук, 3. М. Белень­кий1376 - характеризовали его как работника добросовестного, толкового и честного, но человека слабохарактерного, находившего­ся под влиянием «жены-мещанки».

Кроме того, проворовавшиеся руководители Торгсина не были оппонентами советской власти или ее вынужденными и ненадежны­ми попутчиками. Они делали революцию, защищали советскую власть в Гражданскую, затем представляли эту власть на своих по­стах. Эти люди были кровь от крови, плоть от плоти существовав­шей системы. Они и были сама советская власть. Муст - потом­ственный рабочий-железнодорожник, участвовал в революционном движении с 1905 г., социал-демократ с дореволюцонным стажем, ко­миссар в годы Гражданской войны, после ее окончания налаживал

298

работу на крупнейших железных дорогах страны. За все время пре­бывания в партии он никогда «не отклонялся от генеральной ли­нии», не привлекался к партийной ответственности, не подвергался административным или судебным наказаниям. Кто знает, не ока­жись он в Торгсине с его валютными соблазнами, не женись он «на мещанке», может и дальше продолжал бы верно служить. В своем письме Сталину Муст заверял, что не хотел идти на работу в Торг­син, так как это - не то дело, которое он знает и любит, он -производственник и хотел продолжать работать на транспорте. Муст просил Сталина использовать его «по назначению» и за допущенные ошибки послать работать мастером цеха.

В своем письме Муст ни разу не назвал истинные мотивы совер­шенных им проступков - рвачество, жадность, корысть, слабоволие. Расхищение государственных средств он именовал «премированием в повышенном размере лучших работников-ударников за перевы­полнение планов». Огромную сумму, взятую из фонда, предназна­ченного для лечения руководящих кадров, Муст назвал «поздней сдачей остатка, имеющегося у него спецфонда». Фиктивные расхо­ды по децентрализованным заготовкам проходили в его письме как «утвержденные без документов орграсходы», а свою долю вины в разграблении кабинета фирменных образцов Муст видел лишь в том, что «недостаточно оформлял выдачу образцов парфюмерии». Как оценивать эту словесную мимикрию? Была ли она сознатель­ным враньем или искренней убежденностью в своем праве? Други­ми словами, осознавал ли Муст, что из революционера превратился в казнокрада, и, прикрываясь благообразной фразеологией, созна­тельно врал, чтобы спасти свою жизнь? Или его заявления были ис­кренними, и Муст был убежден (и убеждал Сталина), что по-пре­жнему оставался коммунистом и ничего преступного не совершил?

Думаю, что последнее верно. Муст чувствовал себя частью руко­водящей советской элиты и поэтому считал, что имеет право на большее, чем простые обыватели. Его отношение к советской власти было утилитарным: «Я тебе отдал годы жизни, ты мне дай привиле­гии и прости ошибки». Похоже, он искренне считал, что с ним по­ступили несправедливо и жестоко: «Мой жизненный путь, моя преданность партии и ее ЦК говорит, что нельзя меня бить до бес­чувствия и что я принадлежу к тем кадрам, к которым необходимо применить заботу и внимание» (подчеркнуто мной. - Е. О.).

Среди людей, которых Муст в письме к Сталину назвал своими поручителями, были крупные деятели советской власти - С. М. Бу­денный, А. И. Микоян, В. Я. Чубарь, Р. С. Землячка. Да что гово­рить, сам Сталин знал его по польской кампании, он лично послал Муста в Первую конную к Буденному (видимо, поэтому Муст и ре­

299

шился обратиться к «хозяину» с письмом). Судя по тому, что Ста­лин не оставил заявление Муста без внимания, он помнил его. Бюро КПК, которое пересматривало дело Муста по заданию Сталина, подтвердило правильность исключения Муста из партии, однако, вопреки решениям Наркомата торговли, Дзержинского райкома партии и прокуратуры, считало нецелесообразным предание его суду. Этот факт может свидетельствовать об определенной бла­госклонности вождя: шел 1935 г. и КПК вряд ли стал бы принимать решение, которое противоречило настроениям Сталина. Рекоменда­ция комиссии КПК «послать Муста на работу по специальности в порядке принудительных работ на одну из строек НКВД сроком на 3 года» не прошла на Бюро. Документы не позволяют сказать, что случилось с Мустом после разбора дела в КПК. Характер решений Бюро позволяет предположить, однако, что Муста освободили и дали возможность работать на «воле». Видимо, через некоторое вре­мя он был восстановлен в партии1377. В таком случае не только Муст считал себя носителем советской власти, но и партия призна­ла своего «блудного сына».

Личные материалы Г. И. Муста, сохранившиеся в архивах, обры­ваются на событиях лета 1935 г., когда КПК рассматривал его дело. Однако штамп в его личном листке по учету кадров «снят с учета 19.09.1938 г.» может свидетельствовать о том, что ему не удалось пе­режить «большой террор». В этом случае информацию о конце его жизненного пути следует искать в архиве НКВД. Сведений о по­смертной реабилитации Г. И. Муста в партийном архиве нет.

Были ли экономические преступления, совершенные руководи­телями Торгсина, сопротивлением режиму? Ущерб государству эти, по терминологии тех лет, «двуногие грызуны социалистической соб­ственности» принесли ощутимый. Нанесенный власти моральный ущерб был так же существенен - такие партийцы компрометирова­ли советскую власть, их действия подрывали основы пресловутой коммунистической морали, которая превозносила неподкупность, требовательность к себе, самоотверженность. Однако микроанализ преступлений Муста, проведенный в этой главе, свидетельствует, что, по сути, эти преступления были не сопротивлением власти, а злоупотреблением властью, извращением властью. Это было само­разложение, гниение власти изнутри. Анализ «дела Муста» свиде­тельствует, что хищения были совершены именно потому, что он и ему подобные считали, что принадлежность к власти давала им осо­бые права. Ни характер действий, ни их мотивация, ни восприятие поступков самими расхитителями не позволяют признать подобный тип экономического неповиновения сопротивлением режиму.

300

Вместо заключения: Торгсин - имя нарицательное

Парадокс № 1: Героизм и обывательщина. Парадокс № 2: Социальное равенство как квинтэссенция классового подхода. Парадокс № 3: Социалистическое предприятие капиталистической торговли. Парадокс № 4: Золото -мещанская прихоть и оружие пролетариата. «Потому ты жива»: Парадоксы исторической памяти. «Торгсин» сегодня. «Былое нельзя воротить - и печалиться не о чем»?

История Торгсина полна парадоксов. Рыночные, с точки зрения политэкономии марксизма - капиталистические, методы в Торгсине служили победе социализма. В угоду валютному чистогану Торгсин принес в жертву священный для марксизма классовый подход: в Торгсине выигрывал не пролетарий, а социально чуждый - тот, у кого водилось золотишко. Но не только цели и методы находились в Торгсине в идейном противоречии, парадоксы существовали и в восприятии Торгсина руководством страны и рядовыми современ­никами.

Правительственные документы того времени всячески подчерки­вали политическое значение Торгсина: что от его успеха зависела судьба индустриализации, а, следовательно, и судьба дела Октября. Каждый вырученный золотой рубль укреплял СССР, а каждый по-теряный замедлял построение социализма. По мнению руководства страны, враждебное мировое окружение и запрет на ввоз советских товаров, который установили многие государства, еще более усили­вали политическое значение миссии укрепления валютной незави­симости СССР, которую выполнял Торгсин. Торгсин внес немалую лепту в строительство первенцев-гигантов советской индустрии -Уралмаша, Кузбасса, Магнитки, которыми гордилась страна. Каза­лось бы, на службе у пролетарского государства Торгсин заслужил орден, а его имя в устах советского руководства должно было зву­чать героически. Этого, однако, не случилось.

В политическом языке советского руководства 1930-х гг. имя «Торгсин» стало нарицательным, но оно было не синонимом героиз­ма, а символом обывательщины, мещанских вкусов, мелкобуржуаз­ности, слащавости, вещизма, стяжательства - иными словами, анти­тезой революционности. Как не вспомнить безголосую никчемную модницу Леночку - «дитя Торгсина» - из фильма Г. Александрова «Веселые ребята». А вот еще один пример нарицательного полити­зированного применения имени «Торгсин». В 1934 г. на первом Все­союзном съезде советских писателей, громя доклад Бухарина о поэ­

301

зии, пролетарский поэт Демьян Бедный сказал: «У Бухарина попахивает склонностью к бисквитам. Бухарин выделил некий поэ­тический торгсин для сладкоежек. Я предпочитаю оставаться в ря­дах здорового ширпотреба»1318. Прекрасная метафора! Приторные торгсиновские бисквиты - символ слащавой обывательщины, здо­ровый бесхитростный ширпотреб - знамя пролетариата! Показа­тельна в этой связи и фраза, оброненная в одном из фельетонов 1930-х гг., который высмеивал неискреннее «раскаяние» проворо­вавшихся торгсиновских работников, - «со слезами на глазах и кус­ком торгсиновского сыра в руках»1379. В ней заключен момент ис­тины: тот, кто держал в руках кусок торгсиновского сыра, не мог искренне плакать и каяться. Кусок торгсиновского сыра - клеймо классового врага. Мир Торгсина оказывался враждебным делу про­летариата. Не случайно Торгсин поторопились закрыть.

В политическом сознании того времени уживались два образа: революционный аскетичный самоотверженный образ тех, кто соз­дал Торгсин и заставил его работать на дело социалистического строительства, и образ обывателя, торгсиновского покупателя, пад­кого на буржуазные соблазны - розовые зефиры и модные тряпки. Противопоставление пролетарского и обывательского наполняет со­держание официальных документов. Именование потребителей «публикой», которое встречается в документах Торгсина, заимство­вано из торговли дореволюционного времени и отождествляет поку­пателей Торгсина с ушедшей ненавистной эпохой. Призывы руко­водства получше всмотреться в лицо покупателя (и перестать перед ним распинаться) заставляют задуматься о главенстве какого потре­бителя шла речь - покупателя в Торгсине или пролетарского госу­дарства, «потребляющего» обывательские накопления своих граж­дан1380. Вопрос о том, чьи интересы важнее - покупателя или государства, - трансформировался в Торгсине в цепочку споров: что главнее - скупочный пункт, добывавший ценности для госуда­рства, или магазин, удовлетворявший потребности покупателя; кто для кого? - Торгсин для покупателя или покупатель для Торг­сина?

Противопоставление образа нереволюционного обывателя-поку­пателя революционной миссии Торгсина оправдывало жесткие ме­тоды выкачки ценностей: «Не откшдывай на завтра то, что можно взять сегодня», «Работай так, чтобы ни один сдатчик не ушел, не сдав ценностей», «Дай стране максимум валютных ценностей с наи­меньшими затратами на их приобретение». Нереволюционность торгсиновского покупателя служила идейным оправданием нерав­

302

нозначности обмена «ценности - товар» и монопольных цен в Торг-сине, эксплуатировавших голодный спрос: «Цены имеют большое значение - этот вопрос острый. Наша задача при минимуме товаров выкачать максимум ценностей, так как мы имеем дело в большин­стве случаев не с пролетарским элементом, а с лицами, имеющими накопление прошлого (подчеркнуто мной. - Е. О.)»1381. Эта фраза раскрывает еще один парадокс Торгсина: несмотря на то, что доступ в его магазины не зависел от социального происхождения людей, Торгсин тем не менее имел ярко выраженную классовую природу. Парадоксально, он стал квинтэссенцией классового подхода: все его покупатели вкупе с их мещанскими накоплениями, с точки зрения политического видения Торгсина руководством страны, принадле­жали ушедшей эпохе. Поэтому их и не надо было подвергать соци­альной сегрегации. Поэтому, что их было жалеть!

Противопоставление старого ушедшего и нового грядущего ми­ров видно ив официальном анализе причин провалов и неудач Торгсина. Все плохое в Торгсине объяснялось кознями проникших в его систему «социально чуждых» и «переродившихся». Методы и цели «капиталистической» торговли (получение наживы путем об­мана покупателей) всегда противопоставлялись «социалистичес­ким» («культурная торговля» для удовлетворения потребностей на­селения). Листовка Правления Торгсина «Торговать культурно» гласила: «Памятен клич Владимира Ильича - "Учитесь торговать". Со времени опубликования этого лозунга прошло много лет и, не мало наших молодых хозяйственников уже научились неплохо торговать. Однако старые «методы» торговли, внедрившиеся в практику «ком­мерции» старой России, основой которых являлось мудрое правило "не обманешь - не продашь" - эти методы, к сожалению, просочи­лись и в нашу советскую торговлю со старыми "спецами", не уразу­мевшими характера и сущности советской торговли»1382.

Истории не откажешь в иронии. Руководство Торгсина стреми­лось к социалистической культурной торговле, но именно она и по­губила Торгсин: как только с улучшением положения в стране Торг­син из прибыльного для государства темного и грязного лабаза, отпускавшего по монопольным ценам мешками муку голодным со­ветским гражданам, стал трансформироваться в образцовый валют­ный магазин элитных товаров, что не обещало больших барышей, правительство закрыло его. Это и был ответ на вопрос «кто для кого?». В конечном счете, с точки зрения создателя этого торгового предприятия - сталинского руководства, обыватель и его ценности существовали для Торгсина, для индустриализации, для государ­

303

ства, а не Торгсин работал для покупателя. В этом смысле обвине­ние Торгсина современниками в том, что он «проморгал свою роль», так и не став предприятием социалистической культурной торгов­ли, не имеет основания. Миссия Торгсина, с точки зрения руко­водства страны, состояла в другом, и он не упустил свой шанс, вы­полнил роль, которую ему отвели отцы-создатели - получить валюту, используя нужду населения и не гнушаясь при этом и обма­ном. Провозглашенные цели и методы социалистической культур­ной торговли не были определяющими в истории Торгсина1383. В соответствии с политическим языком и идейным восприятием того времени Торгсин был предприятием капиталистической торговли -валютным монополистом, который в интересах прибыли использо­вал благоприятную конъюнктуру потребительского спроса. Пара­доксально, оправданием тому служила революционность его цели -построение социализма в СССР.

Диктатура революционности над обывательщиной, которая яв­лялась идейным обоснованием методов работы, да и самого сущес­твования Торгсина, видна и в официальном толковании природы и функций золота. Прочтение материалов Торгсина не оставляет со­мнения в том, что и руководство страны, и работники Торгсина осознавали значимость золота. Однако это было признание важнос­ти золота для государства, для индустриализации. По мнению руко­водства страны, советским людям золото было ни к чему, так как их социальный статус определялся не материальным достатком, а вкладом в дело построения социализма: «Бытовое золото и сереб­ро - это мещанские прихоти старого времени, при помощи которых люди достигали для себя известное положение в старом быту. В них больше советский гражданин не нуждается. Эти золотые и серебря­ные вещи нужно в короткий срок обменять на лучшие товары в уни­вермаге «Торгсин»» 1384. Независимо от того, искренне ли руковод­ство страны верило в то, что золото сохраняло значение лишь в отношениях с капиталистическим миром, или кривило душой, ис­пользуя пропагандистские приемы в прагматических целях, это от­рицание социальной роли золота при социализме еще раз показыва­ет, что идейное восприятие Торгсина был основано на противопо­ставлении ушедшего и грядущего миров.

В определенной мере можно согласиться с тем, что социальный статус людей при социализме, как и их материальный достаток, за­висели от признания государством их заслуг, но Торгсин доказал, что значение золота и других ценностей не ограничивалось их важ­ностью для выполнения индустриальных планов страны. В годы

304

Торгсина от золота зависело больше, чем социальный статус людей, от него зависела их жизнь. В этой связи интересно узнать, как об­щество воспринимало Торгсин. Для этого я решила обратиться к «библии нашего времени» - Интернету. Анализ размещенных там материалов показал, что общественное восприятие отличалось от политического видения Торгсина руководством страны.

Коротенькое слово «торгсин» обрушило на меня лавину ин­формации - почти 9 тысяч ссылок в Интернете! Значительная их часть - воспоминания людей1385. Имена известные и никому не зна­комые, люди разных национальностей - практически все они, рас­сказывая о жизни в голодные годы первых пятилеток, упоминали Торгсин. Социальная память о Торгсине хранит и пиетет, и чув­ство неразгаданности, непонятости и даже таинственности. Вспом­ним астафьевское «заведение под загадочным названием Торгсин». Аббревиатура «Торгсин» - торговля с иностранцами - озадачива­ла людей, так как не соответствовала тому, что они видели в жиз­ни, ведь в Торгсине покупали в основном советские граждане. Не от этого ли противоречия с действительностью пошла ошибочная расшифровка слова «Торгсин» как «торговый синдикат», которую скороспешно подхватили и современные исследователи?1386 Дей­ствительно, в ней больше логики и смысла. Кроме того, она по сти­лю языка уподобляет Торгсин торговым предприятиям 1920-х гг., периоду нэпа. По своей предпринимательско-рыночной природе Торгсин и в самом деле был ближе смешанной экономике нэпа, чем планово-распределительному сталинскому хозяйству 1930-х гг.

Для многих своих современников Торгсин так и остался неразга­данным. Интервью, проведенные уже в наши дни с теми, кто пере­жил голод в Украине, свидетельствуют, что многие люди считали Торгсин гуманитарной помощью Запада, уподобляя его американ­ской помощи голодавшим в Советской России в 1921 г. При этом они ругали Запад за то, что на этот раз помощь не была бесплатной. Борис Хандрос, например, сказал: «Словом получилось, что Америка, сделала это или нет, как-то принимала в этом деле постыдном учас­тие. Потому что продукты, которые были в этом Торгсине, были американские товары - американская мука, американская тушен-каШ7 и все это> значит, вместо того, чтобы безвозмездно помочь голодающим, шла еще и торговля. Конечно, это было некрасиво и с той, и с другой стороны. Советская власть таким образом зараба­тывала деньги на индустриализацию». Другой свидетель, Лев Бон­дарь, в интервью рассказал, что отец отнес золотые коронки матери

305

в Могилев, где был «американский магазин Торгсин». Мася Бот-штейн, вспоминая голод в Украине, говорила, что их семья благода­ря Торгсину не голодала. На вопрос, что такое Торгсин, она ответи­ла, что «он тоже был из Америки». Рива Брылкина вспоминала, что «помощь пришла из Франции и Америки», в их семье было немного серебра, которое они обменяли в Торгсине1388.

Практически все воспоминания о Торгсине, которые встречают­ся в мемуарах, дневниках, письмах, рассказах и автобиографиях, от­носятся к периоду массового голода. Торгсин в рассказах людей стал образом национальной травмы, семейной и личной трагедии. Практически нет воспоминаний о Торгсине, которые относились бы к относительно благополучным 1934-1935 гг. В этом - признание главной социальной миссии, которую выполнил Торгсин, спасая людей от голода, и его значение для общества. Галина Щербакова пишет: «Яродилась в пору великого украинского голода. Чтоб сохра­нить дитя, бабушка отнесла в Торгсин г. Бахмута свои обручальные кольца и купила на них манку. "Потому ты жша"»1389. Голодным современникам в Торгсине виделся нереальный, недосягаемый мир изобилия, не потому ли, по свидетельству Астафьева, они и произ­носили его имя «с почтительностью и некоторым даже трепетом». Вот ощущения ребенка, стоящего перед витриной Торгсина: «Зима 1932-1933 года в Ростове-на-Дону. Все чаще я слышу слово "голод". Появляются и другие - новые слова: рабкоп, карточки, боны, тор­гсин. Мама относит туда свой перстень и пару серебряных: ложек -наше семейное богатство. Торгсин для меня - сказка. Я стою у вит­рин с выставленными там колбасами, сосисками, черной икрой, кон­фетами, шоколадом, пирожными. Не прошу: прекрасно понимаю, что купить этого мама не может. Самое большое, что ей удавалось ку­пить для меня, - это немного риса и кусочек масла»1™.

В. И. Марочко в статье об украинском Торгсине пишет, что голо­давшие придумали свою расшифровку аббревиатуры «Торгсин» -«Товарищи, Россия гибнет. Сталин истребляет народ»1391. Знаком­ство с воспоминаниями, мемуарами, а также прочтение архивных документов того времени, однако, позволяет сказать, что подобная расшифровка - скорее фраза из эмигрантской листовки, написанная теми, кто наблюдал голод из-за границы. В настроениях же тех лю­дей, кто был в то время внутри СССР, преобладала не политическая агитка, а боль, скорбь, надежда и благоговение перед странной орга­низацией «Торгсин».

Ощущение нереальности, нездешности Торгсина усиливалось тем, что он торговал не на бумажные рубли и медные копейки, как

306

пайковые распределители, коммерческие государственные магазины и рынок, а на ценности. Это создавало ореол особости не только ма­газинам Торгсина и людям, которые в нем работали, но также и тем, кто имел средства, чтобы покупать в его магазинах «что душе угод­но». Социальный пиетет, однако, густо перемешивался с ощущени­ем несправедливости, завистью и злостью тех, у кого не было цен­ностей. Вспомним хотя бы случай из «Мастера и Маргариты», произошедший с «сиреневым джентльменом», как оказалось, мни­мым иностранцем, в Торгсине на Смоленской площади. В ответ на популистскую агитку Коровьева о пренебрежении интересами про­стых советских граждан и угодничестве перед «распухшим от лосо­сины» и «набитом валютой» иностранцем, «приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преоб­разился. Глаза его сверкнули боевым огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул: - Правда! - детским тонким голосом. Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погуб­ленной Бегемотом шоколадной эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил под­носом плашмя иностранца по плешивой голове...»1392

Путешествие в Интернет открыло еще один и для этой книги по­следний парадокс Торгсина: его магазины закрыли в середине 1930-х гг.1393, но Торгсин дожил до нашего времени. И не только как образ в исторической памяти знавших его поколений. Под вы­веской «Торгсин» - общества с ограниченной ответственностью, ин­тернет-магазины, торговые дома в Москве, Калининграде, Новоси­бирске, Екатеринбурге, Обнинске, Киеве, Санкт-Петербурге, Мурманске, Ростове-на-Дону, Оренбурге, бухте Находка, в поселке «Коммунарка» и других городах и весях постсоветского простран­ства продают мебель, сотовые телефоны, медикаменты, продукты, брус и вагонку1394. Есть книжные издательства и даже футбольная команда «Торгсин»1395. Несколько лет назад продовольственный магазин в здании на Смоленском рынке, где когда-то располагался торгсин, увековеченный Булгаковым в «Мастере и Маргарите», даже восстановил прежнюю вывеску. С наступлением эры капита­лизма в России брэнд «Торгсин», порой вместе с изображением Меркурия - бога торговли и барыша, оказался востребованным. Однако, в отличие от сталинского руководства, которое пользова­лось, но так и не перебороло идейного неприятия Торгсина, марка «Торгсин» в наши дни выглядит привлекательно как для потребите­лей, так и для предпринимателей. Брэнд «Торгсин» в наши дни экс-

307