7 Елена Осокина Золото для индустриализации ТОРГСИН

были вестись исключительно в рублях1043. Валютные переводы из-за границы отныне поступали в Госбанк СССР и выплачивались получателям также в простых рублях. Госбанк продолжал покупать у населения слитки и изделия из драгоценных металлов, но платил рублями, да и расценки изменились1044. Реформа легального ва­лютного рынка включала также корректировку обменного курса руб­ля - правительство, наконец-то, признало, что со времени падения Российской империи золотой рубль - условная единица валютных расчетов - значительно «отощал»1045. Вступая в 1936 г., страна оста­вила позади короткий период валютных послаблений и вернулась к принципам государственной валютной монополии. В предыдущих главах подробно рассматривались социально-экономические и идейные причины закрытия Торгсина. Остается их подытожить.

Хороший урожай и резкое снижение экспорта продовольствия привели в 1934 г. к нормализации ситуации в стране. В 1935 и 1936 гг. снабжение населения продовольствием и товарами продол­жало улучшаться. С 1 января 1935 г. отменили карточки на хлеб, а в октябре - карточки на мясо, сахар, жиры и картофель. Вместе с кар­точками исчезли закрытые пайковые распределители с принуди­тельным и скудным ассортиментом. На их месте появились гастро­номы, универмаги, бакалеи, специализированные магазины обуви и одежды, которые были открыты для всех. Хотя цены в них были выше цен бывшей пайковой торговли1046, но ассортимент был не­сравненно лучше, а продажа не ограничивалась пайковыми норма­ми1047. К тому же, покупая в таких магазинах, не нужно было жерт­вовать семейными ценностями, как в Торгсине. С отступлением го­лода улучшился ассортимент и упали цены на крестьянских, так на­зываемых колхозных рынках. Торгсину было трудно конкурировать с открытой торговлей. Он продавал в обмен на ценности, а ассорти­мент товаров уже мало чем отличался от невалютных магазинов. Покупательский интерес к Торгсину ослаб: поступление валютных ценностей и обороты его торговли резко упали, цены на товары в Торгсине пришлось снижать. Издержки обращения, которые и в лучшие годы Торгсина были значительны, но оправдывались гора­ми поступавших ценностей, теперь тяжелым бременем легли на бюджет страны.

К середине 1930-х гг. не только у населения, но и у государства уже не было острой нужды в Торгсине. Как было показано ранее, одной из основных причин появления Торгсина был острый дефи­цит внешней торговли СССР: доходов от экспорта, несмотря на рост его физического объема, не хватало на оплату импорта промышлен­ного оборудования и сырья. Но «безумство импорта», достигнув апогея в 1931 г., к 1933 г. закончилось. За счет резкого снижения

236

промышленного импорта СССР вернулся к активному сальдо внеш­ней торговли: с 1933 г. доходы от экспорта превышали затраты на импорт (табл. 4) и «работали» на погашение внешнего долга СССР, накопленного в годы промышленного скачка1048. К тому же с конца 1920-х гг. сталинское руководство серьезно занималось созданием современной золотодобывающей промышленности. С 1932 г. зара­ботал гулаговский Дальстрой. К середине 1930-х гг. стабильный ежегодный рост промышленной добычи золота вывел СССР в группу мировых лидеров. Сталинское руководство решило золотую проблему, валютный кризис начала 1930-х гг., вызванный индустриа­лизацией «с пустым карманом», был преодолен. СССР заявил о дос­тижении золотовалютной независимости. Да и Торгсин уже выпол­нил свою задачу: учитывая продолжительность и накал массового голода, а также то, что сеть торгсинов охватывала практически всю территорию страны, можно утверждать, что к середине 1930-х гг. ру­ководство страны «выкачало» основные валютные сбережения совет­ских граждан1049.

Говоря о причинах закрытия Торгсина, не следует забывать и об идейных мотивах. Торгсин представлял рецидив крупного рыночно­го валютного предпринимательства, более того, предпринимателем являлось само пролетарское государство. Допущение Торгсина шло вразрез с постулатами ортодоксального марксизма и политэконо­мии социализма: разрешив Торгсин, сталинское руководство посту­пилось принципами классового подхода, государственной валютной монополии и безрыночной государственной экономики. Кроме того, легальная деятельность Торгсина обросла сонмами нелегальных ва­лютных операций. Ежедневно в его торговых залах, вокруг магази­нов, на городских рынках и барахолках бойко шла незаконная куп­ля-продажа валюты, торгсиновских денег и товаров. Валютный Торгсин зиял бельмом в глазу советского государства. После того как золотовалютная проблема страны была решена, у сталинского руководства не было больше причин мириться с валютно-идейными послаблениями.

Нелюбимое детище сталинского руководства, порождение ва­лютной паники начала 1930-х гг. - Торгсин был обречен. Однако руководство Наркомата внешней торговли трудно расставалось со своим валютным предприятием и тешило себя надеждами, что Торг­син можно сохранить, превратив в элитный валютный универмаг. Материалы 1934-1935 гг. свидетельствуют, что наряду с бесконеч­ными призывами наладить культурную торговлю деликатесами и высококачественным ширпотребом, Наркомвнешторг и Правление Торгсина продолжали поиск новых альтернативных источников

237

валюты, которая для правительства являлась наиболее веским доводом в пользу сохранения Торгсина.

Еще на заре истории Торгсина, пока его будущий подручный, го­лод, не приступил к работе, Правлению приходилось быть изобрета­тельным, чтобы заставить население расстаться с ценностями. Так, в октябре 1932 г. Правление Торгсина предлагало открыть в крупных городах валютные ателье мод, аптеки, «зубоврачебные амбулато­рии» и поликлиники, комиссионные магазины, дамские парикма­херские, а также продавать за валюту путевки в санатории и дома отдыха, театральные билеты и строительные материалы. Инициато­рами расширения валютной торговли во многих случаях были сами люди. Советские граждане, например, настойчиво просили прода­вать им квартиры за валюту: по свидетельству документа, кто-то даже предлагал «взнос в 5 тыс. долларов США»1050. Подталкивае­мое «снизу» в 1932 г. Правление Торгсина неоднократно обраща­лось к правительству с просьбой разрешить торговлю жильем1051. Другой пример: в декабре 1932 г., отвечая на запросы иностранцев, правительство рассматривало вопрос о передаче Торгсину обслужи­вания вагонов-ресторанов в поездах дальнего следования1052.

Кое-что из задуманного удалось сразу воплотить в жизнь. В 1932 и 1933 гг. с одобрения Сектора валюты и международных расчетов Наркомфина Торгсин продавал путевки на курорты страны. Валют­ные курортные услуги предназначались исключительно для со­ветских людей, так как уровень сервиса, по словам Наркомфина, не привлекал иностранцев. Стоимость курортного места, от 60 до 80 долл. США, по свидетельству документа, была ниже его рубле­вой стоимости и не покрывала себестоимости услуг, но ради получе­ния «живой» валюты Наркомфин согласился нести рублевые убыт­ки1053. С одобрения Наркомфина с 1931 г. Торгсин продавал за золото и валюту театральные билеты в Москве и Ленинграде, а так­же железнодорожные билеты1054. Отвечая на просьбы иностранных специалистов, работавших в СССР, Торгсин тогда же начал прода­вать за валюту автомашины и запчасти к ним: в 1932 г. СТО забро­нировал для Торгсина 100 машин и запасных частей на сумму 30 тыс. зол. руб. Машины собирались на Московском заводе «КИМ» из деталей, закупленных в США у Форда. Себестоимость такой машины для государства составляла 460 долл., а продажная цена - как минимум 725-750 долл. США. «Навар» Торгсина на про­даже запчастей был и того выше1055.

В поисках валюты все средства были хороши, даже «продажа» за границу людей, ненужных советской власти. Александр Горянин в очерке «В Новом Свете у русских», рассказывая о судьбах россий­ских эмигрантов в США, пишет о Елене Алексеевне Слободской,

238

вдове священника. Родня, жившая в Эстонии, в 1935 г. выкупила ее со всей семьей «через систему «Торгсина»», заплатив советскому правительству за выдачу заграничных паспортов по 500 руб. золо­том1056. Архивные документы подтверждают рассказ Горянина. Формальная инициатива о разрешении эмиграции за валюту при­надлежала Сектору валюты и международных расчетов Наркомфи­на. В июне 1932 г. его руководство писало в СТО: «В СССР имеется довольно значительная группа лиц, совершенно ненужных для страны и желающих эмигрировать за границу к своим родственникам. Пос­кольку последние берут на себя расходы по их переезду, а также по оплате сборов, связанных с разрешением на выезд, такая эмиграция могла бы явиться для нас довольно серьезным источником валютных: поступлений »1057. Обращает внимание постановка вопроса: не они, уезжавшие, не хотят оставаться в СССР, а это мы, советская власть, в них не нуждаемся. В октябре 1932 г. Совнарком, непривычно быс­тро для советской бюрократии отреагировав на запрос, - свидетель­ство того, что инициатива Наркомфина была исполнением решения Политбюро, - принял постановление о валютной эмиграции1058.

■Для тех, кто соглашался платить валютой, иностранные отделы исполкомов местных советов оформляли выездные паспорта «в об­легченном порядке». Сумма «выкупа» определялась социальным статусом потенциального эмигранта и была астрономически боль­шой: одно лишь оформление загранпаспорта в 1932 г. стоило для «трудового элемента» 500, а для «нетрудового» - 1000 зол. руб. К 1933 г. стоимость паспорта выросла и составила соответственно 550 и 1100 руб. золотом1059. Для сравнения: в начале нэпа за оформле­ние загранпаспорта люди платили государству 38 руб.1060 Помимо паспорта, эмигранты оплачивали в валюте услуги «Интуриста» по «организации выезда», а также услуги Наркомата путей сообщения и Совторгфлота за доставку «до портов посадки». Наркомфин при­знался, что цена валютной эмиграции скрывала в себе компенсацию потери для СССР валютных переводов, которые могли бы посту­пить уехавшим в случае их неотъезда за границу. Наркомат инос­транных дел, который тоже оказался вовлеченным, опасался, что высокие ставки на загранпаспорта снизят число валютных эмигран­тов, а значит, не позволят получить существенного дохода. Эти опа­сения в определенной степени оправдались. Мало кто из «нетрудо­вого элемента», даже при поддержке родственников за рубежом, мог воспользоваться возможностью валютного выкупа. В 1933 г. ру­ководство «Интуриста» просило вообще отменить эту категорию из-за незначительного числа лиц, которые могли осилить выкуп.

В момент обсуждения вопроса о возможности валютной эмигра­ции Наркомфин с подачи ОГПУ предполагал, что ежегодное число

239

тех, кто сможет заплатить валютный выкуп, составит от 3 до 5 тыс. человек. Сколько людей воспользовались возможностью валютного побега? «Подмазанное» валютой облегченное оформление выез­дных документов привело к росту числа эмигрантов из СССР. В

1932 г., до разрешения валютной эмиграции, от советских граждан поступило 478 заявлений на выезд, из них только 259 были выпол­нены: никому не было отказано, следовательно, невыполнение остальных заявлений объяснялось бюрократической волокитой. В

1933 г. работа шла в три раза быстрее: из 1249 заявок на выезд за ру­беж было удовлетворено 804 заявки и выдано 104 отказа1061. Но, не­смотря на рост, валютная эмиграция оказалась ниже ориентиров Наркомфина и ОГПУ и не только по причине запретительно высо­кой цены на загранпаспорт. Руководство страны даже во имя валю­ты не пустило эмиграционный процесс на самотек: план валютной эмиграции на 1933 г. разрешал «Интуристу» вывезти за границу только тысячу человек1062. Наибольшие поступления валюты по эмиграции ожидались из США, Канады и Южной Америки, но геог­рафия будущих стран проживания бывших советских граждан по­крывала всю Европу, Ближний Восток и Южную Африку1063.   *

По свидетельству архивных документов, валютная эмиграция осуществлялась через «Интурист», хотя, если верить рассказу Горя-нина, семья Слободских была выкуплена через Торгсин. Как объяс­нить эту неувязку? Первоначальное предложение Наркомфина не предусматривало ни участия «Интуриста», ни участия Торгсина в организации валютной эмиграции. Валютный выкуп должен был поступать напрямую в исполкомы местных советов, которые выда­вали паспорта на выезд. Иными словами, желавший уехать должен был заплатить за это самой советской власти. Наркоминдел, боясь международной огласки, стал возражать, считая, что «мероприятие должно быть замаскировано участием «Интуриста» как коммерчес­кой организации»1064: одно дело, если торговлей эмиграцией занима­ются органы советской власти, другое - какое-то акционерное об­щество. Запад ведь мог и не знать, что акционерное общество «Интурист» тоже являлось государственной, более того, правитель­ственной организацией, ведь его учредителями были Наркоматы внешней торговли и путей сообщения1065. В результате вмешатель­ства НКИД сложился порядок, при котором валютные переводы в уплату стоимости загранпаспортов поступали на счет Торгсина как торговой валютной организации, а «Интурист» отвечал за организа­цию процесса выезда. Стремление советского руководства получить валюту не вызывает удивления. Любопытно другое: торгуя паспор­тами на выезд, оно пыталось сохранять патерналистский тон. Поста­новление СНК, разрешившее валютную эмиграцию, позволяло ис­

240

полкомам местных советов «в особо уважительных случаях взимать паспортный сбор в пониженном размере». Интересно было бы узнать, какие именно причины бегства из страны Советов прави­тельство считало уважительными. В материалах 1933 г. есть свиде­тельства о существовании льготной цены на эмиграцию для стари­ков и, что особенно удивительно, детей - всего лишь 275 руб. золотом1066.

В 1933 г. правительство рассматривало вопрос о продаже за ва­люту советским гражданам разрешения на временное пребывание за границей: на этот вид «валютных услуг» поступало много заявок от населения. Как решился вопрос - не знаю, но не думаю, что руко­водство страны даже за валюту облегчило получение разрешений на временный выезд. Можно ведь было и продешевить: а что если ви­зитеры останутся за границей навсегда, не оплатив сполна своего права на эмиграцию?

Начавшийся голод затормозил поиск Торгсином дополнитель­ных источников валюты. Его магазины легко выполняли план, про­давая мешками муку и крупу, - вряд ли соблазны в виде квартиры или машины могли стимулировать сдачу ценностей сильнее, чем угроза голодной смерти. С отступлением голода и падением валют­ных оборотов Торгсина вопрос об альтернативных источниках по­ступления валюты вновь стал актуальным1067: руководство Нарком­внешторга и Торгсина пыталось убедить правительство, что их предприятие имело право на долгую жизнь, а главным доводом к тому были размеры валютных поступлений1068. Выживание Торг­сина было вопросом качества его услуг, товаров и ассортимента: но­вовведения в Торгсине стали частью более широкой кампании «борьбы за культурную торговлю», развернувшейся в стране после отмены карточной системы.

В условиях «сытого времени» спрос переместился на промыш­ленные товары1069. Покупатели теперь гонялись за парфюмерией и косметикой, а не за мукой1070. Рассматривая перспективы 1934 г., председатель Торгсина Сташевский сделал ставку на специализиро­ванные магазины обуви, модной одежды, бытовых товаров. Неудов­летворенный низким качеством отечественного ширпотреба, Ста­шевский требовал задействовать лучшие кустарные артели для пошива обуви и одежды для Торгсина1071. В Ленинграде Торгсин предлагал новую валютную услугу - просмотр модных журналов и копирование рисунков моделей1072. Среди новшеств были и валют­ные комиссионные магазины импортных товаров1073, а также «аме­риканские базары». Опыт недавно открытой валютной комиссионки в Москве обнадеживал, и Сташевский призывал управляющих кон­тор приехать в столицу познакомиться с постановкой дела, с тем

241

чтобы затем развернуть комиссионную валютную торговлю у себя в регионах. «Базары» были срисованы с западных универсальных ма­газинов дешевых товаров по стандартной цене. «Коварство» заклю­чалось в том, что, завлекая покупателей импортными товарами по фиксированной цене от 10 коп. до 1 руб., «американский базар» под­совывал им и залежавшийся на полках Торгсина отечественный ширпотреб. Сташевский писал: «Американский базар мыслится нами как своего рода постоянно действующая отдушина, при помо­щи которой мы сможем очищать систему от неходовых и малоходо­вых товаров гораздо быстрее и лучше, нежели путем формального снижения цен и устройства всякого рода распродаж»1014. В отличие от западных магазинов подобного рода, которые размещались в де­шевых помещениях, Сташевский отвел под советский «американ­ский базар» один из лучших московских универмагов и планировал закупить для него за границей специальный ассортимент товаров. Для экономии валюты он также требовал, чтобы конторы на местах начали поиск хороших артелей, которые могли бы копировать им­портную продукцию. «Торгсин, - писал Сташевский, - в таком слу­чае сыграет роль не только насоса, выкачивающего валюту, но так­же и серьезного толкача, способствующего качественному улучшению ширпотреба в том смысле, как это понимает наша Пар­тия»1015. При благоприятных результатах эксперимента в Москве Сташевский планировал открыть «американские базары» во всех крупных городах СССР1076. Кроме того, он требовал охватить глу­бинку разъездной и коробейной торговлей. «Подбор коробейников» следовало проводить из числа местных жителей, пользовавшихся «большим доверием» у населения 1077.

Чтобы удержаться на плаву, Торгсин расширял свой ассорти­мент. Конторы приступили к торговле живым скотом за валюту1078. Простая алюминиевая посуда уже не привлекала покупателей, они искали эмалированную. По словам Сташевского, «предстояла серь­езная работа по граммофонным пластинкам»: люди хотели танце­вать. В 1934 г. специально для Торгсина отечественная промышлен­ность должна была выпустить 2 млн пластинок. Особым спросом пользовался джаз Утесова. В 1935 г. Наркомпрос обязан был в крат­чайшие сроки отобрать для записи и продажи в Торгсине 100 грам­пластинок «соответствующих жанров»1079. Торгсин торговал и им­портными грампластинками, но тут можно было попасть впросак. НКВД сигнализировал: «При проигрыше патефонных пластинок импортного происхождения была обнаружена пластинка, возбужда­ющая подозрения». На ней были записаны марши «Кадеты высшей школы» и «Под двуглавым орлом»1080. В конце 1933 г. Торгсин по­лучил эксклюзивное право на продажу высших сортов вин и конья­

242

ков, а также экспортных свежих и сухих фруктов1081. Мука, крупа и хлебные изделия - недавно главные товары Торгсина - не исчезли из его ассортимента, но теперь они должны были быть только выс­шего качества. Предстояло также «усилить продажу» забытых в годы карточной системы парного мяса, колбасы, пирожных, сливоч­ного масла. В пайковые годы кто бы стал задавать вопрос о сорте мяса? - Теперь расширение и усложнение ассортимента продоволь­ственных товаров требовало открытия специализированных магази­нов мяса, рыбы, зелени и овощей и др. В продуктовых магазинах Торгсина открывались кафе с горячими завтраками, закусками, кофе и кондитерскими изделиями1082.

На закате деятельности руководство Торгсина пыталось попра­вить свое валютное дело и за счет советских художников и писате­лей. Это был не новый для Торгсина источник поступления валюты, но договорные условия изменились, дабы лучше стимулировать ав­торов. До 1934 г. художники и писатели, продавшие за границей свои произведения, могли купить в Торгсине товаров на 20% полу­ченной суммы. По признанию документа, это часто составляло не более 10-20 золотых руб. С 1934 г. по распоряжению Валютной ко­миссии СНК выплаты на Торгсин достигли половины суммы, выру­ченной авторами от продажи своих произведений за рубежом. Ху­дожники, продавшие свои работы через комиссионные магазины Торгсина, могли теперь использовать 40% вырученной суммы на по­купки в Торгсине, остальное, после вычета комиссионных, получали в рублях1083.

Торгсин собирал валюту, где мог. В сентябре 1934 г. завершились переговоры о вынужденной продаже советским руководством Ки­тайско-Восточной железной дороги (КВЖД) правительству недав­но «испеченного» государства Маньчжоу-Го, а уже в ноябре, не­смотря на то, что соглашение о продаже еще не было подписано сторонами, зампредседателя Торгсина Азовский подсчитывал ва­лютный эффект - 5 млн руб. золотом, - который Торгсин мог полу­чить от возвращения на родину советских граждан, работавших на КВЖД1084.

В апреле 1934 г. специальное постановление правительства обя­зало Торгсин расширить валютное обслуживание дипломатических миссий в Москве. Для этого было создано Бюро обслуживания по­сольств при магазине № 2 (так называемый Посольский). Отныне за всё, включая и те услуги, которые ранее были невалютными, - про­дукты, канцелярские принадлежности, топливо и горючее, книги, газеты, журналы, медицинское обслуживание в элитной поликлини­ке ЦЕКУБУ1085, лекарства и аптекарские товары из специальной аптеки им. Семашко, а также абонементную плату за телефон, стро­

243

ительные материалы и ремонтные работы, театральные и железно­дорожные билеты - дипломаты должны были платить в валюте че­рез Торгсин. Торгсин начал проводить постановление в жизнь и в апреле уже просил Госбанк выделить средства для покупки теат­ральных билетов с целью их последующей перепродажи иностран­ным дипломатам1086.

В числе нововведений была и продажа летом 1935 г. в комисси­онках московского Торгсина ценных вещей, которые по призыву га­зеты «Правда» советские патриоты отдавали на постройку самоле­тов-гигантов1087. Еще в октябре 1933 г. Торгсин, отмечая «значи­тельный интерес» к иностранным звуковым фильмам, просил НКВТ разрешить их показ в Москве за валюту и ценности1088. Средства на покупку иностранных картин должны были поступать от продажи советских фильмов за рубежом1089. Кроме того, для иностранцев, проживавших в Москве, Торгсин был готов организо­вать закрытые просмотры советских экспортных фильмов. Управ­ляющий Московской конторы просил Моссовет для этой цели пере­дать Торгсину малый демонстрационный зал (вместимостью до 60 чел.) по адресу площадь Свердлова, д. 1/3 1090. В 1934 г. с разре­шения СНК Торгсин начал продавать за валюту и книги1091. Пра­вительство рассматривало вопрос о расширении практики выплаты иностранными концессионерами зарплаты своим сотрудникам через Торгсин1092. С отступлением голода вернулся спрос на санаторные и курортные путевки, которые Торгсин продавал за валюту. В Торг-сине они стоили дешевле, чем в «Интуристе»1093. Продолжалась и валютная продажа автомашин Горьковского завода.

Жилищная проблема в СССР, уступавшая по остроте разве что угрозе жизни, с отступлением голода вновь вышла на первый план. В конце 1934 г. Торгсин обратился в Валютную комиссию СНК с просьбой утвердить подготовленный им проект о продаже за валюту квартир и дач1094. Право покупки квартир принадлежало исключи­тельно советским гражданам, которые становились членами жилищ­ных кооперативов. Валютный эксперимент с жильем должен был проходить только в крупных городах, главным образом, в Москве, но были названы также Ленинград, Тифлис, Харьков, Ростов, Киев, Минск и Винница. Руководство Торгсина брало обязательство про­дать в 1935-1936 гг. до 200 квартир на сумму 350-400 тыс. золотых руб. Спрос на жилье исчислялся миллионами квартир, но возмож­ности Торгсина были ограничены, да и связываться с организацией своего собственного строительства Торгсин не хотел1095 - строить для него должны были на договорных началах строительные коопе­ративные организации. Торгсин брал на себя лишь обязанность обе­спечивать их стройматериалами, которые надеялся получать от пра­

244

вительства в порядке льготного снабжения. Кроме того, Торгсин просил правительство разрешить ему покупать жилье у владельцев и застройщиков с правом последующей перепродажи за валюту. При себестоимости одного кв. метра жилплощади в 500 руб. его про­дажная цена должна была составить 35-40 руб. золотом1096, так что двухкомнатная квартира стоила бы 1,2—1,4 тыс., а трехкомнатная -1,7- 2,0 тыс. золотых руб.

Одновременно с вопросом о продаже советским гражданам квар­тир за валюту Торгсин обсуждал вопрос о сдаче квартир иностран­цам в аренду. Каждый случай аренды рассматривался специально, и решение принималось по согласованию с НКВД и НКИД. Срок аренды не мог превышать три года. На протяжении всего срока аренды Торгсин обязывался оплачивать квартплату и коммуналь­ные услуги. Право собственности на жилье оставалось за Торгси­ном. Арендная плата в Москве составляла без меблировки 2 руб. зо­лотом, а при сдаче в аренду квартиры с мебелью - 2 руб. 50 коп. золотом за квадратный метр жилой площади в месяц1097. Ленин­градская контора Торгсина выступила с предложением оборудовать валютные дачи для иностранцев1098.

«С миру по нитке - голому рубашка»: из мелочей могут сло­житься крупные суммы, но этого не случилось в истории Торгсина. Несмотря на новшества, поступление ценностей в Торгсин в тече­ние 1934 и 1935 гг. неуклонно падало. В условиях сытого разборчи­вого элитного спроса невозможно было повторить злой и голодный «звездный» 1933 г. Снизилось и число валютных переводов из-за границы - в письмах, шедших из СССР, уже не было голодного от­чаяния, а мировое внимание теперь было приковано к судьбе евреев в Германии. Политика цен в Торгсине также не стимулировала по­купательский спрос - вопреки экономической конъюнктуре, прави­тельство не разрешало Торгсину понижать цены. Из регионов сооб­щали о затоваривании1099. Правительство вынужденно снижало валютные планы и все более свертывало деятельность Торгсина1100. В течение 1934 и 1935 гг. Торгсин поэтапно сокращал численность сотрудников и торговую сеть, что в первую очередь коснулось не­рентабельных мелких магазинов (табл. 27)1101. Из полутора тысяч торговых предприятий, что работали на Торгсин в 1933 г., к июлю 1934 г. было закрыто около трехсот1102. Дальше - больше: на 1 янва­ря у Торгсина оставалось 702, а на 1 июля 1935 г. всего лишь 493 ма­газина1103. Бывшие магазины Торгсина становились невалютными: вместе с залежавшимися на полках и складах товарами они перехо­дили в распоряжение Наркомата снабжения1104, который отвечал за внутреннюю торговлю страны. Работники Торгсина теряли статус привилегированных «валютных», превращаясь в обычных торговых

245

служащих. Так, с 1 октября 1935 г. СТО отменил выдачу «золотых пайков» торговым работникам Торгсина и уравнял их в зарплате с работниками общей торговой сети, что, по словам его руководства, на треть снизило их реальную зарплату1105.

В ходе реорганизации Торгсина изменился и порядок расчетов с покупателями. Действовавшие «деньги» Торгсина были замене­ны квитанциями и именными книжками нового образца1106. Прави­тельство требовало закончить обмен «денег» до июля, но он затя­нулся до конца осени 1934 г. Другим нововведением было прикреп­ление покупателей к магазинам, при этом получатели валютных переводов и владельцы наличной валюты были выделены в особую группу, что свидетельствовало о переориентации торгсиновской торговли с внутренних на внешние источники поступления валюты: как было замечено в начале главы, в 1934 г. правительство предпо­лагало, что Торгсин не будет ликвидирован, а только реформирован, что он будет продолжать продавать товары за наличную валюту и по переводам денег из-за границы1107.

За богатое наследство Торгсина развернулась межведомственная борьба. Согласно решению СНК, торгсиновские магазины отходили к Наркомснабу «со всеми потрохами»: штатом, товаром, имущес­твом, инвентарем и оборудованием. Однако Наркомвнешторг со­противлялся разорению своего хозяйства и грозил срывом валют­ных планов1108. И. Я. Вейцер, нарком снабжения, а затем внутрен­ней торговли СССР, который старался забрать у Торгсина как можно больше1109, жаловался правительству, что Наркомвнешторг сокращал Торгсин «для себя», то есть пытался оставить квалифици­рованных работников в системе внешней торговли. Вейцер требовал отдать его ведомству все, вплоть до директоров бывших торгсинов-ских магазинов. Не дремали и местные исполкомы, которые пыта­лись вернуть когда-то отданные Торгсину по распоряжению Полит­бюро лучшие городские помещения1110.

Многие «погрели руки» на закрытии Торгсина и неразберихе, которая сопровождала этот процесс. Так, Торгсин передавал товары в образцовые универмаги, тогда как сами универмаги порой еще не были открыты. «По дороге» в невалютные магазины значительная часть торгсиновских товаров «оседала» в спецраспределителях но­менклатуры. Комиссия советского контроля, которая по заданию СНК контролировала передачу торгсиновской сети Наркомснабу, отмечала многочисленные злоупотребления и извращения. Государ­ственные коммерческие магазины, куда поступали торгсиновские товары, оказывались размещенными на территории ведомств с про­пускным режимом. Пересчет бывших цен Торгсина в цены коммер­ческой торговли также частенько осуществлялся в интересах совет­

246

ской номенклатуры. Махинации вокруг Торгсина стали предметом обсуждения на самом высоком уровне - в центральных комитетах и совнаркомах союзных республик. Комиссия советского контроля требовала изъять торгсиновские товары из закрытых ведомствен­ных распределителей и передать их в «настоящие» коммерческие магазины по ценам коммерческой торговли1111.

Решение о закрытии Торгсина было принято Политбюро, и это предопределило поражение Наркомвнешторга в борьбе за сохране­ние Торгсина. За первую половину 1934 г. по постановлениям СТО Торгсин «сдал на внутренний рынок» товаров на сумму 24,7 млн зо­лотых руб.1112 Его товарные остатки сократились с 45 млн руб. на 1 апреля 1934 г. до 19 млн руб. по расчетам на 1 октября1113. Госу­дарству это было в убыток, так как бывшие экспортные товары, за которые можно было бы получить валюту, после передачи в обыч­ную торговую сеть продавались по рублевым ценам внутренней тор­говли1114. В конце 1935 г. СНК обязал Торгсин отдать весь остав­шийся аппарат, включая работников центральной и областных контор, Наркомату внутренней торговли СССР1115.

Хотя слухи о закрытии Торгсина ходили по стране, население, видимо, до конца не верило, что это произойдет. Постановление правительства о ликвидации Торгсина многих застало врасплох. На момент публикации постановления более 80 тыс. человек в стране имели неиспользованные книжки на сумму 3,5 млн золотых руб.1116 Больше половины этих людей были жителями Москвы и Ленингра­да1117. С конца ноября 1935 г. и до закрытия Торгсин переживал торговый ренессанс: региональные конторы в донесениях Правле­нию сообщали о «паническом отоваривании». Показателем паники был и «сброс» на «черном» рынке неиспользованных торгсиновских денег, что привело к снижению обменного курса торгсиновского рубля1118. Правительство тоже не хотело упустить свой шанс и, как уже отмечалось ранее, «под занавес» резко повысило цены на това­ры в Торгсине1119.

В декабре 1935 г. руководство Торгсина, отмечая неслыханный ажиотаж населения, просило правительство поддержать их товара­ми1120. С середины ноября Торгсин уже не принимал чекан, драго­ценные металлы и камни: высокие показатели валютных поступле­ний в последние месяцы торговли были исключительно результатом сброса населением иностранной валюты. После официального объ­явления о закрытии Торгсина число «сдатчиков» наличной валюты резко выросло. До середины ноября 1935 г., то есть до публикации постановления о закрытии Торгсина, среднемесячное поступление наличной иностранной валюты составляло 528 тыс. руб., а после публикации выросло почти в 5 раз, составив в среднем 2,6 млн руб.

247

в месяц1121. За последние два с половиной месяца работы Торгсина люди сдали наличной иностранной валюты на миллион золотых рублей больше (6,5 млн руб.) чем за десять с половиной месяцев его работы с начала 1935 г. (5,5 млн руб)!1122 Похоже, что «под занавес» работы Торгсина население сбросило, если не всю, то почти всю оставшуюся в кубышках иностранную валюту: закрытие Торгсина радикально ограничивало возможность легального использования долларов, фунтов, марок и прочих иностранных денег, накопленных населением в период валютных послаблений - надо было торопиться потратить их с пользой.

За время своего существования Торгсин собрал наличной иностранной валюты на сумму 42,4 млн золотых руб. (без переводов из-за границы). В этой сумме была и валюта иностранцев, находив­шихся в СССР, но, учитывая их относительно небольшое число, а также то, что у иностранных граждан было больше возможностей для приобретения продуктов и товаров вне Торгсина («Инснаб»1123, товарные посылки, поездки за границу), можно утверждать, что львиная доля этой «живой» валюты поступила в Торгсин из личных накоплений советских граждан1124. Цифра - более 42 млн руб. на­личной иностранной валюты, собранной Торгсином, или, исходя из официального обменного курса, более 20 млн долл. США - может служить мерилом масштабов работы «черного» валютного рынка первой половины 1930-х гг. «Живая» иностранная валюта, посту­пившая в Торгсин из «внутренних источников», то есть из сбереже­ний советских граждан и иностранцев, проживавших в СССР, по сумме лишь немногим уступила денежным переводам из-за грани­цы (46,7 млн руб., табл. 17).

Настало время оценить общие итоги работы Торгсина. Индус­триализация и голод определили его историю: валютные нужды промышленного скачка привели к рождению Торгсина, голод объяс­няет бурный, но короткий расцвет его торговли. Торгсин выполнил свой долг перед индустриализацией: он добыл ценностей на сумму более 287 млн руб. (по цене скупки), что было эквивалентом 220 т чистого золота. Ценности Торгсина, выраженные в мировых ценах золота, стоили без малого 200 млн долл. США (покупательной спо­собности 1930-х гг.)! Но не переводы из-за границы и не валюта иностранцев, пребывавших в СССР, определили валютный успех Торгсина1125: бытовые ценности советских граждан (украшения, предметы утвари и безделицы, старые монеты) составили более 70% всей его скупки, а с учетом иностранной валюты, попавшей в Торг­син из советских карманов, «гражданский вклад» превысит 80% (табл. 28). Название «Торгсин» - «Торговля с иностранцами» -звучит фальшиво. Следовало назвать это валютное предприятие

248

«Торгссовлюд» - «Торговля с советскими людьми» или «Торг-ссоо» -«Торговля с соотечественниками»1126. В этом и заключается еще одна, возможно, главная тайна Торгсина. Он был не только по­рождением советского руководства, но и детищем советских людей, которые, спасая себя от голода, порой неосознанно, а порой и про­тив своей воли, помогали делу индустриализации. Печально рекорд­ным стал страшный 1933 г. (табл. 29). Валютный урожай двух го­лодных лет, 1932-1933, составил почти половину (45%) стоимости ценностей Торгсина, выраженной в мировых ценах золота, и почти 60% скупки Торгсина, выраженной в золотом тоннаже! Для поколе­ния 1930-х гг. - заложников индустриальных амбиций сталинской власти - значение Торгсина состояло в том, что он дал миллионам людей возможность выжить.

Портрет покупателя в интерьере

За зеркальной дверью Торгсина. Рыба тухнет с головы: номенклатура в борьбе за Торгсин. Что русскому хорошо, то немцу смерть: дипломаты в Торгсине. Крестьянские универмаги: «Затаились. Ждут муку». Жители страны Лихославля. «Утром купит, а днем опять идет покупать»: спекулянты

«...жирная плачущая розовая лососина», бочки с «сельдью кер­ченской отборной», пирамиды из мандаринов, хитрые сооружения из шоколадных плиток в золотых обертках и другие кондитерские соблазны, «сотни штук ситцу богатейших расцветок», «миткали и шифоны, и сукна фрачные», «штабеля коробок с обувью», «...пение патефонов» - таким увидели Торгсин булгаковские герои1127. «Америкой в миниатюре» был назван Торгсин в одном из писем 1930-х гг. Пережившие голод в Украине вспоминают магазины Торгсина, как «богатые», «гарние», «великие», «где все было». Миф о зеркальном Торгсине жив и в наши дни.

Однако великолепия, подобного тому торгсину на Смоленском рынке, что Булгаков описал в «Мастере и Маргарите», было немно­го1128. Да и в лучших торгсинах в крупных городах лоск зачастую служил фасадом, который скрывал все то же бескультурье, пренеб­режение к покупателю, безхозяйственность. Достаточно почитать описания магазинов Торгсина в Ленинграде, чтобы увидеть, что его зеркала были «замусолены и засижены мухами»1129. Проверки кон­тор Торгсина свидетельствовали, что он был плоть от плоти совет­ской торговли. Большинство городских торгсинов были заурядны­ми универмагами. Материалы Западной, Ленинградской областной,

249

среднеазиатских контор Торгсина, с которыми мне пришлось рабо­тать, полны описаний скудного ассортимента. Чем дальше от столи­цы и крупных городов - тем хуже: маленькие грязные темные ла­вочки, драки в огромных очередях, привычные для советской жизни всесилие продавца, грубость и хамство; в торговых помещениях и складах - наваленный кучами товар и нежелательное соседство: колбаса и куры на бочках с селедкой, на полках продукты впе­ремешку с нехитрым ширпотребом. Только голодный и раздетый советский покупатель мог увидеть в торгсинах райское изобилие:

«Мусор и грязь. Без отвращения нельзя войти, хотя здание боль­шое и прекрасное» (Батуми).

«Темная лавочка, которую не посещает не только иностранец, но и местный житель, рискующий при сырой погоде разбиться, спус­каясь с крутой горы в ту яму, в которой сидит Торгсин» (Влади­восток).

«Торгсин ютится в тесном неказистом помещении в стороне от главной торговой артерии города...» (Баку).

«Содержится помещение грязно, много пыли, мусора, паутины. Окна и стекла в тамбуре - грязные. Товар в полках лежит в беспо­рядке, часть лежит под полками на полу. Витрины в окнах и налич­никах в момент обследования отсутствовали, есть следы, что тако­вые были» (Сухиничи).

«...сельпо являются образцами безобразно скверной работы, как внешний, так и внутренний вид магазинов не только не привлекает покупателей, а отталкивает их, грязь, темнота, холод, товары на­ходятся в беспорядке в грязи» (о магазинах Торгсина Западной области).

« ...в витрине выставлены две пишущие машинки и вверху бутыл­ка водки» (Осташкове Западная область).

«...на Алтайском базаре, где принимают ценности, окошечко кас­сы сделано такое маленькое и очень низкое, и для того, чтобы сдать драгметаллы, сдатчик должен стоять на коленях - иначе не может сдать... Публике приходится стоять на коленях на глазах всего горо­да, т.к. рядом - сотни народа (стоят. - Е. О.) за коммерческим хле­бом», «...на Воскресенском базаре кассир сидит на витрине, которая гораздо выше его роста, а окошечко еще выше... При мне один дядя пытался дотянуться, но не мог, а если кто пониже, то приходится подставлять камушки. Я посмотрел, а камушков маленьких около магазина нет, есть только пуда по три на расстоянии шагов десяти от кассы. Изволь тащи их и подставляй» (Ташкент).

«...в наших торговых точках витрины не убраны, товар разбросан на полках в беспорядке, за прилавком и на прилавке валяются крошки и обрывки бумаги, окурки, стекла не вымыты, полы чрезвычайно

250

грязны, повсюду следы пыли. Из числа наших предприятий лишь пор­товый розничный магазин добился нужных результатов» (Ленинград и область).

«Грязь в магазинах и грубое отношение к покупателям существу­ют почти везде» (Украинская контора Торгсина) 113°.

Торгсин как явление советской торговли был полон противоре­чий: зеркала и грязь - лишь одно из них. Острый недостаток това­ров не мешал затовариванию и не только по причине малого интере­са голодных людей к дорогому ширпотребу и деликатесам. Залеживалось и бесценное продовольствие, и ходовые товары. При­чиной тому была механическая засылка товаров без учета сезона, спроса, национальных особенностей1131: в магазины поступали пар­тии ботинок одного размера или только на правую ногу; в нищую деревню шли ненужные там шелка и балык, в среднеазиатскую глу­бинку - свиные консервы и дорогие иностранные рояли, на Край­ний Север к лесорубам - детские купальники, а на Кавказ - вален­ки. «Посылают дрова, а вокруг леса»: эта фраза из архивного документа - отличная метафора снабженческой деятельности Торгсина.

Голод и острый недостаток продовольствия уживались в Торгси­не с тем, что тонны испорченных продуктов выбрасывали на помой­ку. Заплесневевшее пшено; сахар в грязных мешках; разложившееся мясо; макароны, зараженные тараканами1132; «вторично заморожен­ная телятина»; каша из сыра и битых яиц, которые прислали, упако­вав в один ящик; сгнившие гуси; более года пролежавшее и забрако­ванное врачами сало; «зачистка» заплесневелой колбасы и «тешка куреная с плесенью»; гнилые фрукты в витрине; шоколод, который «отдает сальной свечкой»; чай с запахом парфюмерии; окаменевшие глыбы муки, которые надо было разбивать кувалдой; ржавые кон­сервы; покрытая пылью карамель... - места не хватит, чтобы описать изобилие испорченных в Торгсине продуктов, которые, несмотря ни на что, все же шли в продажу. Запомнилась фраза из описания торг­сина в Ленинграде: «...гастрономическим товарам придана свежесть декорированием их цветами»1133. Покупатели не сдавались: возвращали в магазин недоброкачественные товары, требовали их обмена или возврата денег.

Изыски и новшества торговли соседствовали в Торгсине с недос­татком самого примитивного и необходимого. Ленинградский торг­син писал о продаже живой рыбы из аквариума и тут же в соседнем магазине не было гирь, продавцы пользовались одним на всех сло­манным совком для фасовки круп; в одном магазине - договарива­лись с ЛЕ ЖЕТом1134 о выпуске парфюмерии в фирменной цел­лулоидной упаковке, а рядом - не было упаковочной бумаги,

251

шпагата1135. В декабре 1933 г., подводя итоги, Ленинградский Торг­син жаловался, что из заказанных 245 т оберточной бумаги дали только 33 т1136. На периферии и того хуже - заворачивали покупки в газету (если была), сахар насыпали «голыми и потными рука­ми»1137. «Скорняцкие мастерицы», «пошив готового платья и белья» - и тут же рядом в одном из лучших магазинов в Ленингра­де, известном как «краса Торгсина», не было обыкновенных ово­щей - моркови, лука, чеснока1138. Мелкой разменной монеты не хватало, поэтому в убыток покупателю либо давали сдачу в совзна-ках, либо заставляли подгонять покупку под сумму. Квалификация приемщиков на периферии была низкой, а образцов и рисунков ва­люты не было. Где-то вдали от Москвы кассир зарисовывал каран­дашом в тетрадь попавшую в руки монету или иностранную купю­ру, тем и руководствовался1139. Стоит ли удивляться случаям, когда кассир принимал за настоящие деньги фотографии банкнот, выре­занные из справочных материалов1140.

Перебои в снабжении - бич советской торговли - лихорадили и Торгсин. Материалы контор изобилуют жалобами на срывы поста­вок. Из Нижнего Новгорода, например, писали, что в январе-февра­ле 1932 г. универмаг Торгсина находился практически без товаров, но зато с середины марта до конца апреля его буквально завалили -прислали 1,5 тыс. ящиков и 7 вагонов товара: «Все склады забили, новых складов взяли два и их заполнили, в универмаге кругом наложи­ли кипы, ящики, почти закрыли проход покупателям». Мука и сахар, конечно, не залежались, но что творилось! - То продавцы без дела простаивали, а теперь выстроились «колоссальные очереди, при­шлось даже конной милицией разгонять», - жаловались нижегород­цы1141. Торгсин снабжался из тех же скудных государственных фон­дов, что и остальная советская торговля, поэтому, если мука и сахар пропадали из коммерческих магазинов, то и в Торгсине с ними были перебои, а как только в торгсины с получением нового урожая начи­нали активно поступать мука, крупа и другие главные продукты, то, как правило, они вскоре в изобилии появлялись и в невалютных ма­газинах. Торгсин, хоть и был немного впереди, но, по большому сче­ту, хромал «в ногу» со всей советской торговлей.

Сдача ценностей и обладание книжкой Торгсина не давали лю­дям гарантии покупки желанных продуктов и товаров. Мука, крупа, сахар, спрос на которые во время голода был особенно велик, быст­ро исчезали из магазинов. В Петрозаводске, например, в торгсине в конце августа 1932 г. в продаже были лишь перец и горчица1142. Ко-канд просил 2 вагона муки в месяц, а получил лишь 30 мешков - их хватило на один день торговли; месячная потребность в рисе состав­ляла полтора вагона, а получили только 40 мешков, которые в Ко­

252

канде продали в течение двух дней (май 1932 г.)1143. Весной 1932 г. рапорт из Киева сообщал об огромных очередях, в которых люди «простаивали днями и ночами в продолжение недель, запруживали улицы и стимулировали развитие сыпного тифа... ежедневные драки в самом помещении Торгсина и на улице»1144. Таким было преддверие массового голода. С его наступлением огромные очереди, которые выстраивались с 4-5 часов утра, и хронический недостаток продук­тов стали общим местом в донесениях с мест. В крупных городах конная милиция усмиряла отчаявшиеся толпы.

Люди не могли купить то, за чем пришли в Торгсин и сдали цен­ности, так что приходилось откладывать покупку1145, но при этом верно и то, что покупатели старались как можно быстрее использо­вать каждую торгсиновскую копейку - еще один парадокс жизни Торгсина. В декабре 1932 г. в Харькове по ордерам денежных пере­водов торгсин задолжал покупателям продуктов на 76 тыс. руб., а по бытовому золоту - на 15 тыс. руб. Существовало негласное распоря­жение не давать покупателям обещаний на быстрое получение про­дуктов1146. Из Средней Азии в 1933 г. писали: объявят по городу, что в Торгсин поступили сахар и рис - начинается активная сдача ценностей, а потом оказывается, что товаров так мало, что отпуска­ют лишь по килограмму в руки - кстати, одно из свидетельств су­ществования норм продажи даже в валютном Торгсине. Не случай­но крестьяне, отличавшиеся особой осторожностью и практично­стью, предпочитали сдавать ценности небольшими партиями, отпи­ливая золото маленькими кусочками. Это явление автор одного из донесений назвал «измельчанием сдатчиков»1147. «Отложенный спрос», по мнению руководителей посылочной деятельности Торг­сина, был причиной «непрерывного роста невыбранных сумм зака­зов»1148. Гражданин Кутесман из Волочиска, подтверждая это, вес­ной 1932 г. жаловался: «Мне 70 лет. Дети мои в Аргентине. Живу исключительно помощью, посланными деньгами... Уже прошло четы­ре месяца, как мне дети прислали 35 долларов... из них после приезда в Киев насилу получил продуктов на 40 рублей, а остальные до сего времени не могу получить. Дети мои каждый раз запрашивают, по­лучил ли я? Не знаю, что ответить. Ответить, что 4,5 месяца не получал — не хочется, чтобы враги наши знали. Писать, что да -так не могу, ибо обречен на голод...» 1149

Положение покупателей осложнялось и тем, что срок торгсинов-ских денег был ограничен1150, кроме того, использовать их нужно было в пределах города, где они были выданы, - до введения имен­ных книжек на обезличенные боны Торгсина ставили штамп с на­званием города (см. илл.). Для перевода книжки в другой город тре­бовалось пройти бюрократическую процедуру переоформления.

253

Разовые талоны и однодневные книжки на мелкие суммы должны были быть использованы в день сдачи ценностей, поэтому человек должен был прежде удостовериться, что в магазине есть нужный для него товар. - Иначе, пиши пропали... фамильные ценности! В условиях постоянного недостатка, а то и длительного отсутствия продуктов и товаров главного спроса, эти ограничения временем и местом покупки приводили к тому, что люди вынуждены были брать то, что дают. «Круп мне не дали, сахару - тоже. - Писал разо­чарованный покупатель. - Зато пришлось взять материи на рубаху, но шить ее нечем, так как ниток в продаже нет. Хорошо, что хоть муки дали пять кило»1151. Некто А. И. Мамон из Самарканда жало­вался в Правление Торгсина, что директор местного торгсина пред­лагал ему в счет перевода из-за границы вместо муки, сахара и масла купить мед, шоколад и мармелад. Не то чтобы Мамон не любил шо­колад, но дело было зимой 1933 г. - разгар голода, когда жизнь зави­села от куска хлеба. Мука, сахар и крупа в Самаркандском торгсине отсутствовали, и директор не знал, когда они поступят1152. В дело шел принудительный ассортимент: чтобы получить муку и крупу, нужно было в нагрузку купить залежавшийся товар. Комбинации получались неожиданные: к чаю прилагались синька, вазелин, гре­бенки, мыльный порошок1153. Письма-жалобы шли в газеты и род­ственникам за границу. Жалобы советских немцев, например, дош­ли до германского консула, который обратился в Торгсин с протестом против принудительного ассортимента, съедавшего зна­чительную часть денежных переводов для голодавших1154. Из-за идиотизма централизованного снабжения залежавшийся на пол­ках одних торгсинов товар в других местностях мог быть в де­фиците.

Переводы и посылки в Торгсине задерживали и теряли, товары не докладывали, из-за плохой упаковки продукты приходили испор­ченными. В документах сообщалось, что покупатели порой предпо­читали не ждать посылки, а ехать за ней самим1155. Некоторые исто­рии похожи на анекдоты: одного клиента, которому были переведены деньги через Торгсин, вызвали из Новороссийска в Рос­тов-на-Дону для получения посылки. Вызванный гражданин здоро­во издержался на дорогу, а когда приехал, то вместо посылки полу­чил советские рубли, которые не покрыли проездных расходов. Или: получатель перевода через два месяца со дня перевода умер, не дождавшись получения денег, которые были предназначены для поддержки его здоровья 1156. Из Госбанка СССР, через который на Торгсин шли переводы из-за границы, гневно писали: «Торгсин, не розысков адресата по переводам, не только не возвращает денег об­ратно, но даже не сообщает Госбанку о том, что адресат не розыс­

254

кан. Количество рекламаций растет». Иностранцы, отправившие пе­реводы в СССР, подавали в суд - тот назначал Торгсину штрафы, в Госбанке же вынужденно завели специального сотрудника для при­ема устных и письменных жалоб на Торгсин1157. Наркомат иност­ранных дел собрал выдержки из сообщений советских консулов в разных странах мира, которые под напором разгневанных иностран­цев вынуждены были жаловаться в Москву. Консулы сообщали, что даже телеграфные переводы шли несколько недель, а ожидание по­чтовых доходило порой до девяти месяцев1158. «С каждым переводом что-нибудь да случится», - заключал НКИД.

В условиях голода мало кто волновался о культуре торговли: го­лодный сам найдет торгсин и все стерпит за мешок муки. Но с улуч­шением продовольственной ситуации Торгсину пришлось конкури­ровать с образцовыми невалютными универмагами - тут-то и зазвучали призывы наладить культурную социалистическую тор­говлю, заняться рекламой, изучать потребительский спрос, следить за модой, проводить декадники чистоты и т. д. и т. п. Как высказался один из руководителей: «...нам нужны не распределительные пунк­ты, а культурные, по-советски торгующие предприятия»1159. Веж­ливость и уважение к потребителю, однако, давались тяжело. Хам­ство начиналось у самого входа. «Наши сторожа, которые стоят около дверей, - говорилось на собрании работников Узбекской кон­торы Торгсина, - привыкли толкать публику, прямо как немые... хва­тают за пояс и тащат»1160. Отгоняя пинками тех, кто был не «при валюте», заискивали перед завсегдатаями, стреляли у них торгси­новские папиросы.

Этика профессионального поведения с трудом утверждалась в экономике дефицита, где торговый работник был фигурой властной, а покупатель - заискивающим ничтожеством. Документы описыва­ют самодурство приемщиков, которые кидали владельцам неприня­тые вещи1161. Типичным был продавец, который либо не обращал внимания на просьбы и жалобы покупателя, либо грубил, грозил и приказывал. «Работают криком, кулаками и руганью... азиатчина» -сообщалось в одном из актов проверки Торгсина1162. В торгсинах, как и везде в СССР, царила презумпция виновности покупателя -«чуть что, сразу за рукав хватают». Обычный для советского мага­зина, в том числе и для торгсиновского, плакат «Проверяйте деньги, не отходя от кассы» - хорошая к тому иллюстрация1163.

Флирт, хохот, обсуждение личных и не относящихся к работе проблем на глазах у покупателей, доходившее по словам документа до митингов, раскуривание табаку и распитие алкоголя на рабочем месте («замечается уход с работы в пьяном виде»), долгое отсут­ствие за прилавком («меры по ликвидации очередей принимаются

255

лишь при появлении начальства») ~ продавцы в Торгсине жили сво­ей жизнью. Торгсин был преимущественно мужским предприяти­ем1164, поэтому продавцы в кепках, шапках и с папиросой во рту были распространенным явлением, несмотря на запреты Правле­ния - не курить и не носить головные уборы на работе. Справедли­вости ради следует сказать, что и покупатели курили в магази­нах1165. Любопытный случай-зарисовка из жизни зеркального Торг­сина сохранился в архиве. Дело было в ноябре 1935 г. В Ленинграде в магазине Торгсина на улице Желябова к продавщице музыкально­го отдела Кутуевой подошел покупатель, некто гражданин Дудни­ков Б.Л., и попросил проиграть на патефоне одну из имевшихся у него пластинок. Продавщица «из любезности» согласилась. Прослу­шав пластинку, Дудников стал просить проиграть еще. Получив от­каз, «гр. Дудников оскорбил продавца, бросив в него (у слова продавец в советских документах не было женского рода. - Е.О.) горящей па­пироской, в чем проявил явное хулиганство»^^66.

Торгсин - не отдельные зеркальные магазины в крупных горо­дах, а Торгсин как феномен крестьянской страны, не стал образцом культурной торговли, но все же, несмотря на все родимые пятна и изъяны, он был шагом к современной культуре торговли и потреб­ления. Спрос в Торгсине отражал изменение потребительских вку­сов. Покупатели расставались с XIX в., XX в. формировал новые пристрастия. Так, некогда популярные романсы и цыганские песни уже не привлекали людей, но стремительно рос спрос на современ­ные пластинки с джазом и танго1167, на смену женским широкопо­лым шляпам пришли вязаные береты, повседневной обувью стано­вились удобные спортивные туфли - «торгсинки», летом горожане гонялись за пляжными плимсолями. Советские покупатели в Торг-сине пытались следовать веяниям нового времени. Торгсин, пусть с огрехами и «топорно», но приобщал советских потребителей к но­вым видам торговли и услуг, открывал для них новые товары. Пока­зательна история о том, как туркменский потребитель открыл для себя хозяйственное мыло. В докладе о работе Торгсина в Туркме­нии сообщалось, что вначале хозяйственное мыло было не в ходу, так что приходилось даже перебрасывать его запасы в Узбекистан, где потребитель уже хорошо знал этот товар. В середине 1933 г. про­изошел перелом, и спрос на хозяйственное мыло стал быстро опере­жать его поставки в Среднюю Азию1168.

К разочарованию социального историка, материалы Торгсина со­держат не так уж много описаний его клиентов. Информацию о них приходится собирать по крохам, по отдельным словам и предложе­ниям. Но все-таки архивы позволяют написать, если и не портрет,

256

то наброски к социально-поведенческому портрету групп покупате­лей в Торгсине.

Верно заметил народ - рыба тухнет с головы. В начальный пери­од работы Торгсина руководство страны выделяло фонды («лими­ты») торгсиновских товаров для обеспечения представительских нужд местной власти. Товары предназначались в основном для офи­циальных сборищ - съездов, юбилейных собраний, приема знатных гостей. Твердых размеров «лимитов» не было, они зависели от вре­мени, региона и целевого назначения. Документы 1931 г. из Архангельска упоминают лимит в 1 тыс. руб., тогда как в распоря­жение начальника Дальстроя в конце 1932 г. правительство разре­шило ежемесячно выдавать 5 тыс. руб. бонами Торгсина1169. «Лими­ты» были единственной легальной возможностью для местного руководства, не сдавая ценностей, покупать товары в Торгсине на обычные советские рубли по официальному обменному курсу. Но, видимо, разрешенных представительских «лимитов» не хватало для насыщения аппетитов местной власти, к тому же Наркомвнешторг и Правление Торгсина старались сокращать размеры невалютных продаж. Местная элита - работники комитетов партии, исполкомов местных советов, органов суда и прокуратуры, сотрудники ОГПУ/НКВД1170, пользуясь властью, стремились превратить Торг­син в «свой» магазин. Невзирая на запреты Москвы, они получали товары из Торгсина на советские рубли, а то и вовсе бесплатно. «Разбазаривание валютного фонда» достигло таких размеров1171, что руководство страны стало принимать жесткие меры. В начале 1932 г. вышло постановление ЦК и Президиума ЦКК, которое за­прещало выдавать какой-бы то ни было организации товары из Торгсина за советские деньги1172. Даже товары, потерявшие «экс-портабельность» (экспортное качество), следовало уценять, но про­давать за валюту. Запрещался и широко развившийся на местах бар­тер между Торгсином и организациями1173. Председатель Правле­ния Сташевский требовал «беспощадно расправляться с руководя­щими и рядовыми работниками, нарушавшими директивы правитель­ства»1174.

Местное руководство сопротивлялось распоряжениям Центра, настаивая на своей исключительности. Одни просили, как, напри­мер, председатель ЦИК Аджаристана Лорткипанидзе: ссылаясь на то, что Батум находится на пути следования в Европу и на Восток, и что ЦИКу часто приходилось принимать иностранные делегации, он просил продавать ответственным работникам ЦИКа и обкома торгсиновские товары по кооперативным ценам на 300 руб. в ме­сяц1175. Другие брали угрозами, силой и вымогательством: из Сред­ней Азии, например, писали, что партийные организации за свою

257

помощь требовали взятки товарами Торгсина1176. Управляющий Закавказской конторы Торгсина Аскаров в июне 1932 г. жало­вался председателю Торгсина Шкляру и председателю Закавказско­го ОГПУ Агрбе: «Заместитель председателя Азербайджанского ОГПУ - тов. ПГтепа вызвал к себе управляющего бакинским отделе­нием Торгсина тов. Аванесова и потребовал выдачи ему из магазина Торгсина товаров на соввалюту. При отказе тов. Аванесова тов. Штепа прибег к угрозам, в силу чего Аванесов товары отпустил»1171. Торгсин потребовал, чтобы ОГПУ заплатило валютой за покупку Штепы. Сохранилась записка со списком товаров, которые Штепа затребовал из Торгсина, она звучит как приказ: «Подателю настоя­щего немедленно отпустите на советские знаки следующие товары: 1. папиросы в[ысший] cfopm] -100 коробок; 2. трубочного табака -10 коробок; 3. шоколад в плитках - 50 плиток; 4. шоколад француз­ский - 10 коробок; 5. конфекты разные в/сорта - 5 кг; 6. какао «Зо­лотой якорь» - 1 коробка; 7. печенья разного - 5 кг; 8. сухарей - 5 кг. Зам. Пред. Аз. ГПУ Штепа»1118. Похоже, что руководство Азербайджанского ГПУ устраивало банкет и ожидались дамы.

Сообщения о невалютных продажах товаров местным властям, вплоть до полного разбазаривания торгсиновских магазинов, посту­пали из многих регионов1179. В Хабаровске за период с августа по октябрь 1932 г. Торгсин «невалютно» выдал местному руководству товаров на сумму 2 тыс. руб., в основном папиросы, - и это не счи­тая разрешенных 26 пачек в месяц на представительство, «себе и угощать». Не дешево обходилось государству курение элиты! Уральская и Свердловская конторы Торгсина продавали товары за советские рубли руководителям местного обкома, горсовета, испол­кома и ГПУ. В Закавказье Торгсин, подчиняясь приказу СНК рес­публики и ГПУ, также «разбазаривал золотой фонд». На Дальнем Востоке, судя по «ведомости отпуска товаров на соввалюту», вну­шительное число организаций и комиссий «кормились» в Торгсине за рубли. Из Центральной Черноземной области (Воронеж) посту­пили сведения о том, что Торгсин передал товаров на 240 тыс. руб. в закрытый распределитель ответственных работников. В Архангель­ске возник спаянный союз секретаря по снабжению крайкома (была такая должность!) Шайкевича, уполномоченного Наркомвнешторга и управляющего Северной конторы Торгсина Беды. Прямо с квар­тиры секретаря крайкома, не прерывая застолья, уполномоченный Наркомвнешторга «присылал записочки в Торгсин», требуя срочно доставить на квартиру Шайкевича продукты, «пиво и другие напит­ки». Официант приносил заказанное на дом. Оказавшись под след­ствием, собутыльники пытались покрыть растрату закупкой напит­ков   в   Москве   по  коммерческим  ценам,   но,   возвращаясь  в

258

Архангельск, в поезде выпили почти половину купленного. Секре­тарь крайкома был снят с работы со строгим выговором и преду­преждением и сослан на низовую работу1180.

Управляющие местных контор и директора магазинов Торгсина оказались между молотом и наковальней. Правление Торгсина, ко­торое выполняло директиву ЦК, кричало - «не продавать», местная власть угрожала - «дай, а то хуже будет!» Не подчиниться приказам местных совнаркомов, циков, горсоветов, представителей ОГПУ и прочих начальников директора торгсиновских магазинов боялись: откажешь - тут же вызовут «для разговора». Управляющий Архангельского отделения Лановский жаловался председателю Торгсина Шкляру: «Я... категорически запретил отпускать кому-либо без моего распоряжения. Через час (! - Е. О.) меня пригла­сили к нашим друзьям»1Ш. «Друзья» - местное ГПУ - мгновенно отреагировали на несговорчивость управляющего торгсиновской конторы и решили показать ему, кто в городе хозяин. Случайно ли, что при утверждении кандидатур управляющих контор Торгсина местное руководство пыталось поставить туда своего человека? Однако потакание капризам местной власти для директоров Торг­сина было чревато последствиями - Правление снимало их с рабо­ты. Невалютный отпуск продуктов из Торгсина даже для приема ту­рецкого паши в Севастополе вызвал гнев Правления: по чьему распоряжению выданы продукты? Указать фамилию, должность, партийный стаж руководителя, а заодно и фамилию заведующего магазином, который выдал товары!1182 Бывало, местное ГПУ помо­гало опальным директорам. Из Семипалатинска сообщали, что ди­ректор торгсина, Монин, который продавал местному руководству товары за соввалюту, скрылся при содействии ГПУ1183.

Местная элита, наряду с просьбами и угрозами, изыскивала и другие способы заполучить валютные товары. В числе их была спе­куляция дешевым пайковым хлебом из распределителей номенкла­туры. Так, в 1933 г. «ответственные работники» Черниговской об­ласти продали спекулянтам за золото и иностранную валюту 3,6 т хлеба, а затем на эти ценности купили в Торгсине промтовары для областного партийного руководства1184. В результате обысков и конфискаций в сейфах ОГПУ скапливались драгоценности. По за­веденному порядку их нужно было сдавать золото-платиновой про­мышленности. Нашлись, однако, в ОГПУ предприимчивые руково­дители, которые хотели отоваривать конфискованное золото в Торгсине. Они действовали не для себя лично1185, а от имени и в интересах своей организации - еще одна страница истории выжива­ния, на этот раз выживания ведомственного. Подобная практика, однако, противоречила принципам работы Торгсина. Конфискован­

259

ное ОГПУ золото принадлежало государству. Правление Торгсина по запросу своей Дальневосточной конторы, где попытка подобного отоваривания имела место, разъясняло, что ОГПУ не могло пускать в оборот конфискованное золото, так как Торгсин принимал только ценности, находившиеся в частном владении1186.

Разумеется, были среди местных руководителей люди, которые покупали товары в Торгсине на законных основаниях в обмен на свои собственные ценности, но в этом случае их следует отнести к категории обычных посетителей Торгсина. Сохранилось письмо уполномоченного ЭКУ ОГПУ в г. Зиновьевске Слитинского. В кон­це 1931 г. в обмен на американские доллары он просил прислать ему товары из Торгсина: муку, сахар, табак, масло, чай, рис, изюм и гильзы № 9. Судя по списку, сумма получалась немалая. Слитин-ский объяснял: «Доллары мною покупаются непосредственно из Америки (интересно было бы узнать, как. - Е. О.), а не скупаются на месте »п81. Наивный 1931 год! Слитинский более опасался обвине­ний в валютной спекуляции - скупке долларов на «черном» рынке, чем обвинений в связях с заграницей и шпионаже на США. Вряд ли бы он сделал такую приписку в 1937 г., а сделал бы, то исход мог оказаться трагическим для автора. В 1931 же году реакция на пись­мо была чисто деловой: Правление Торгсина отослало копию этого письма в ЭКУ ОГПУ и просило разъяснить Слитинскому, что для получения товаров он должен перевести доллары на счет Торгсина.

Суета вокруг Торгсина, в которую оказались втянуты централь­ная и местная власть, свидетельствует о конфликте их интересов. Местная номенклатура добивалась расширения своих личных и групповых привилегий, центральная же власть их ограничивала, ру­ководствуясь государственными интересами: стране нужна была ва­люта и разбазаривать экспортные товары за рубли, пусть даже и на нужды местных руководителей, Центр не хотел. Таким образом, в случае с Торгсином Центр ставил государственные приоритеты выше корпоративных. Местная номенклатура, которая считала себя частью правившей элиты, очевидно, видела в действиях Центра сво­его рода предательство, нарушение групповой солидарности и счи­тала это незаслуженным и нечестным, тем более что жертвовать своими привилегиями центральное руководство явно не собиралось.

Местная номенклатура находилось перед дилеммой: согласиться с ограничением своих привилегий или саботировать распоряжения Центра. Центр стоял перед дилеммой: пренебречь государственны­ми интересами в угоду корпоративным или преодолевать сопротив­ление местных руководителей, что неизбежно вело к расколу номен­клатуры. Развитие отношений центральной и местной власти во второй половине 1930-х гг. показало выбор, сделанный обеими сто­

260

ронами1188. В борьбе с местной властью центральное руководство использовало как бюрократические административные методы (кадровые перестановки и должностные наказания), так и физичес­кое истребление в годы большого террора. Местное руководство в основном ограничилось пассивными методами, в числе которых были круговая порука и саботаж распоряжений Центра. Пассив­ность и слабость оппозиции местной номенклатуры во многом опре­делялись ограниченностью ее конфликта с центральной властью. Ведь в этой борьбе провинциальные Сталины отстаивали всего лишь свои личные и корпоративные привилегии, грубо говоря, шкурные интересы. Это было желание всего лишь получить кусок хлеба побольше и кусок масла потолще. В политическом отношении местная власть и Центр были «одной крови особи». Их конфликт не имел политической сути, а был возней за расширение и перераспределение привилегий правившей элиты.

К числу привилегированных покупателей в Торгсине относились и иностранцы, хотя их особость определялась не принадлежностью к власти, а тем, что всегда и в достатке были «при живой валюте». Строго говоря, среди иностранцев существовала иерархия. Для ра­ботников дипломатического корпуса советское правительство от­крыло особые, закрытые для других покупателей, торгсины, кото­рым надлежало выполнить не только снабженческую, но и политическую миссию. В ноябре 1932 г., принимая от «Инснаба» снабжение дипкорпуса, Правление Торгсина в специальной телег­рамме обязывало конторы выделить для дипломатов лучшие мага­зины, «организовать продажу зелени, мяса, молока, молочно-кислых продуктов», а также «обеспечить лучшее обслуживание»1189. «Дипторгсины» принимали заказы с доставкой на дом.

Магазины дипкорпуса, действительно, были одними из лучших в Торгсине, но и советское лучшее 1930-х гг. часто оказывалось не­пригодным для западного потребителя. В Москве и Ленинграде1190 дело обстояло относительно хорошо, а вот германский консул во Владивостоке жаловался в НКИД: из свежего мяса в Торгсине бы­вает иногда только свинина, которая, однако, всегда жирная, поэто­му «не является подходящей для еды». Консулы отказывались по­купать мороженое мясо, «свежего же воловьего мяса, что особенно важно, свежей телятины, подходящей для еды, свежей свинины или другого свежего мяса в Торгсине не имеется. Свежей дичи (фазанов, диких уток, косуль, оленей, зайцев), которых в большом количестве стреляют профессиональные охотники в окрестностях Владивосто­ка, в Торгсине также нет». Нет кур, свежей рыбы какого бы то ни было сорта, - консул продолжал свой скорбный список. В продаже, правда, были гуси, но они не выпотрошены и «настолько плохо за­

261

морожены, что при «вскрытии пахнут и плохи на вкус. Масло, из-за своего плохого качества, «может едва служить для кухни, но ни в коем случае не для стола». Поистине, что русскому хорошо, то нем­цу - смерть! Значительную часть продуктов - белую муку, крупу, рис, жиры, сахар, колбасу и даже овощи ■- германское консульство выписывало из-за границы. Скоропортящиеся же продукты вынуж­дено было покупать на местном крестьянском рынке, но «мероприя­тия власти» его дезорганизовали, оставив консульство «без пита­тельной мясной пищи». В заключение германский консул просил снабжать дипмиссию свежим мясом и рыбой из гостиниц для иностранцев или дома ГПУ (!)1191.

В отличие от дипломатов, иностранные туристы интересовались в основном антикварными торгсинами, а иностранные специалисты, работавшие в СССР, ходили в торгсины «общего пользования» на­равне с советскими покупателями. В конъюнктурном обзоре Ниже­городской конторы сообщалось, что американцы - их было много на автомобильном заводе, который строился и работал при участии Форда, - являлись «основными потребителями бакалейно-гастро­номических и винных товаров и меховых манто»1192. В Нижнем Новгороде (позже г. Горький) иностранцев в Торгсине обслуживали специальные продавцы, знавшие иностранные языки. По отзову со­трудников нижегородского торгсина, за исключением нареканий на недостаток мелкой разменной инвалюты, иностранцы были доволь­ны. Архивные материалы других контор рисуют менее радужную картину. Качество и ассортимент товаров были не единственными причинами для недовольства. Иностранцы жаловались на грязь1193 и на дороговизну1194. Председатель Торгсина Левенсон, подтвер­ждая это, в 1935 г. сообщал в Наркомвнешторг о том, что товары в Торгсине стоили дороже не только чем в Польше, но и во Фран­ции1195.

По отзывам работников все той же Нижегородской конторы (осень 1932 г.) большинство покупателей в местном торгсине были крестьяне, а в документах Западного (Смоленского), преимущест­венно деревенского, Торгсина даже встречается название - кресть­янские универмаги. Крестьяне покупали в основном на золотую мо­нету, которую сберегли с царских времен, пополнили в годы военного коммунизма, выменивая у горожан на продукты, а также купили у государства в годы валютных интервенций нэпа. Почти все крестьяне сдавали ценности на мелкие суммы и сразу же отова­ривали разовые квитанции. Спрашивали дешевую мануфактуру, чулки, сапоги, подметки, хром, сахар, керосин, денатурат. В Средней Азии в этот нехитрый деревенский ассортимент входил рис1196. Но главным крестьянским товаром была ржаная мука. «Сапожник без

262

сапог» - Торгсин в полной мере отразил этот парадокс советского времени. Сеявший хлеб - не ел его вдоволь, растивший скот - не видел мяса. «Затаились. Ждут муку» - эта фраза выражает суть по­ведения покупателя-крестьянина. «Несколько дней мы работали без муки, - писали из Кара-Калпакии в декабре 1933 г. - и это обстоя­тельство резко сказалось на обороте скуппункта и еще резче на реа­лизации магазина. Значительное количество книжек осело у населе­ния, которое ожидает поступления муки... без муки не продаются и остальные товары и по существу оборот сходит на нет»1197. Крестьяне в Торгсине были явлением голода. С нормализацией положения в стране они ушли из его магазинов.

Среди покупателей крестьяне были самыми практичными, недо­верчивыми и осторожными. Разъяснительная работа о политичес­ком значении торговли в условиях социалистического строитель­ства, за которую так ратовало Правление Торгсина, не могла убедить их в необходимости расстаться с золотом. Голод и нужда лучше агитировали за финансирование индустриализации. До полу­чения урожая крестьяне в Торгсине покупали почти исключительно продовольствие - не бросали на ветер золотую копейку. Прежде чем купить, вели наблюдение за покупателями и даже провожали их до квартир, чтобы удостовериться в безопасности. Приносили цен­ности, но просили позвать работника магазина, которого знали лич­но, отказываясь сдавать незнакомым1198. Редко можно было увидеть крестьянина, сдававшего целые золотые вещи: несли облом­ки колец, ломаные сережки. Эти наблюдения работников нижего­родского торгсина осенью 1932 г. подтверждаются материалами других контор. О том, что крестьяне осторожничали, сдавая золото понемногу отпиленными кусочками, писали и из Средней Азии1199. По признанию ленинградского документа: «...крестьянин по месту своего жительства золото сдавать не понесет»1200. В пограничной полосе, где еще совсем недавно существовал запрет на хранение цар­ского чекана, крестьяне вначале приносили в Торгсин лом, «как не вызывающий опасения»1201.

При всей их осторожности, однако, именно крестьяне, вероятно, в силу низкой грамотности и незнания тонкостей работы Торгси­на, оказывались наиболее легкой добычей мошенников, которые «с рук» продавали им негодные торгсиновские книжки. Зампредсе­дателя Торгсина Азовский в мае 1935 г. спешной почтой сообщал конторам: «Из ряда мест к нам поступают сведения о том, что наши товарные книжки с фальсифицированными записями (исправ­ления первоначально проставленных сумм на большие суммы) пре­провождаются злоумышленниками «доверчивым клиентам», кото­рых задерживают в н[аших] магазинах, так как сделанные подделки

263

легко обнаруживаются. Эти доверчивые клиенты чаще всего оказы­ваются приезжими единоличниками и колхозниками»™1.

В деревенской кубышке была и иностранная валюта: нижегород­ский обзор сообщал о притоке в июле 1932 г. 5-, 10- и 100-долларо­вых купюр от крестьян, «...характерно то, - продолжали составите­ли обзора, - что, принося доллары, они (крестьяне. - Е.О.) идут справляться в кассу, принимают ли их и просят написать на бумаж­ке, как они называются, так как выговорить не могут и обязательно начинают объяснять в кассе, откуда они имеют эти доллары (хотя их об этом никто и не спрашивает). Многие объясняют наличие дол­ларов тем, что раньше они жили и работали в Америке и привезли их оттуда, иные - получили в период военного коммунизма в уплату за продукты»1203. Ссылки на работу и житье в Америке - скорее всего защитная ложь: если бы жили там, то, наверно, знали бы, как назы­ваются эти зеленые бумажки. А вот ссылки на сбережения периода «военного коммунизма» да переводы от родственников из-за грани­цы соответствовали исторической правде.

Поскольку торгсины находились в основном в городах, крестья­нам нужно было еще туда добраться. В Средней Азии, Сибири, на Дальнем Востоке им приходилось ехать порой даже не десятки, а со­тни километров. Случалось, что магазинчик встречал их амбарным замком. Автор фельетона о работе торгсина в городе Ломов Восточ­но-Сибирского края писал, что покупатели преодолевали сотни ки­лометров, чтобы по прибытии узнать, что ломовский торгсин был открыт лишь три дня в неделю. Остальное время единственный про­давец либо подсчитывал ордера, либо ездил в Сретенск в банк, либо «отдыхал или хватил горького»1204. Приходилось приспосабливать­ся. Из Средней Азии сообщали, что крестьяне наезжали в города только в базарные дни и заодно посещали Торгсин. Бывало, что «ко­мандированные» отоваривались для всей деревни. Как уже было сказано ранее, крестьяне не торопились сдавать ценности, не удос­товерившись, что в продаже есть нужные им товары. Если покупали впрок, то делили продукты на части. Кто-то из переживших голод в Украине вспоминал, как мать, приехав с продуктам из Торгсина, поделила их и часть заперла в сундук.

«Городское население, - сообщалось все в том же нижегородском обзоре, - является покупателем изящной обуви, трикотажа, шелка, посудо-хозяйственных товаров, кондитерских, гастрономических, крупяных товаров, муки всякой». Горожане первыми узнали о Торг-сине и быстрее освоились в нем. Документы описывают универсаль­ные покупательские тактики. Люди искали лучшие цены, сравнивая торгсиновские с ценами других видов торговли, оценивали товар как «выгодный» или «невыгодный». Решение о продаже ценностей,

264

как правило, принимали на семейном совете. Город жил лучше де­ревни, но голод повлиял и на городской спрос. При поступлении пшеничной муки, признавались работники нижегородского торгси­на, «городские покупатели создают колоссальные очереди и покупа­ют муку мешками». Горожане несли и золотые вещи: часы, цепи, браслеты, кольца, медали, кресты, иконы... Монета старого чекана и иностранная валюта водились у горожан-нижегородцев, но поступа­ли в незначительных количествах. Среди завсегдатаев, покупавших «по-крупному», были горожане с золотишком - ювелиры и зубные врачи. В Нижнем Новгороде они почти ежедневно посещали тор­гсин, приносили расплавленные монеты, шлиховое и другое «цен­ное золото», покупали гастрономические и бакалейные товары, сла­дости. Среди городской элиты были и получатели крупных валютных переводов из-за границы; эти покупали предметы роско­ши - меха, шелка, изящную обувь, вино, деликатесы1205.

Напуганные арестами ОГПУ, осторожничали и горожане. В только что открывшийся универмаг в Ташкенте (март 1932 г.) жите­ли на первых порах несли только золото-лом, «так как этот вид цен­ностей не вызывал опасений у сдатчиков»1206. Документы упомина­ют факты ухода людей из магазина, если туда входили их знакомые. Иногородние приезжали сдавать ценности в Москву или Ленин­град, а товарные книжки просили переводить в их города. Работни­ки Ленинградского Торгсина признавались, что введение именных товарных книжек вызвало падение сдачи драгоценностей, несмотря на то что при оформлении книжки не требовалось предъявлять до­кументы, удостоверявшие личность1207.

Городской покупатель, говоря языком того времени, находился на переднем крае борьбы за потребительскую культуру. Следование современной моде было преимущественно городским явлением, так же как относительное разнообразие ассортимента и услуг в Торгси­не было исключительной чертой крупных городских универмагов. Но городские торгсины были не только оазисами развивавшейся культурной торговли. Подделка денег и других документов Торгси­на, массовое воровство с прилавков и полок магазинов, по призна­нию документов, были городскими явлениями, хотя и не обязатель­но, что ворами были только горожане. В маленьких сельских лавочках и магазинчиках в небольших городках, где люди знали друг друга, воровать покупателям было опасней и позорней. Доку­менты свидетельствуют о масштабности злоупотреблений в город­ских торгсинах. В одном из докладов, например, упоминалась «фаб­рика» за пределами Москвы, которая целый год подделывала торг­синовские книжки и распространяла их через сеть агентов1208. По данным отчета Торгсина, только в одном московском магазине за

265

семь месяцев 1935 г. кассиры задержали 198 подозрительных кни­жек, из них лишь 17 были возвращены владельцам. Тот же отчет со­общал, что всего в Москве «за последние месяцы» было арестовано 390 поддельных и ворованных книжек1209.

В магазинах больших городов существовал многоступенчатый порядок оформления покупок1210. Покупатель вначале стоял оче­редь в отдел товаров, где продавец выписывал квитанцию, которая указывала, какой товар выбран, его количество и стоимость. С этой квитанцией покупатель шел в кассу. Там опять надо было стоять в очереди, чтобы оплатить покупку. Кассир ставил штамп на квитан­цию об оплате. После оплаты в кассе покупатель с чеком и квитан­цией с печатью шел в отдел получения покупок (там опять стоял в очереди). Контролер сверял квитанцию покупателя с контрольной, которая была выписана при выборе товара, и выдавал покупку. Столь сложная система документации позволяла лучше вести учет проданных товаров и была направлена в первую очередь против злоупотреблений работников магазина. Покупатели, однако, пользо­вались этой длинной цепочкой, в которой продавец, который ото­брал для них товар, и тот, который выдал его после оплаты покупки, были разными людьми. Люди подделывали квитанции, штамп «уплачено» и чеки - благо сделать это было не сложно, вторично использовали чеки и получали товар, не сдавая ценностей. Управля­ющий Московской областной конторы Торгсина Дорон писал в мос­ковскую милицию (июнь 1935 г.): «За последнее время по нашим универмагам усилились случаи хищения товаров по поддельным кви­танциям Торгсина. Злоумышленники настолько тонко подделывают штампы и шифр универмагов, что работники универмагов не всегда в состоянии отличить правильную квитанцию универмага от поддель­ной. Подделка выявляется только после проверки бухгалтерией кассы против чека отпуска товаров. От поддельных товарных квитанций Торгсин несет колоссальные убытки. Все наши усилия ликвидировать подобные злоупотребления без Вашей помощи бессильны»1211.

Те, у кого не было своих ценностей, тем не менее находили спо­собы попасть в Торгсин. Исаак Тартаковский, переживший голод в Украине, вспоминал беспризорников, которые охотились за хорошо одетыми женщинами: на бегу они вырывали золотые серьги из уха жертвы. Поджидали и выходивших из Торгсина покупателей: сле­довало прятать купленный хлеб или держать буханку обеими рука­ми - иначе вырвут1212. Акты задержания свидетельствуют, что во­ровство было одним из распространенных способов заполучить тор­гсиновские товары. Гражданка Петрова, не имея бонов Торгсина1213, зашла в универмаг № 4 в Ленинграде «посмотреть жакеты и прице­ниться». Попросив показать ей два жакета, она вернула продавцу

266

только один. При досмотре второй жакет был найден на полу у нее под ногами. Видимо, «гражданка-покупательница» спрятала воро­ванное под одеждой, а когда поняла, что уйти не удастся, «уронила» его на пол. Гражданин Андреев Иван Андреевич, 13 лет, разбил стекло в витрине и вытащил две пары чулок (январь 1934 г.). Одну пару удалось отобрать, а вторую пару, ценой 40 руб. совзнаками, он успел передать сообщнику. Это было уже не первое задержание Ивана Андреевича, ранее он уже наведывался в универмаг № 4 с 13-летним товарищем, Щаповым Иваном. В тот раз, взломав витри­ну, он вытащил кофточку ценой 120 руб. совзнаками. При обыске у Андреева нашли бритву «жилет» и торгсиновские запонки1214. Пользуясь занятостью продавца при наплыве покупателей, умельцы вырезали часть стекла из витрины и вытаскивали приглянувшееся крючком - именно так были украдены часы из универмага № 2 в Ленинграде и множество других ценных вещей по всему Советско­му Союзу1215. Воришки шарили по карманам и крали из «чемода­нов у публики». Только за октябрь в универмаге № 4 было отобрано 12 ворованных книжек. В этих случаях воришкам не повезло: истин­ные владельцы уже объявили свои книжки в розыск1216.

В торгсиновском универмаге № 4, что был на улице Желябова в Ленинграде, гражданка Л.Э. Чистозвонова заметила у прилавка тек­стильного отдела женщину, которая что-то прятала в мешок. С ней были еще две напарницы. Бдительная покупательница задержала вора и отвела в дирекцию. Украдено было 7 м отечественного босто­на. При допросе оказалось, что задержанная не имела бонов Торгси­на, а в магазин пришла якобы «посмотреть». Документов при ней не оказалась, - идя воровать, люди не брали паспорта, - но назвалась Казанской Евдокией Федоровной из города Лихославля! Приду­манное имя многого стоит - боярыня, да и только, а уж город - луч­ше не скажешь! Кто в те годы был не из Лихославля? Однако заме­тили ли составлявшие акт о задержании эту злую издевку?1217

К той же группе непрошеных посетителей относились и грабите­ли. В начальный период магазины Торгсина охраняла ведомствен­ная военизированная милиция, но в ноябре 1932 г. их заменили «гражданские» сторожа1218. Если милиционеры получали за работу 150 руб., то сторожа - всего лишь 95 руб. (такой же была и зарплата уборщиц). На такую оплату шли старики-пенсионеры и женщины -плохая защита против вооруженных банд. Видимо, это понимали и сами сторожа: в материалах по Узбекистану описаны случаи, когда охрана торгсиновского универмага уходила на ночь спать в ближай­шую чайхану1219. Торгсин становился легкой добычей грабителей. Директора магазинов, а вслед за ними и Правление Торгсина жало­вались в ОГПУ, которое должно было раскрывать преступления, на

267

участившиеся случаи ограблений торгсинов, убийства сторожей, поджоги магазинов. Истории рассказывали о проникновениях в ма­газин через вентялиционные трубы и проломы крыш, о подкопах и вырезке полов, одурманивании покупателей наркотическими плат­ками, самоубийствах сторожей, испугавшихся ответственности...1220 Некоторые грабежи выглядят до простого будничными. В торгсине в Одессе, например, грабители не спешили. Спокойно выпили, заку­сили дорогими гастрономическими продуктами. Потом погрузили на тачку два мешка шелковой мануфактуры, накрыли листьями ди­кого винограда. Но тачка подвела: на улице выпало колесо. Сторож почти было нагнал воров, но подошел трамвай и грабители, успев прихватить один мешок, укатили1221. Торгсин просил ОГПУ вер­нуть ему военизированную милицейскую охрану, однако ОГПУ от­казало1222. Чем был мотивирован отказ, не ясно. Испортил ли Торгсин отношения с ОГПУ из-за жалоб на незаконные аресты его покупателей? Был ли это отказ из зависти к более успешному валютному предприятию? Или то была одна из очередных прави­тельственных кампаний по экономии государственных средств?

Особую группу покупателей в Торгсине составляли профессио­нальные спекулянты. Спекуляция - покупка и перепродажа с целью получения прибыли, по советской терминологии «наживы», явля­лась одним из наиболее распространенных экономических преступ­лений советского времени. Признание спекуляции преступлением являлось феноменом социализма, так как в условиях рыночной эко­номики она представляет основополагающий вид экономической деятельности1223. Провозгласив на заре Советской власти спекуля­цию преступлением, государство преследовало определенные соци­ально-экономические и политические цели - в первую очередь это была мера борьбы с частником в конкуренции за ресурсы и влия­ние1224. Репрессии практически уничтожили легальное частное предпринимательство в СССР, но спекуляция не только осталась, она расцвела в стране хронического дефицита.

В советской теории и практике спекуляция определялась расши­рительно. Под статью о спекуляции подпадали перепродажа по бо­лее высоким ценам товаров, купленных в государственных и коопе­ративных магазинах, и даже продажа собственно произведенных товаров по ценам, превышавшим установленные государством1225. Пример подобной спекуляции находим и в материалах Торгсина: «На улицах Москвы (особенно в районах Большого театра и Кузнец­кого моста) за последнее время появилась группа женщин, которые продают береты из импортной пряжи. Такая пряжа находится в Торгсине»1226. Скупка пряжи в Торгсине с целью частного произ­

268

водства беретов и их продажи по прибыльным ценам считалась экономическим преступлением.

В экономике дефицита спекуляция была исключительно выгод­ным предприятием, но не только в этом заключался секрет ее неис­требимости. Спекулянты выполняли важные функции в социалис­тической экономике. Они «латали» прорехи централизованного распределения. В СССР шутили, что государству надо лишь напра­вить все товары в Москву, а уж спекулянты сами развезут их по го­родам и весям. Развозя товар по стране и продавая всем, у кого были деньги, спекулянты перераспределяли государственные товар­ные фонды на принципах рыночной экономики, являясь главным источником снабжения тех групп населения, которые плохо снабжа­лись государством или не снабжались вовсе. Рыночная деятель­ность спекулянтов формировала социальную иерархию, основан­ную на деньгах, в отличие от государственного распределения, основанного на принципах принадлежности к власти и близости к индустриальному производству. «Спекулятивная деятельность», на­сыщая потребительский спрос, в определенной степени гасила со­циальное недовольство, примиряла людей с ситуацией, позволяя им приспособиться к социализму, и тем способствовала стабильности режима1227. Однако, развивая запросы потребителей, спекуляция готовила могильщиков экономики дефицита. Неудовлетворенные покупатели, разочаровавшись в советском социализме, стали все чаще смотреть в сторону заваленного товарами Запада.

Спекуляция была частью обширного «черного» рынка1228, кото­рый развивался инициативой людей. Зажатый в тиски плановой централизованной экономики, «черный» рынок приспособился к ней, превратившись в ее неизбежную и необходимую часть. Плано­вое хозяйство уродовало рынок, обрекая предпринимательство раз­виваться в форме мелкого, распыленного, нестабильного подпольно­го бизнеса, но «черный» рынок брал реванш. Он паразитировал на плановом хозяйстве, выкачивая с помощью буйно цветущего воров­ства ресурсы из государственных предприятий. Однако как ни пара­доксально это звучит, именно благодаря «черной» экономике плано­вое хозяйство просуществовало столь долго. Без «черного» рынка жизнь в экономике хронического дифицита для львиной доли насе­ления была бы невозможна1229.

Спекуляция стала неотъемлемой частью повседневной жизни Торгсина. Проверки его контор показывали, что в каждом магазине имелся постоянный штат торговцев-спекулянтов1230. В одном из пи­сем покупатель назвал Торгсин «бандитски-спекулятивным и эко­номически-контрреволюционным учреждением», где спекулянты получали муку и крупу по 30 руб. за пуд, а владельцы торговых кни­

269

жек томились долгие сутки в очередях1231. «Эта группа покупате­лей, - докладывал о профессиональных спекулянтах уже известный читателю нижегородский отчет, - быстрее всех освоилась с товара­ми в Торгсине... В январе месяце усиленно покупали перчатки, муж­ские и женские, по 10-20 пар, по несколько раз в день, мануфактуру дешевую, жакеты трикотажные, носки. Февраль месяц: муку пше­ничную, сахар, макароны, воблу копченую, одеяла импортные. Март месяц: чулки детские, тюль, монпасье в корабках, сельдь, воблу копче­ную, пшено, посуду эмалированную. Апрель месяц: сахарный песок, сахар, муку, сухофрукты, орехи, брюки, платки головные бумажные (хлопчатобумажные. - Е.О.), галоши. Май месяц: рис, пшено, муку, туфли брезентовые, плимсоли, монпасье, папиросы «Пушка», платки головные и платки носовые. Июнь месяц: песок сахарный, орехи, туф­ли брезентовые, папиросы «Пушка», посуда алюминиевая. Июль ме­сяц: туфли брезентовые, монпасье, сахарный песок, крупа манная, платки головные, платки оренбургские...»1232 Иными словам, вместе с вечными русскими продуктами - мукой, сахаром и воблой спеку­лянты скупали в Торгсине все, что было завезено в упомянутые ме­сяцы. «Зная рынок, ежедневно посещая Торгсин, группы спекулянтов постоянно выбирают выгодные для спекуляции товары. Эти люди обычно покупают на ровные 10, 20, 30 и иногда 50 руб., платят иногда ломом, а в большинстве чеканкой. Купит утром, а днем опять идет покупать», - подводил итог нижегородский отчет.

Купленные в Торгсине товары спекулянты перепродавали на «черном» рынке за советские рубли. Вырученные совзнаки затем пускали в оборот: скупали ценности и торгсиновские книжки, а так­же товары в государственной торговле с целью последующей пе­репродажи. В начале 1932 г. монпасье, коробка которого в Торгсине стоила 20 коп. золотом, на «черном» рынке шло за 6 руб., головной платок, стоимостью 20 коп. золотом, спекулянты продавали за 5 руб. По данным нижегородской конторы (осень 1932 г.), спекулянты пе­репродавали пшеничную муку в 40 раз дороже торгсиновской цены, а рис, пшено, сахар - в 25-30 раз дороже1233. Соотношение цен определялось рыночным обменным курсом золотого торгсиновского рубля, который рос вместе с развитием голода в стране1234.

Исследование «черного» рынка 1930-х гг. свидетельствует, что социальный состав спекулянтов был пестрым. «Профессионалы», для которых перепродажа стала ремеслом, работали в одиночку или организованными группами. Многие из них имели «крышу» - по­стоянное место работы с относительно свободным графиком (сторо­жа, гардеробщики и т.д.). К группе «профессиональных спекулян­тов» власть относила и кустарей, которые продавали на рынке свою продукцию по ценам, превышавшим кооперативные. Кроме профес­

270

сионалов, в сделках на «черном» рынке спорадически участвовали и миллионы «дилетантов». Среди них были и рабочие, и крестьяне, и творческая интеллигенция, и представители советской элиты1235. По данным Правления Торгсина (весна 1934 г.), треть получаемых из-за границы переводов (200 тыс. из 700 тыс.) перепродавалась «для удовлетворения потребительских нужд переводополучателей». По мнению Правления, косвенным доказательством спекуляции были покупки товаров в количестве, превышавшем нормальные по­требности семьи. Правление затруднялось указать точные размеры этой практики, но считало, на основе донесений из Москвы и Укра­ины, что этим занимались в основном крестьяне. Однако с повыше­нием цен на товары, отмечало Правление, крестьяне значительно со­кратили закупки для перепродажи.

Работники магазинов не только знали профессиональных спеку­лянтов в лицо. Не будет большим преувеличением сказать, что практически все работники торговли, в силу своей близости к дефи­цитному товару, занимались спекулятивной перепродажей. По сви­детельству документа, в Торгсине произошла «тесная спайка работ­ников универмагов со спекулянтами»1236. Продавцы выдавали товары по заведомо подложным чекам или вообще без чеков, ин­формировали спекулянтов о времени поступления и переоценки то­варов, а то и искусственно задерживали переоценку - оборот мага­зинов подскакивал в несколько раз накануне повышения цен1237. Продавцы позволяли «своим» покупать без очереди, с «черного хода» и из-под прилавка, принимали от них недействительные тало­ны и книжки1238. Председатель Торгсина Сташевский после поезд­ки по Украине признался: «У меня создалось впечатление, что в Ки­еве и Одессе между продавцами и покупателями-спекулянтами стерлась всякая грань»12Ъ9.

Для тех, кто не имел ценностей, покупка торгсиновских денег с рук была способом проникнуть в магазин. Шли к спекулянтам и умиравшие от голода, и те, кто хотел купить модные импортные то­вары, отсутствовавшие в невалютных магазинах, а также многие кустари, чтобы достать необходимое для их ремесла сырье: сапож­никам нужны были шевро и хром, мыловарам - каустик и стеарин. К спекулянтам обращались и нуждавшиеся в медикаментах: в Торг-сине были лекарства, которые отсутствовали в аптеках. Докупали торгсиновскую валюту на «черном» рынке и те, у кого собственных валютных сбережений не хватало1240.

Купля-продажа денег Торгсина, его товаров, царского чекана и иностранной валюты бойко шла у входа и в самих магазинах, на прилегавших к ним улицах, в скверах и подворотнях домов. Спрос был огромен. Акты задержания и сопроводительные записки в ми­

271

лицию говорят, что спекулянты «собирали толпы народа» и вели себя агрессивно1241. Руководство Тогсина рассылало директорам магазинов циркуляры, требуя применять решительные меры в борь­бе со спекуляцией: развесить у касс плакаты, предупреждавшие об ответственности, пойманных сдавать в милицию и уголовный ро­зыск, сообщать обо всех фактах отказа «органов» привлекать винов­ных к ответственности1242. Периодически милиция проводила об­лавы. Арестованные спекулянты препровождались в участок, но частенько, бывало, убегали от конвоиров. Видимо, откупались - ми­лиционеры ведь «тоже есть хотят»1243.

Еще одним методом борьбы со спекуляцией было «усовершен­ствование» денег Торгсина. В начальный период деятельности то­варные ордера Торгсина были обезличены, кроме того, с них выда­валась сдача, что облегчало их размен и перепродажу. В феврале 1933 г. постановление СНК ввело именные торгсиновские книжки. Эта мера вызвала протесты некоторых директоров Торгсина, кото­рые боялись, что не выполнят валютный план: по их мнению, опрос и запись личной информации отпугивали людей, да к тому же дела­ли процедуру громоздкой, создавали очереди. Но Наркомфин насто­ял на мерах против превращения «книжек в обезличенный денеж­ный знак»1244. В борьбе со спекуляцией Правление Торгсина запретило обращение оторванных от именных книжек отрезных та­лонов. Кассиры подлежали уголовной ответственности за наруше­ние этого указания. Но люди находили обходные пути - ведь можно было купить не именную книжку, а уже оплаченные в магазине чеки на получение товара.

Введение именных товарных книжек несколько затруднило спе­куляцию. Владельцы боялись их продавать, а те, кто покупал имен­ные книжки, делали это с опаской и старались их побыстрее реали­зовать. Но как справедливо отметил один из руководителей Торгсина, несовершенство товарной книжки не являлось решаю­щим фактором спекуляции. Способ обогащения для одних, средство выживания для других - спекуляция была неистребима. Спекуля­тивная деятельность нарастала в периоды острого недостатка това­ров и падала с насыщением потребительского спроса. За первую по­ловину 1934 г. в Торгсине было заведено почти 6 тыс. дел о спекуляции, арестовано более 58 тыс. человек. Наивысшие показа­тели имели Украина (более 5 тыс. дел), ЦЧО (более 4 тыс. дел), Горьковский край (почти 4 тыс. дел) и Средне-Волжский край (не­многим более 3 тыс. дел). В Москве и области было заведено более 4,5 тыс. дел и арестовано более 5 тыс. человек, в Ленинграде и об­ласти -1,6 тыс. дел и примерно столько же арестованных «спеку­лянтов»1245. Эти данные, однако, скорее показывают активность ре­

272

гиональной милиции, чем истинные размеры или географию спекуляции.

В сентябре 1934 г. по инициативе Наркомфина Верховный суд на специальном совещании рассмотрел вопрос об уголовной ответ­ственности за спекуляцию документами Торгсина, что свидетель­ствовало о масштабах противозаконной деятельности. По результа­там обсуждения было составлено директивное письмо. Разовые сделки не преследовались, но арестованное имущество подлежало конфискации в пользу государства. За неоднократное нарушение за­кона, в зависимости «от признаков промысла», виновные подлежа­ли наказанию или по статье 105 (нарушение правил торговли), или по статье 107 УК (спекуляция). Верховный суд колебался, следует ли публиковать директивное письмо, - странная позиция, а как же еще люди могли узнать о новом законе?1246

Продавец всегда прав

О коммунизации, кореннизации и безграмотности. Торгсин крестьянский. Еврейский вопрос. Страсти по «золотому» пайку. «Не можем так работать!» Усушка, утруска, примаз, распыл и впитывание. Сытые и голодные. Зачем на рубашке пришит карман? На пороге большого террора

Хозяйство Торгсина было большим и беспокойным. Если в кон­це 1932 г. в нем работало всего лишь около 2,6 тыс. человек1247, то в 1934 г. в одной только торговой сети было занято почти 22 тыс. че­ловек1248. Даже накануне закрытия штат Торгсина все еще оставал­ся многолюдным: в октябре 1935 г. в торгсиновской торговле рабо­тало 11,6 тыс. человек и еще более тысячи было занято в централь­ном и региональном административно-управленческом аппарате1249. Кадровый вопрос был больным местом Торгсина. Правительство и Правление бились над дилеммой - политическая надежность или профессиональная квалификация. Как правило, эти характеристики не совпадали: если верный партиец - то без образования и профес­сионального опыта работы в торговле, если профессионал, да еще и с образованием, - то «из бывших». Весной 1933 г. Сташевский пи­сал: «Подбор социально подходящих работников в наших предприя­тиях — проблема не менее важная, чем выявление замаскировавших­ся кулаков в совхозах и колхозах»1250. Недаром поступавшие на работу в Торгсин проходили проверку в ОГПУ. В попытке при­мирить партийность и профессионализм в Ленинграде, например, создали   кружок для подготовки пробиреров из членов ВКП(б),

273

комсомольцев и членов семей рабочих1251. Но вряд ли проблему с кадрами можно было решить быстро. Приходилось обращаться к не­партийным специалистам.

Кадровая статистика показывает, что руководство Торгсина по­шло на компромисс в проблеме профессионализма и партийности. Его управленческий и административный аппарат состоял из пар­тийцев с низшим образованием, выполнявших роль политкомисса-ров в торговле1252. Хотя они были в меньшинстве, именно в их ру­ках была власть в Торгсине. Исполнители-спецы (экономисты, бухгалтеры, товароведы и пр.), а также торговые работники (продав­цы и кассиры) были почти сплошь беспартийными, но в большин­стве своем с образованием и опытом. Так, все председатели Правле­ния Торгсина, как свидетельствуют их биографии, были профессиональными революционерами со значительным партий­ным стажем. Заместители председателя Торгсина также являлись партийцами рабоче-крестьянского происхождения, вступившими в партию в наиболее тяжелые для нее годы Гражданской войны1253. В 1935 г. (данные по другим годам отсутствуют) из 18 руководящих работников центрального аппарата Торгсина1254 только двое были беспартийными: директор импортной конторы и главный бухгалтер. В то же время в числе остальных работников центрального аппарата прослойка партийцев была чрезвычайно тонкой: из 518 человек, ра­ботавших в нем, только 94 были членами ВКП(б) и 15 комсомоль­цами. Похожее соотношение партийцев и спецов существовало и в региональных конторах Торгсина. Управляющие контор и уполно­моченные Торгсина в регионах в 1935 г. все были членами партии, в большинстве своем они вступили в партию в годы Гражданской войны1255. Но из 13,8 тыс. остальных работников региональных контор Торгсина партийцы вместе с комсомольцами едва превыша­ли 2 тыс. человек1256. Например, более 80% работников Ленинград­ского Торгсина были беспартийными1257. Весной 1932 г. во Всеук-раинской и Харьковской конторах Торгсина (включая магазины) из 187 штатных работников только 20 были членами партии и 9 комсо­мольцами1258.

Материалы Ленинградской конторы дают представление о соци­альном происхождении и уровне образования работников Торгси­на1259. Весной 1935 г. среди 1,5 тыс. работников этой конторы почти тысяча человек (более 60%) имели низшее образование, включая самого управляющего конторы, его зама, ответственных руководите­лей групп, а также практически всех директоров магазинов и баз, их замов и почти всех заведующих отделов в магазинах и на базах. Большинство продавцов (почти 80%) также имели лишь низшее об­разование. Менее трети работников Ленинградской конторы (около

274

500 человек, или 34% общего состава) получили среднее образова­ние. Это были, главным образом, бухгалтеры, кассиры и экономис­ты. И всего лишь 14 работников, или менее 1% общего состава, Ле­нинградской конторы Торгсина в 1935 г. имели высшее образова­ние: два старших бухгалтера, три кассира, инспектор, четверо экономистов и юрист1260. Низкий уровень образования работников элитной Ленинградской конторы, у которой возможности найти и привлечь подготовленных людей были несравненно лучше, чем на периферии, позволяет сказать, что в «глубинке» картина повальной необразованности, а то и элементарной неграмотности работников будет еще более удручающей. Например, в руководящем составе среднеазиатских контор Торгсина (управляющие контор, уполномо­ченные Правления в республиках, директора агентств и магазинов) не было ни одного человека с высшим образованием. Только двое закончили реальное училище, остальные (22 чел.) имели низшее об­разование. Высшее образование в руководящем аппарате среднеази­атского Торгсина имели лишь два специалиста: экономист и юрисконсульт, который закончил юридический факультет еще при царе 1261. Председатель Сташевский, признавая крайне низкий уро­вень образованности работников Торгсина, требовал пересмотреть весь состав директоров универмагов1262.

В кадровом составе Торгсина как в зеркале отразились все основ­ные социальные процессы 1930-х гг. Львиную долю работников Ле­нинградской конторы составляли бывшие крестьяне: 850 человек, или почти 60% общего кадрового состава. Они работали кассирами (239 чел.), продавцами (232 чел.) и в счетном аппарате (71 чел.). Это была крестьянская молодежь, которая, спасаясь от коллективизации и пользуясь возможностями индустриализации и облегченного дос­тупа к обучению, переехала в город и получила среднее специальное образование1263. Значительное число бывших крестьян (214 чел.) были занято в Торгсине на неквалифицированной работе обслужи­вающего персонала. Второй по величине группой были выходцы из мещан: 375 чел., или около четверти всего кадрового состава Ленин­градского Торгсина. На первый взгляд поражает, что почти полови­на их (186 чел.) работала в обслуживающем персонале. Видимо, это были «лишенцы», которые по причине своего социального проис­хождения не могли получить работу получше. Присутствие «лишен­цев», возможно, объясняет, почему в обслуживающем персонале -наиболее низкой группе торговых работников - оказалось так много людей со средним и даже высшим образованием (144 чел., из них трое с высшим образованием). Выходцы из рабочих составляли око­ло 20% (299 чел.) в Ленинградском Торгсине. Они работали продав­цами или подсобными рабочими. Из бывших дворян в Ленинград­

275

ской конторе работало три человека, а из бывших кустарей - 24. Тот факт, что состав работников даже такой, преимущественно город­ской Ленинградской конторы оказался преобладающе крестьян­ским, подтверждает ранее сделанные выводы о социальной природе Торгсина. Торгсин как массовое явление в значительной степени был не элитным, а крестьянским феноменом, и могло ли быть иначе в крестьянской стране? Голод гнал крестьян в ряды покупателей Торгсина, коллективизация и индустриализация вели крестьян в ряды его продавцов1264.

Торгсин имел не только партийное, социальное и профессио­нальное, но и этническое лицо, а лучше сказать - лица. Он был мно­гонациональным предприятием; конторы Торгсина работали во всех союзных и во многих автономных республиках СССР. Провозгла­шенные принципы равенства и расцвета национальностей, а также острая нехватка рабочих рук требовали широко привлекать к работе в Торгсине национальные кадры. Руководство Торгсина стремилось к тому, чтобы директора магазинов и значительная часть работни­ков аппарата его региональных контор были представителями ко­ренной национальности1265. Однако укомплектование националь­ных контор Торгсина «коренниками» представляло задачу не из легких - недоставало коммунистов, не хватало и образованных спе­циалистов. Приходилось ловчить. Руководитель торгсина в Ашхабаде, русский по национальности, писал: «По местному закону якобы во главе должен стоять туркмен как директор, поэтому наша Среднеазиатская контора меня уполномочила как заместителя (чи­тай: не могла назначить выше должности заместителя. - Е. О.), а ди­ректора до сего времени не видать». Он же жаловался, что уполно­моченный Наркомвнешторга приказывал проводить туркмениза-цию, «то есть в аппарате мы должны иметь 40% коренного туркменского населения. Мы прямо здесь по этому вопросу озадаче­ны... из наймете грамотных мало и нет людей соответствующей квалификации». Автор письма также указал еще на одну трудность работы с коренным населением: «К ним нельзя предъявить резкое требование: они - туркмены. Это считается шовинистический под­ход, а, следовательно, политический скандал» 1266. «Кореннизации» национальных контор порой мешали кичливость и амбиции торгси­новского руководства, которое стремилось создать элитный контин­гент продавцов. Приведу один пример. Комиссия райкома партии по результатам проверки торгсина в Узбекистане привлекла к от­ветственности некого Ноздрачева, заведующего магазином и по сов­местительству зама уполномоченного представителя Правления Торгсина в Средней Азии. Ноздрачев обвинялся в великодержав­ном шовинизме. Он якобы заявил, что «грязных узбеков на работу

276

брать не будет», равно как «и коммунистов без галстуков», потому как Торгсин «торгует на иностранную валюту, и ему нужен особый контингент служащих, по преимуществу выхоленных на советский лад»^ы.

Анализ руководящего состава среднеазиатских контор Торгсина свидетельствует, что самое высшее руководство республиканских контор было смешаным. Так, в начале 1932 г. - период развертыва­ния деятельности Торгсина в регионах - управляющим Среднеази­атской конторы Торгсина был русский Верещагин, но после ликви­дации конторы и создания полномочного представительства его руководителем стал узбек Махмудов, однако его замом был назна­чен русский Лютиков. В 1933 г. управляющим главной в Средней Азии Узбекской конторой был М. Н. Райков, а его заместителем М. Ходжаев. Вниз по должностной лестнице - среди руководителей отделений и директоров магазинов, хотя и были люди коренной на­циональности, русские преобладали. Так, в списке управляющих и директоров Узбекской конторой Торгсина в 1933 г. из 24 фамилий «коренных» только 7, а среди заведующих секциями и специалис­тов - их и вовсе нет1268. Весной 1935 г. - до закрытия Торгсина оставалось меньше года - люди соответствующей коренной нацио­нальности возглавляли восемь контор Торгсина: Северо-Кавказ­скую, Казанскую, Киевскую, Азербайджанскую, Грузинскую, Армянскую, Узбекскую и Таджикскую. Учитывая кадровые трудности, это можно считать немалым достижением.

Коль скоро речь идет о сфере торговли, исследователь изначаль­но мог ожидать значительное число евреев среди работников Торг­сина. Это предположение подтверждается анализом материалов. Однако евреи в Торгсине были разными: одни пришли туда «из ре­волюции», другие - «по бизнесу». Все председатели Торгсина были евреями. Из четырех замов первого председателя Шкляра двое были евреями1269. Из 18 руководящих работников центрального ап­парата Торгсина в 1935 г., судя по фамилиям, 11 были евреями, включая и председателя Правления М.А. Левенсона. В 1935 г. евреи возглавляли почти все украинские конторы, хотя для таких облас­тей, как Винницкая и Одесская, они представляли значительную, если не преобладающую там часть населения1270. Большинство ев­реев среди руководящих работников Торгсина вступили в партию в годы Гражданской войны. Они были большевиками - руководите­лями среднего звена. Другая группа евреев в Торгсине - заведую­щие секций в магазинах, экономисты, юрисконсульты и пр. - в большинстве были беспартийными, а в Торгсин пришли по своей профессии, во многих случаях продолжая заниматься тем, что дела­ли до революции1271. Судя по найденным материалам, у руковод­

277

ства страны не было ни озабоченности по поводу значительного числа евреев в Торгсине, ни стремления усилить еврейскую про­слойку. Ситуация воспринималась как естественная - результат объективных причин: высокой доли евреев в торговле в царское вре­мя и значительного их числа в рядах большевиков-революционеров. Во время чисток аппарата Торгсина «чуждых» определяли не по эт­ническому, а по классово-социальному признаку.

Торгсин был преимущественно мужским предприятием: его центральное и региональное руководство, а также директора магази­нов, заведующие секциями почти поголовно были мужчины1272. В Средней Азии в 1935 г. среди руководителей высшего и среднего звена в Торгсине работала только одна женщина - заведующая сек­ретной частью1273. Осенью 1933 г. в Ленинграде среди 46 директо­ров было только 2 женщины, среди 86 завотделений в магазинах было всего лишь 7 женщин, среди более чем 70 ответственных про­давцов - только 2 женщины. Даже среди рядовых продавцов в Ле­нинграде преобладали мужчины: на 448 продавцев приходилось все­го 136 женщин. Только состав кассиров в Ленинграде был преимущественно женским (323 из общего числа 352 человек)1274. Преимущественно женщины работали и уборщицами. Правление Торгсина высказывало озабоченность положением дел, призывая активнее и смелее привлекать женщин к руководству, но призывы не успели изменить положения до закрытия Торгсина1275.

В 1930-е гг. государство распределяло материальные блага, осно­вываясь на двух основных принципах - близость к власти и степень вовлеченности в индустриальное производство. Наилучшее положе­ние в государственной системе снабжения получили советская эли­та (партийная, государственная, военная, научно-культурная) и ин­дустриальные кадры1276. Торгсин являлся валютным предприятием и непосредственно работал на индустриализацию, благодаря этому его работники получили государственные привилегии. Особый «зо­лотой» паек и относительно высокая зарплата свидетельствуют, что руководство страны расценивало работников Торгсина как мини­мум не ниже индустриальных рабочих. Обратимся к фактам.

Наиболее существенной из привилегий торгсиновских работни­ков был паек. Его называли «золотым», и не без причины. В паек входили валютные экспортные товары, преимущественно продукты: мука, масло, копчености, макароны, рис, сыр, сахар, рыба, чай. В то время как остальное население платило за эти товары в Торгсине золотом, его работники получали их за простые советские рубли по кооперативным ценам1277. Правительство разрешило выдавать ва­лютные пайки не из щедрости, а по необходимости. Этим оно пыта­лось остановить массовые хищения в Торгсине. Вначале пайки по­

278