2 Елена Осокина Золото для индустриализации ТОРГСИН

ции Политбюро без суда решением коллегии ОГПУ Волин и Чепе-левский были осуждены и расстреляны74. Особую часть Наркомфи­на ликвидировали. Вместо нее создали государственную фондовую контору, которая должна была регулировать валютные операции через кредитные учреждения, не прибегая к помощи «валютных спекулянтов».

Кризис 1925/26 г. был преодолен возвращением к «жизни по средствам». Идею форсированной индустриализации на время от­ложили. Видимо, ее сторонники, и прежде всего Сталин, в тот мо­мент не чувствовали себя политически достаточно сильными. План развития на 1926/27 г. был пересмотрен. Руководство страны стало проводить сдержанную кредитную политику. Но к валютным ин­тервенциям государство не вернулось, и легальный валютный ры­нок, существовавший в период реформы червонца, восстановлен не был, несмотря на то, что экономическая ситуация в стране стабили­зировалась и валютные резервы с весны 1926 г. до лета 1927 г. росли.

Развал легального валютного рынка - одного из центральных элементов денежной системы 1920-х гг. - был серьезным ударом по принципам новой экономической политики и ее крупной потерей. Политическое укрепление Сталина и его сторонников привели к но­вому приступу форсирования индустриализации в 1927 г. и отказу от нэпа. Поворот от политики поддержания устойчивой денежной системы к политике кредитной инфляции завершился. С прекраще­нием валютных интервенций и ростом инфляции обменный курс червонца по отношению к иностранным валютам и золоту на воль­ном рынке все более отрывался от официального. С началом форси­рованной индустриализации в 1927 г. в некоторых регионах цена зо­лотой царской десятки в два раза превышала номинал, а обменный курс доллара был на 30-40% выше официального обменного кур­са75. Дефицит и инфляция быстро росли в начале 1930-х гг., что привело к крушению червонного обращения.

В период стабилизации денежной системы и доверия к червонцу в середине 1920-х гг. многие люди покупали государственные цен­ные бумаги на биржах, предпочитая получать процентный доход, вместо того, чтобы скупать валюту и золото. В условиях инфляции и обострения дефицита уже мало кто хотел держать сбережения в Госбанке или покупать государственные займы, было более выгодно скупать золото и валюту. Получавшие переводы из-за границы ста­ли все более настойчиво требовать выплаты денег не в червонцах, а в «эффективной валюте». Набиравшая ход индустриализация остро нуждалась в валюте, но привлечь частные сбережения на службу го­сударства экономическими методами стало практически невозмож­

37

но. Валютные ценности уходили из-под носа государства на «чер­ный» рынок. В результате усилилась силовая валютная интервен­ция: обыски, конфискации ценностей и аресты их владельцев.

Репрессии против «держателей валюты» сконцентрировались в ЭКУ ОГПУ. Уголовный розыск и милиция должны были передать ему все дела «валютчиков»76. В конце 1920 - начале 1930-х гг. под лозунгом борьбы с валютной спекуляцией прошли массовые прину­дительные изъятия ценностей у населения. В их числе - кампания 1930 г. по конфискации серебряной монеты, в ходе которой ОГПУ арестовывало и владельцев золота77. Циркуляр № 404 ЭКУ ОГПУ от 20 сентября 1931 г. разрешил изъятие золотых и серебряных предметов домашнего обихода. Сотрудники ОГПУ так усердствова­ли, что Экономическое управление вынуждено было одергивать их: в сентябре 1932 г. специальный циркуляр ЭКУ ОГПУ разъяснял, что отбирать бытовые ценности можно только в случае, если их ко­личество «имело товарный спекулятивный характер», а также в слу­чаях их «особой валютной важности». Однако злоупотребления не прекратились78. В 1930-1932 гг. в рамках борьбы с контрабандой в стране прошли массовые операции по изъятию валюты. В особых папках Политбюро распоряжения типа «Обязать ОГПУ в семиднев­ный срок достать 2 млн рублей валюты» или «Предложить (другой вариант: «категорически предложить». - Е. О.) ОГПУ до 25 февраля (срок 1 месяц) с.г. сдать Госбанку валюты минимум на один милли­он рублей» встречаются, если и не постоянно, то регулярно79. Мето­ды использовались самые разные - уговоры, обман, террор. Сон Ни-канора Ивановича о театрализованно-принудительной сдаче валюты из «Мастера и Маргариты» Булгакова - один из отголосков «золотухи» тех лет80. Концерт-истязание для валютчиков, оказыва­ется, вовсе не был досужей фантазией Булгакова! В 1920-е гг. евре­ев-нэпманов ОГПУ убеждало сдать ценности с помощью родных им еврейских мелодий, которые исполнял специально приглашенный музыкант, и говорят, это средство действовало почти безотказно!81 Но шутки в сторону, были у ОГПУ и откровенно кровавые методы. Например, «долларовая парилка» - ОГПУ держало жертву в тюрь­ме и пытало до тех пор, пока родственники и друзья за границей не присылали валютный выкуп82. Показательные расстрелы «укрыва­телей валюты и золота», санкционированные Политбюро, также были в арсенале методов ОГПУ83. Фактически страна вернулась к жесткой валютной политике периода Гражданской войны.

Массовые репрессии против владельцев ценностей, которые про­ходили в конце 1920 - начале 1930-х гг., не были подкреплены изме­нением общего валютного законодательства. Декреты и постановле­ния правительства периода первой половины 1920-х гг., разрешив­

38

шие владение и свободное обращение валютных ценностей частных лиц, формально сохраняли силу84. Прикрываясь «борьбой против валютной спекуляции», ОГПУ, таким образом, нарушало действо­вавшие в стране нормы права. Спорадические массовые кампании «кавалерийских атак» на валютчиков рубежа 1920-1930 гг. смени­лись планомерной текущей работой по выкачке валюты у населе­ния, которая стала одной из основных задач Экономического управ­ления. Началась агентурная разработка «социально подозритель­ных» - «бывших» и нэпманов, розыск тех, кто был «в бегах», сбор информации по вкладам в иностранных банках и получению на­следства. В повторную разработку пошли даже те, кто уже был вы­слан в лагеря и ссылку85.

Методы ОГПУ худо-бедно работали для извлечения крупных сбережений, но в стране были ценности и другого рода. Их не прята­ли в тайниках под полом, вентиляционных трубах или матрасах. На виду у каждого они блестели обручальным колечком на пальце, простенькой сережкой в мочке уха, крестиком на шее. Трудно пред­ставить человека, у которого не было хотя бы одной золотой безде­лицы, помноженные же на миллионы населения страны Советов, эти валютные россыпи составляли огромное богатство86. По мере истощения государственных золотовалютных резервов и роста по­требностей индустриализации у руководства страны крепло жела­ние собрать эти нехитрые ценности, разбросанные по всей стране по шкатулочкам, сервантам и комодам87. Проблема состояла в том, как это сделать. Силой вряд ли получится - агентов не хватит за каждым колечком гоняться.

В момент рождения Торгсина в 1930 г. страна уже жила на полу­голодном пайке, уверенными шагами двигаясь к катастрофе - мас­совому голоду. Казалось бы, ответ на вопрос, что предложить людям в обмен на ценности, был очевиден. Люди «подсказывали» ответ ру­ководству страны, но бюрократическая машина поворачивалась медленно. В мае 1931 г. Одесская контора Торгсина сообщала в Москву: «У нас было несколько случаев обращения об отпуске про­дуктов (подчеркнуто мной. - Е.О.) с оплатой наличным золотом (10-ки, 5-ки) старой русской чеканки». Одесский Торгсин запросил местное ГПУ и фининспекцию горсовета, те не возражали. Остава­лось получить санкцию руководства страны на продажу товаров в обмен на золото88.

Торгсин в Одессе был не единственным, куда люди приносили золото89. Действия тех, кто первым, до официального разрешения, принес свои ценности в Торгсин и предложил их в уплату за товары, были сопряжены с риском, ведь в стране к этому времени уже сви­репствовали валютные репрессии: ОГПУ гонялось за «держателя­

39

ми» ценностей. Советская повседневность была отмечена бытовым героизмом граждан. 14 июня 1931 г. Наркомфин СССР, наконец, разрешил Торгсину принимать монеты царской чеканки в уплату за товары. Монеты без дефектов шли по номинальной стоимости, дефектные - по весу из расчета 1 руб. 29 коп. за грамм чистого золота90.

Случай с золотыми монетами, как и история с переводами из-за границы, рассказанная в первой главе, показывает механизм разви­тия Торгсина. Валюта нужна была государству, но в условиях голо­да люди брали инициативу на себя. В этом смысле Торгсин, гранди­озное предприятие по выкачиванию валютных средств у населения на нужды индустриализации, был более детищем народа, хотевшего выжить, чем постановлений и решений руководства страны, искав­шего ценности.

Золотые царские монеты - лиха беда начало! Подлинная рево­люция на «валютном торговом фронте» началась тогда, когда руко­водство страны разрешило советским людям сдавать в Торгсин бы­товое золото - украшения, награды, нательные кресты, часы, табакерки, посуду и всякий золотой лом - в обмен не на рубли, как в скупке Наркомфина или Госбанка, а на дефицитные товары и про­дукты91.

И что только ни найдешь в архивах. У идеи обмена товаров на бытовое золото, оказывается, есть автор! - Ефрем Владимирович Курлянд, проживавший в начале 1930-х гг. на Малой Дмитровке. На работу в Торгсин он пришел в сентябре 1930 г. Свое «рационализа­торское» предложение Курлянд сделал, будучи директором столич­ного универмага № 1. В фонде Торгсина сохранилось его письмо в Наркомвнешторг, написанное в октябре 1932 г.92, - время бурного развития Торгсина и подходящий момент, чтобы заявить свои ав­торские права. Ко времени написания письма Курлянд вырос до коммерческого директора Московской областной торгсиновской конторы.

По словам Курлянда, он сделал свое «кардинальное предложе­ние» еще в марте 1931 г. Полгода (!), испытывая «бесконечные мы­тарства», он добивался его осуществления. Наконец-то, в декабре 1931 г., с устного разрешения председателя Правления Торгсина М.И. Шкляра, Курлянд первым в стране открыл в универмаге Торг­сина № 1 продажу на бытовое золото. Через несколько недель после фактического начала операций в московском универмаге Нарком­внешторг узаконил их своим постановлением.

Архивные материалы позволяют точно определить дату офици­ального разрешения на продажу товаров в Торгсине в обмен на бы­товое золото. Шкляр, давая в декабре 1931 г. устное разрешение

40

Курлянду начать торговлю в универмаге № 1, не слишком рисковал, так как этот вопрос уже был в принципе решен «в верхах». 3 ноября 1931 г. Политбюро поручило Нарковнешторгу СССР организовать в магазинах Торгсина скупку золотых вещей в обмен на товары. Специальная комиссия, куда вошли руководители «валютных» ве­домств - А.П. Розенгольц (Нарковнешторг), Г.Ф. Гринько (Нарком­фин), А.П. Серебровский (Союззолото), М. И. Калманович (Гос­банк), Т.Д. Дерибас (ОГПУ), должна была определить районы деятельности Торгсина по скупке бытового золота и методы расче­та93. 10 декабря 1931 г. решение Политбюро было оформлено поста­новлением Совнаркома94. Текст постановления не подлежал опуб­ликованию, так как по сути являлся официальным признанием пла­чевного состояния золотовалютных резервов СССР. Руководство страны, видимо, рассчитывало, что молва о Торгсине будет распрос­траняться «из уст в уста». И не ошиблось. Еще до появления офици­ального решения слухи о том, что Торгсин будет продавать совет­ским гражданам товары в обмен на валютные ценности «ходили» по стране95.

Согласно постановлению Совнаркома о начале торговли на бы­товое золото, стоимость сдаваемых золотых предметов определялась исходя из содержания в них чистого золота и его цены, выраженной в червонцах по паритету96. «Цена, выраженная в червонцах», - эта фраза требует осмысления. Сдатчики бытового золота не получали за него червонцы. И в начале деятельности Торгсина и позже госу­дарство платило за сданные ценности не собственно деньгами, кото­рые люди могли бы использовать в других магазинах или копить, а краткосрочными бумажными обязательствами, которые имели хож­дение только в Торгсине, да на «черном» рынке, разросшемся около него. Строго говоря, торгсиновский золотой рубль физически не су­ществовал, а был условной расчетной единицей. Вначале в качестве платежных средств, удостоверявших сдачу валютных ценностей, в Торгсине использовались всевозможные суррогаты (квитанции Гос­банка о переводе или размене валюты, а также рубли валютного происхождения, иностранная валюта, чеки иностранных банков и травелерс-чеки Госбанка, золотые монеты царской чеканки). Потом, в конце 1931 г., появились ТОТ - товарные ордера, или боны Торг­сина, выдававшиеся в обмен на ценности. В 1933 г. ТОТ заменили именные книжки. Однако тот факт, что цена сданного бытового зо­лота, а следовательно, и сумма, которую люди получали за свои цен­ности, выражалась в червонных рублях, придавал в глазах обывате­ля больше веса операциям Торгсина. Именно из-за этой особости торгсиновский рубль назывался «золотым» «валютным» рублем. Хотя развал денежного обращения уже шел полным ходом, черво­

41

нец пока сохранял репутацию обеспеченной золотом и товарами ва­люты. Постановление Совнаркома о начале торговли на бытовое зо­лото, связав торгсиновский рубль с червонцем, как бы перенесло на него характеристики последнего - обеспеченность товарами, драго­ценными металлами и устойчивой иностранной валютой по курсу на золото. Эти гарантии, однако, не были реальными, так как обме­нять торгсиновские «деньги» «назад» на золото, валюту и ценности было нельзя. Выполнение обязательств по товарному обеспечению торгсиновского рубля полностью зависело от порядочности госу­дарства.

Постановление Совнаркома о начале торговли на бытовое золото уравняло сдатчиков золота в правах с теми, кто платил в иностран­ной валюте, то есть... иностранцами! Вдумайтесь, правительство обещало, что советский человек может купить все то, что и иностра­нец! Забегая вперед, скажу, что это равенство потребителей не реа­лизовалось в жизни. Специальные магазины Торгсина для инос­транцев по внешнему виду, культуре обслуживания и ассортименту отличались от «простых» торгсинов. Разница между элитным Торг-сином и Торгсином простым определялась и разницей спроса. Со­ветский покупатель в своей массе шел в Торгсин от голода за самым насущным - хлебом, иностранцы же покупали антикварную экзоти­ку и то, что позволяло им и в условиях Советской России иметь привычный для них уровень жизненного комфорта. Разумеется, были и среди советских посетителей Торгсина те, кто мог позволить себе деликатесы, предметы роскоши и прочие «излишества». Вспом­ните хотя бы «сиреневого толстяка» в Торгсине у Булгакова97 или безголосую модницу Леночку - «дитя Торгсина» - из фильма Александрова «Веселые ребята». Но элитный Торгсин советского потребителя был явлением лишь нескольких крупных магазинов в немногих крупных городах. В крестьянской голодной стране Торгсин, как массовый феномен, мог быть только голодным крестьянским, а его магазины - столь непохожими на роскошный «зеркальный» торгсин Булгакова на Смоленском рынке.

Иногда полезно увидеть не только то, что есть в историческом документе, но и то, чего в нем нет. А ведь в постановлении Совнар­кома о начале операций с бытовым золотом отсутствует классовый подход! Советская история 1930-х гг. - это история социальной дис­криминации, история неравенства «бывших эксплуататорских» и «трудящихся» классов, деревни и города, привилегий чиновников и уничтожения «врагов народа». Правительству не составило бы большого труда провести социальное размежевание и в Торгсине. Ущемление прав «социально чуждых» было нормой того времени и

42

недопущение их в Торгсин, по сути лишение валютных прав, логично бы вписалось в иерархию 1930-х гг.

Но этого не случилось. В Торгсине все были социально равны. Правительство не стало делить его покупателей по социальному по­ложению, происхождению, источникам получения дохода, их доре­волюционной деятельности, национальности и даже - святая свя­тых! - важности для индустриализации. О подобном разграничении нет ни слова ни в постановлении о создании Торгсина, ни в после­дующих документах, регламентировавших его деятельность. Не важно, кто приносил золото в Торгсин и какими путями оно доста­лось людям, лишь бы сдавали. Каждый, у кого были ценности, мог обменять их на товары в Торгсине, будь то хоть «лишенец», хоть «враг народа». В Торгсине правил не класс, а «золотой телец». Ни пролетариат, ни нарождавшийся «новый класс» - партийная бю­рократия - официальных привилегий там не имели. Деление его по­купателей было чисто экономическое. Нет золота - иди, мил чело­век, своей дорогой, есть золото - покупай; кто имел ценностей больше, мог и купить больше. В этом смысле в Торгсине не было ни грамма социализма, он был безжалостным «капиталистическим» (рыночным) предприятием. Но вместе с тем, в силу отсутствия со­циальной дискриминации, Торгсин был и наиболее демократичным социально-экономическим институтом того времени. Открывая Торгсин для советских граждан, государство в интересах индустриа­лизации поступилось не только принципом валютной монополии, но и основополагающим идеологическим принципом марксизма -классовым подходом.

Интересно в этой связи провести параллель между Торгсином и существовавшей одновременно с ним государственной карточной системой. В ней тоже отсутствовал классовый подход. Распределяя продукты и товары по карточкам, правительство разделило населе­ние на группы не по классовому признаку, а по степени вовлечен­ности в индустриальное производство. В государственном пайковом снабжении христоматийные для марксизма классы - рабочие, крестьяне и интеллигенция - отсутствовали. Они были раздробле­ны на многочисленные подгруппы, перетасованы и объединены в новые группы по принципу - занят в промышленном производстве или нет. Лучшие пайки, если не считать небольшой группы совет­ской элиты, полагались инженерам и рабочим на ведущих индус­триальных объектах. Рабочие, занятые на неиндустриальном произ­водстве, снабжались государством значительно хуже: нормы их пайка были ниже, ассортимент скуднее, а цены выше. В целом, в годы карточной системы первой половины 1930-х гг. город жил луч­ше деревни, а население индустриальных крупных городов снабжа­

43

лось лучше, чем население неиндустриальных городов, небольших городков и поселков. Крестьяне, которые хотя и работали на индус­триализацию, но непосредственно не были вовлечены в промыш­ленное производство, могли рассчитывать на символическое госу­дарственное снабжение только при выполнении планов государ­ственных заготовок. В крестьянском снабжении существовала своя иерархия, которая определялась специализацией колхоза или совхо­за, а в конечном счете, насколько их товарная продукция была важ­на для индустриализации. Особенно парадоксально отсутствие классового подхода проявилось в пайковом снабжении изгоев совет­ского общества - «лишенцев», раскулаченных, ссыльнопоселенцев. В отношении них тоже действовал принцип экономической целесо­образности. В случае, если лишенный избирательных прав или рас­кулаченный работал на крупном индустриальном объекте, Магнит­ке, например, то по букве правительственных постановлений он должен был получать такой же паек, как и вольный индустри­альный рабочий. Правительство в пайковом снабжении приравняло «деклассированный», «социально чуждый» и «опасный элемент» к индустриальной элите!98

В Торгсине, как и в карточной системе, классовый подход усту­пил место практической выгоде, «индустриальному прагматизму», при котором интересы промышленного развития были превыше всего. «Индустриальный прагматизм» доходил до цинизма: любой мог отдать свое золото в Торгсин на нужды промышленного разви­тия, но получить государственный паек в те голодные годы мог да­леко не каждый, а только тот, кого государство считало целесообраз­ным кормить.

Согласно постановлению Совнаркома о начале торговых опера­ций на бытовое золото, Торгсин должен был сдавать золото Госбан­ку по покупной стоимости. Иными словами, за что Торгсин покупал золото у населения, за то и продавал его государству. Этот факт ва­жен для нас. Он свидетельствует о том, что Торгсин был всего лишь «насосом» в руках государства, который перекачивал золото из час­тных карманов в государственную казну. Торгсин работал не на себя. Он не мог нажиться на валютных операциях. Не Торгсин был удачливым предпринимателем, а советское государство. Оно полу­чило золото в обмен на сомнительные бумажные обязательства, оно заставило людей платить за товары в Торгсине втридорога, с лихвой вернув в казну выплаченные за ценности деньги. Блистательность идеи состояла в том, что государство смогло получить валюту и зо­лото, ничего не вывозя за границу, к тому же порой за товары со­мнительного качества. Будь они вывезены за рубеж, удачей было бы

44

выручить за них десятую, да что там, сотую часть тех валютных ценностей, что отдали советские люди, спасаясь от голода.

Руководство страны стремилось создать льготные условия для Торгсина. Его операции и оборот освобождались от всех государ­ственных, местных и иных налогов и сборов. Местное советское и партийное руководство, представительства ОГПУ, Наркомфина и Госбанка должны было оказывать всяческое содействовать в развер­тывании торгсиновской торговли - на это была дана специальная директива за подписью Сталина.

Комиссия Политбюро, состоявшая из руководителей «валют­ных» ведомств, определила районы деятельности Торгсина". В до­бавление к Европейской части СССР, где уже существовала торгси-новская сеть, в постановлении были названы практически все крупные города Дальнего Востока, Сибири, Урала, Казахстана, Средней Азии и Закавказья. Торгсин должен был охватить своей торговлей городское и сельское население на всей территории стра­ны. Но были и районы, где деятельность Торгсина вначале запреща­лась: прииски, местности вблизи золотодобывающих комбинатов100. Запрет был понятен, ведь соседство Торгсина могло стимулировать хищения с государственных предприятий золотодобывающей про­мышленности. Дело Торгсина было забрать ценности у населения, а скупкой золота у частников-старателей занималось Главцветметзо-лото, в распоряжении которого была аппаратура для определения точного места добычи - залог предотвращения краж у государства. Торгсину также запрещалось скупать золото в пограничной полосе, там хозяйничало ОГПУ.

Вернемся, однако, к Ефрему Владимировичу Курлянду. Заявляя права на свое авторство, он с обидой писал, что остался в тени, что не получил никакого вознаграждения за свое изобретение, а ведь его идея принесла колоссальные результаты: продажа на бытовое золо­то превратилась в главную статью доходов Торгсина, ставшего од­ной из ведущих валютных организаций страны. Курлянд рассчиты­вал на вознаграждение «по принципу премирования ценных предложений».

Был ли Курлянд самозванцем? Думаю, что он, действительно, одним из первых «озвучил» идею продажи товаров на бытовое золо­то. Его служебное положение позволило ему «достучаться» до руко­водства Торгсина. Другое дело, что, как ни хороша была эта идея, она не реализовалась бы, если бы не работала в том же направлении, что и поиски «золотых» комиссий Политбюро. Два обстоятельства позволяют признать авторство Курлянда. Первое - имена свидете­лей, которые он привел в своем письме. Среди них бывшие - в мо­мент написания письма у них были уже другие должности - «член

45

Оргбюро и организатор Торгсина» И. Шуляпин, заместитель пред­седателя правления Торгсина В. К. Жданов, начальник валютного отдела Экономического управления ОГПУ Г. Я. Геляров, заведую­щий отделом скупки золота и ювелирных товаров Мосторга Грунт, секретарь ячейки ВКП(б) Торгсина Евдокимов, а также сослужив­цы Курлянда по универмагу № I101. Вторым доказательством в по­льзу правоты Курлянда было то, что Наркомвнешторг поддержал его ходатайство. В архиве сохранился запрос Нарковнешторга в Правление Торгсина, в котором Курлянд признавался автором идеи продаж на золото и «актуальным борцом за введение указанной идеи в жизнь». Наркомвнешторг называл идею Курлянда «изобре­тением по линии торговли на инвалютные ценности внутри стра­ны». Никаких сомнений по поводу авторства Курлянда Нарком­внешторг не высказал, более того, просил Правление Торгсина дать заключение о размере премии: «Просьба указать, в какой сумме Вы полагали бы возможным премировать т. Курлянда, исходя из расче­та экономического эффекта, полученнного от проведения в жизнь этого мероприятия» 102.

На этом переписка обрывается. А интересно было бы узнать, ка­кую премию получил Ефрем Владимирович Курлянд. Валютный эффект от его предложения был огромен. Забегая вперед, скажу, что за недолгие годы своего существования Торгсин выкачал у населе­ния ценностей на сумму около 300 млн золотых руб., что по офици­альному курсу того времени составляло почти 150 млн долл. США покупной способности 1930-х гг. Почти половину (44%) в этой вы­ручке составило бытовое золото и монеты, сданные советскими гражданами. Таким образом, реализация идеи Курлянда принесла государству более 60 млн долл., сумму, в то время достаточную, что­бы купить импортное оборудование для Магнитки, Уралмаша, Днепростроя и Кузнецка, вместе взятых. Живи Курлянд при капи­тализме, где существует право частной собственности на идеи, он стал бы богачом, в СССР же он, вероятно, получил почетную грамо­ту, может быть, сто рублей и драповый отрез на пальто, а позже, в период террора, вполне мог быть и репрессирован103.

Письмо Курлянда и переписка, связанная с ним, интересны не только тем, что позволяют вырвать из забвения имя еще одного че­ловека в истории, но и удивиться тому, с каким трудом эта поистине золотая для государства идея преодолевала бюрократические препо­ны. С момента предложения Курлянда (март 1931 г.) до решения Политбюро об организации продаж на золото (ноябрь 1931 г.) про­шло более семи месяцев, прибавьте сюда еще более месяца до выхо­да постановления Совнаркома и фактического начала операций в декабре! Лихорадочные поиски валюты, от которой зависело индус ­

46

триальное развитие страны, в реальной жизни первой пятилетки уживались с волокитой практической реализации - результат бюрократизма и борьбы межведомственных интересов.

Есть еще один вопрос, который заслуживает внимания в связи с письмом Курлянда. Случайно ли, что идея продажи товаров на бы­товое золото была высказана торговым работником, а не государ­ственным бюрократом или политическим деятелем? Видимо, нет. Мышление у этих профессий разное. Для государственных и поли­тических деятелей революционного времени товар, рынок, прибыль являлись понятиями другого, обреченного и побежденного, с их точ­ки зрения, мира104. Им и думать в этих категориях казалось ересью, предательством. Так учила их теория, а практика революции и Гражданской войны сформировала привычку насилия и убеждение в том, что сила есть кратчайший путь к цели. Другое дело работни­ки торговли - каждый день приходится деньги считать, думать о прибыли, проявлять гибкость. Только загнанное в тупик кризиса утопическими идеями политэкономии социализма и нагнетанием насилия большевистское руководство начинало действовать эконо­мически целесообразно. В результате «красные атаки на капитал» чередовались с полурыночными реформами105. Торгсин - одно из лучших тому свидетельств. Он весь - отрицание марксизма, пример крупномасштабного предпринимательства, где государство показало себя бизнесменом. Антирыночная деятельность сталинского руко­водства стала хрестоматийным местом в современной историогра­фии. Однако в случае с Торгсином государство, напротив, находясь в тисках валютного кризиса и движимое интересами индустриаль­ного развития, приняло активное участие в расширении легальных рыночных и валютных отношений. Рынок в плановом хозяйстве СССР являлся, таким образом, результатом активности не только людей, но и государства.

В плановой советской экономике любое частное предпринима­тельство, связанное с получением прибыли, считалось экономичес­ким преступлением, спекуляцией. В этом смысле в Торгсине совет­ское государство показало себя самым большим спекулянтом, а сам Торгсин по букве закона того времени являлся крупномасштабным экономическим преступлением.

Торгсин представлял своего рода второе пришествие легального валютного рынка в СССР. В отличие от валютного рынка нэпа, ру­ководство страны в первой половине 1930-х гг. разрешило использо­вать золото и валюту в качестве средства платежа, хотя эта операция была ограничена рамками торгсиновских магазинов и завуалирова­на обменом ценностей на «деньги Торгсина». Однако во многих дру­гих аспектах легальные валютные операции первой половины

47

1930-х гг. были более жестко регламентированы, чем в период нэпа. Действительно, открыв Торгсин, государство подтвердило право людей иметь, без ограничения в размерах, в личном распоряжении валюту, золотые монеты и другие ценности. Однако, в отличие от периода нэпа, частные сделки купли-продажи золота и валюты не разрешались. В стране больше не работали биржи. Государство не проводило валютных интервенций, которые позволяли людям ко­пить валюту и золотые монеты за счет государственных ресурсов. Иными словами, в период Торгсина у людей было меньше легаль­ных способов пополнить свои валютные накопления. Практически единственным легальным источником пополнения валютных сбере­жений населения были переводы из-за границы.

За время существования легального валютного рынка нэпа Гос­банк купил у населения золотых монет на сумму около 28 млн руб., а продал монет почти на 60 млн руб. (табл. 1). Более 30 млн руб. (по номиналу) во время валютных интервенций 1920-х гг. перекочевало из хранилищ Госбанка во владение частных лиц. Сумма валютных ценностей, которую население купило у государства в период ва­лютных интервенций, окажется больше, так как ценности продавал не только Госбанк, но и Особая часть Наркомфина106. В то время как львиная часть иностранной валюты, купленной на бирже, ухо­дила на оплату контрабанды и нелицензионного импорта, золотые монеты оседали в кубышках у населения, главным образом, у крес­тьян и нэпманов107.

В отличие от валютных интервенций периода нэпа, Торгсин ра­ботал на поглощение, исчерпание валютных накоплений населения. Голод, разразившийся в стране, способствовал этому. За время су­ществования Торгсин купил у населения монет старого чекана по­чти на 45 млн руб., побив таким образом вольную скупку Госбанка первой половины 1920-х гг. (табл. 1). Он вернул государству не только то золото, что было продано населению через биржевых агентов в период валютных интервенций, но и накопления более раннего времени. Торгсин побил Госбанк и в скупке бытового золо­та. В то время, как Госбанк за период 1921 - зиму 1928 гг. купил у населения лишь немногим более 11т «весового золота» (табл. 1), Торгсин за четыре года работы (1932-1935) скупил почти в шесть раз больше - около 64 т.

Валютный рынок 1920-х гг. служил укреплению денежной систе­мы страны и был частью более обширного рыночного комплекса нэпа. В централизованной плановой экономике 1930-х гг. Торгсин являлся рыночным оазисом. Он приносил прибыль, эксплуатируя недостатки и используя прорехи плановой системы. Он процветал за счет ее нестабильности и состояния острейшего кризиса.

48

Валютные отношения 1920-х гг. развивались в условиях относи­тельно благополучной экономической и социальной жизни, именно поэтому люди видели смысл в том, чтобы менять валютные ценнос­ти на бумажные деньги, червонцы. Валютный рынок первой полови­ны 1920-х гг. был по преимуществу предпринимательским, деловым. Торгсин же был рожден бедой. Для большинства людей он пред­ставлял способ выжить. Он и стал-то возможен лишь потому, что государство предложило людям в обмен на ценности не деньги, а продовольствие и товары.

И наконец, тогда как валютный рынок первой половины 1920-х гг. был уничтожен форсированной индустриализацией, Торгсин был рожден ею.

«Торгсиния» - торговая страна

Затухающая пятилетка. «От Москвы до самых до окраин»:

Печаль победных реляций. Инспектора и информанты. Хождение в народ. «Правда, дело наше совсем не знает»: такая типичная история

Период торговли с иностранцами - всего лишь предыстория Торгсина, подлинная история началась тогда, когда Торгсин открыл двери советскому покупателю. Сонная жизнь закрытого элитного предприятия сменилась взрывоподобным развитием поистине все­народного размаха. Открывались сотни новых магазинов, охватывая все более отдаленные от центра территории, рос товарооборот, мно­жились функции Торгсина и ширился круг принимаемых им валют­ных ценностей. Блистающие магазины в городах или неприглядные лавчонки в богом забытых селениях - торгсиновская сеть покрыла всю страну. В СССР каждый знал о Торгсине, но и за границей за­звучало - «Шлите доллары на Торгсин!» Валютные планы прави­тельства подстегивали рост Торгсина, а быстрый рост его торговли раззадоривал аппетиты валютных планов.

Желание руководства страны забрать ценности населения на нужды индустриализации только отчасти объясняет молниеносный взлет торгсиновской торговли. Голод сыграл гораздо более важную роль в бурном развитии Торгсина в 1932-1933 гг., чем нужды стра­ны и руководства. После относительного благополучия нэпа верну­лась несытая жизнь. Люди жили впроголодь и в 1928-м, и в 1929-м, и в 1930-м, провальный же урожай 1931-го вкупе с государственны­ми заготовками, коллективизацией и раскулачиванием стал смерт­ным приговором миллионам людей. Люди понесли в Торгсин все

49

ценное, что имели, не в обмен на икру и меха, а за ржаную муку. Торгсину разрешалось принимать только валюту и золото, но голод­ные несли серебро, бриллианты, изумруды, картины, статуэтки... как-бы подсказывая неповоротливому руководству, что еще у них можно забрать и превратить в станки и турбины для строившихся индустриальных гигантов. Следуя «инициативе снизу», правитель­ство в конце 1932 г. разрешило Торгсину принимать серебро, затем в августе 1933-го - бриллианты и другие драгоценные камни, а так­же платину. Со временем Торгсин стал принимать у населения ан­тиквариат и произведения искусства. Но не будем забегать вперед. Посмотрим сначала, как малозначимая контора Мосторга преврати­лась в торговую страну «Торгсинию», чьи незримые границы далеко перешагнули географические рубежи СССР, а валютный вклад в дело индустриализации превзошел все ожидания.

Итак, в декабре 1931 г. постановлением Совнаркома Торгсин в уплату за товары стал принимать бытовое золото советских граж­дан. Первые же месяцы «золотых операций» показали ошеломляю­щие результаты. Если за весь 1931 г., обслуживая иностранных ту­ристов и моряков, Торгсин выручил менее 7 млн руб.108, то один лишь первый квартал 1932 г. принес более 75 млн109. Лишь треть этой суммы составили доходы от портовой торговли и переводы из-за границы, остальное же, львиную долю, обеспечили операции с золотом.

Эксперимент с продажей товаров на бытовое золото явно удался и выглядел столь обещающим, что руководство перешло от экспери­ментальной к плановой деятельности. В апреле 1932 г. появился пя­тилетний план работы Торгсина на 1933-1937 гг.110 В отличие от планов развития народного хозяйства, которые шли по нарастаю­щей, пятилетка Торгсина представляла затухающую кривую! После кратковременного взлета в 1933-1934 гг. ожидалось падение валют­ных поступлений. Авторы плана объясняли ожидаемый взлет Торг­сина «известными затруднениями и перебоями в снабжении», а за­тухание - улучшением жизни в СССР. Таким образом, с самого начала Торгсин задумывался как «кампания голода»111.

Планируемое затухание деятельности Торгсина как нельзя луч­ше показывает, что его создатели понимали, что главным источни­ком его доходов будет не валюта иностранцев, а ценные накопления советских граждан. Поскольку они были ограничены и практически не пополнялись, опустошение золотых кубышек станет концом Торг­сина. Интересная деталь: авторы пятилетнего плана считали, что «Торгсин должен в процессе своей деятельности извлечь всю массу золота», однако, по расчетам пятилетки, к 1937 г. у населения еще оставались золотые накопления. Значит, предполагалась и вторая

50

пятилетка? Жизнь показала, что планируемые темпы затухания ока­зались заниженными. В действительности массовый голод привел к более скорому исчерпанию ценных сбережений населения. Первая торгсиновская пятилетка была завершена досрочно. У Торгсина не оказалось не только второй пятилетки, он не дожил и до конца пер­вой, его закрыли в феврале 1936 г.

Первый, он же и последний, торгсиновский пятилетний план подтверждает уже отмеченную ранее неповоротливость руководства страны. Вне сферы Торгсина авторы плана оставили многие ценнос­ти - бриллианты, платину, произведения изобразительного искус­ства, серебро. Жизнь позже внесла коррективы в план. Тем не менее шаг был сделан серьезный. Теперь не только иностранцы, но и со­ветские граждане могли платить в Торгсине иностранными деньга­ми - долларами, фунтами, марками, тугриками. Следует, правда, оговориться. Советским людям разрешалось платить только той иностранной валютой, которую они получили легально по перево­дам из-за границы. Без этой оговорки выходило бы, что правитель­ство не возражало и против покупки валюты «с рук» на «черном» рынке. В действительности, однако, Торгсин не чинил препятствий, если люди приносили валюту, не подтвержденную денежным переводом. Правительство закрывало на это глаза. Специальное секретное распоряжение требовало, единственно, чтобы подобные нарушения не афишировались.

Показателен в этой связи случай с объявлением на занавеси оперного театра в Одессе: «ТОРГСИН» отпускает товар всем граж­данам за инвалюту». Правление Торгсина телеграммой (!) потребо­вало объявление снять. И вовсе не потому, что оно было на занавеси в оперном театре. В разъяснении к телеграмме говорилось: «Соглас­но имеющегося у Вас по этому вопросу секретного распоряжения, афишировать этот вид операций нельзя. Не возражая в принципе против рекламы на занавеси, срочно предлагаем изменить ее текст, указав примерно, что Торгсин производит выдачу товаров из своих магазинов в Одессе и др. крупных городах гражданам за инвалюту, поступающую на их имя через Торгсин из-за границы... (подчеркнуто мной. - £.0.)»112.

Согласно пятилетнему плану золото, включая монеты, изделия и лом, должно было играть главную роль в Торгсине. Даже к концу за­тухающей торгсиновской пятилетки и исчерпания народных сбере­жений поступление золота не должно было опускаться ниже 60% в общей сумме привлеченных валютных ценностей. Торгсиновская пятилетка фактически подтвердила законность частного владения золотом. По логике плана иметь золото и хранить его дома не явля­лось преступлением. Не ограничивалось и количество золота в час­

51

тном владении. Более того, по смыслу написанного выходило, что чем больше золота было у людей, тем лучше - больше принесут в Торгсин. Следуя этой логике, хотя составители плана прямо и не говорили об этом, действия ОГПУ по изъятию золотых сбережений населения являлись незаконными.

В начале торговых операций на бытовое золото (ноябрь 1931 г.) у Торгсина было около 30 магазинов. Они работали в немногих наи­более крупных городах и портах. Но уже через год, к концу октября

1932 г., число торговых точек Торгсина выросло до 257, а к началу

1933 г. превысило 400! Это значит, что за осень 1932 г. был сделан скачок, равный предшествующему годовому развитию. Торговля Торгсина росла не только числом магазинов, но и территориально. В марте 1932 г. магазины Торгсина работали в 43 городах, в июле -в 130, в сентябре - в 180, а в конце октября 1932 г. - в 209 городах СССР113. Но это было только начало. Постановление Совнаркома предписывало Наркомфину отпустить в первом квартале 1933 г. 5 млн руб. на развитие деятельности Торгсина. К апрелю 1933 г. правительство планировало увеличить число торгсиновских магази­нов до 600, затем подняло эту цифру до 1000114. Но и это повышен­ное задание было перевыполнено. В августе 1933 г. у Торгсина было 1500 торговых точек, а его руководство просило у правительства разрешения открыть еще 250 магазинов115. В ответ Совнарком ас­сигновал из своего резерва 2,5 млн руб. на расширение торговой сети Торгсина116. Казалось бы - победная статистика, но цифры эти печальные. За победными реляциями Торгсина в 1932-1933 гг. стоит голод.

Торгсин освоил сначала крупные города, которые стали форпос­тами для проникновения «в глубинку». По мере расширения геогра­фии Торгсина складывалась его структура. Открытие магазина в крупном городе, как правило, значило создание конторы Торгсина: открылся магазин в Киеве - появилась Киевская контора, открылся в Казани - Казанская. Конторы затем развивались, открывая новые отделения Торгсина на подведомственной территории, которые со временем могли получить более высокий статус и стать самостоя­тельными конторами. Структура контор Торгсина повторяла общее административно-территориальное деление СССР первой полови­ны 1930-х гг. Следуя ему, конторы подразделялись на городские, об­ластные, краевые и республиканские. Весной 1932 г. в Торгсине су­ществовало 26 контор, через год их число выросло до 34, а к 1935 г. достигло 40117.

Наиболее разветвленная сеть контор работала на территории Российской Федерации. Она сложилась уже к лету 1932 г. Помимо наиболее старых118, Московской, Ленинградской и Северной (порт

52

Архангельск), были созданы Ивановская (Иваново-Вознесенск), За­падная (Смоленск), Воронежская (позже Центрально-Чернозем­ная), Нижегородская (позже Горьковская), Нижне-Волжская (Ста­линград), Средне-Волжская (Самара), а также Башкирская (Уфа) и Татарская (Казань) конторы. К концу 1933 г. выделились самостоя­тельные Курская, Саратовская и Северо-Кавказская (Ростов-на-Дону) конторы119.

На Дальнем Востоке Торгсин сначала существовал как спецот­дел в местном госторге: первые магазины там были открыты еще ле­том 1931 г. В течение 1932 г. деятельность Торгсина в этом регионе активно развивалась, и число магазинов Дальневосточной конторы Торгсина к началу 1933 г. достигло 26. Из Дальневосточной конто­ры вскоре выделились самостоятельные Приморская (Владивос­ток), Хабаровская и Амурская.

В начале 1932 г. началось создание торгсиновской сети в Сиби­ри, где появились две краевые конторы: Восточно-Сибирская с цен­тром в Иркутске и Западно-Сибирская в Новосибирске. В Свер­дловске открылась Уральская контора. В 1933 г. из Уральской и сибирских контор выделились самостоятельные Кировская, Челя­бинская, Оренбургская, Омская и Якутская (Якутск) конторы.

Украина, после РСФСР, была второй советской республикой с наиболее развитой торгсиновской сетью. Еще в мае 1931 г. появи­лась Киевская контора, а в августе была открыта Харьковская. Осенью 1931 г. в Украине работало восемь магазинов. К лету 1932 г. сформировались Винницкая, Одесская, Днепропетровская, Донец­кая (Мариуполь) и Черниговская конторы Торгсина, которые просуществовали вплоть до его ликвидации.

Осенью 1931 г. конторы Торгсина появились в Крыму (Симфе­рополь) и Закавказье, где образовались Азербайджанская (Баку), Грузинская (Тифлис), Аджарская (Батум), а позже, в конце 1933 г., Армянская (Ереван) конторы. К лету 1932 г. уже действовала Бело­русская контора с центром в Минске. В начале 1932 г. рассматри­вался вопрос об открытии контор Торгсина в Средней Азии120. Активное развитие Торгсина проходило в этом регионе ле­том-осенью 1932 г. и в 1933 г. В результате появились республикан­ские конторы в Узбекистане (Ташкент), Туркмении (Ашхабад), Таджикистане (Сталинабад), Киргизии (Фрунзе) и Каракалпакии (Турткуль). Казакская121 контора с центром в Алма-Ате уже су­ществовала к лету 1932 г., но ее активное развитие началось в конце 1932 г. В начале 1933 г. открылась Всемолдавская контора (Тирас­поль).

Сеть торгсиновских контор и магазинов покрыла всю террито­рию Советского Союза от Смоленска до Владивостока, от Ашхабада

53

до Архангельска. Поистине, «от Москвы до самых до окраин, с юж­ных гор до северных морей»! Развившись, она напоминала крове­носную систему размером в шестую часть земной суши: из Москвы, как от сердца, тянулись линии сосудов к столицам торгсиновских контор. Четко очерченные в начале, они затем ветвились, превраща­ясь в путаную сеть микроскопических капилляров, концы которых терялись в городках и поселках, чьи названия были известны разве что местному жителю. Организм этот жил лихорадочной жизнью, его пульс был то бешеным, то вялым - Москва спорадически выбра­сывала деньги и товары, которые, пройдя сложную систему перепле­тения сосудов, поглощались конторами и потребителем; обратным же движением система несла в Москву мешки с монетами, золотым и серебряным ломом, бриллиантами и пачками разноязыких купюр.

Во главе контор стояли управляющие, которые подчинялись председателю Правления Торгсина в Москве. Со временем в рес­публиках появились назначенные Правлением республиканские представители. Они работали в Украине (Харьков), Закавказье (Тифлис) и Средней Азии (Ташкент)122. Анализ материалов средне­азиатских контор Торгсина позволяет, однако, сказать, что респуб­ликанский представитель был фигурой безвластной. Правление наделило его лишь функциями контроля. Ни фондов, ни права ре­шать торгово-оперативные вопросы он не имел. Подчинение ему республиканских контор выглядит номинальным. Фактически при­нимать решения, включая и оперативные, могла только Москва. В Средней Азии, например, в ноябре 1933 г. республиканские конторы требовали вместо безвластного всереспубликанского представителя создать Среднеазиатскую контору, наделенную торгово-оператив-ными правами и финансовыми средствами, которой стали бы под­чиняться торгсины всех среднеазиатских республик123.

Представительства Торгсина появились и за границей. Торговые агенты и реклама агитировали иностранных обывателей переводить деньги на счет Торгсина или заказывать через него продовольствен­ные посылки для родственников и друзей в СССР.

Архивные материалы позволяют увидеть не только общую пано­раму развития Торгсина, но провести и микроанализ, посмотреть, как в реальной жизни проходило открытие его контор. После того, как комиссия Политбюро определила основные районы деятельнос­ти Торгсина, на места поехали инспектора Правления. Приезжая в республику, край или область, они прежде всего шли в местный ко­митет партии и представительство ОГПУ, заходили также в мест­ный совет и отделение Госбанка. Цель визитов была не только в том, чтобы лично поставить в известность местных руководителей о начале валютных операций на их территории, но и получить сведе­

54

ния о ценных накоплениях населения, а также помощь в подборе кадров и поиске подходящих помещений. Правление Торгсина рас­сылало на места письма с призывами оказать содействие его послан­цам^.

Целесообразность открытия магазина в том или ином городе определялась многими факторами: близостью к железной дороге и удобством путей сообщения, наличием в округе снабженческих организаций, в первую очередь отделений Заготзерно и нефтескла­дов - мука, крупа и керосин были самыми ходовыми товарами. Но наиглавнейшим условием открытия торгсина был валютный потен­циал населения. Информантами являлись ОГПУ - кому как не его сотрудникам было знать, сколько припрятано золотишка, - а также Госбанк с его сведениями о валютных переводах местному населе­нию. Для определения валютного потенциала территории инспекто­ра принимали во внимание, насколько богатым было в прошлом местное дворянство, промышленная буржуазия, купечество, меща­не; а также количество иностранных рабочих и специалистов на местных предприятиях, близость границы, развитие золотодобычи, прежде всего частного старательского промысла, торговые пути ка­раванов заморских купцов, поступление валютных переводов из-за границы и многое другое. Валютный потенциал мог быть определен «на глазок», по косвенным признакам: «В городе нет ни одного зар-гара (туземного ювелира)», - писал инспектор из Узбекистана, де­лая вывод, что золота у населения нет125. Раскулачивание крестьян, которое в ходе коллективизации началось накануне развертывания торговой сети Торгсина, противоречило его интересам. В одном из отчетов инспектор приводил факт раскулачивания местного населе­ния как довод против открытия Торгсина в этом районе126. То, что валютный потенциал территории был главным в решении об откры­тии магазинов Торгсина, подтверждает распоряжение Правления Торгсина закрывать магазины там, где запасы золота у населения исчерпаны127. На основе данных о валютном потенциале террито­рии инспектор должен был приблизительно определить для нее план привлечения ценностей.

О результатах разведки инспектора доносили в Москву. Инте­ресна в этой связи докладная записка по Средней Азии, составлен­ная в самом начале деятельности Торгсина в этом регионе в феврале 1932 г.128 Инспектор определил наиболее перспективные города и привел доводы в пользу их выбора: Ташкент - до революции самый крупный в Средней Азии торговый и административный центр с высоко оплачиваемым чиновничеством, в советское время - место притяжения состоятельных людей из других городов и значитель­ных переводов из-за границы, к тому же, город посещали афганские

55

купцы. План привлечения золота для Торгсина в Ташкенте инспек­тор определил в 270 тыс. руб.; Бухара - в дореволюционное время сосредоточие «колоссальных сумм в золоте и золотых изделиях», активно торговала с соседними государствами, а значит, есть инос­транная валюта. Начальное плановое задание для Торгсина в Бухаре инспектор определил в 90 тыс. руб.; Ашхабад - близость Персии и контрабандная торговля, значительные запасы бытового золота. За­дание - 46 тыс. руб.; Коканд и Андижан - центры хлопководства, «в прежнее время имели весьма значительное число состоятельных лиц, от которых несомненно осталось и до настоящего времени зо­лото». Здесь Торгсин, по мнению автора записки, мог рассчитывать на получение около 42 тыс. руб.; Самарканд - учитывая наличие состоятельных людей в прежнее время и возросшее значение этого центра при советской власти, инспектор рассчитывал получить 60 тыс. руб. А вот валютный потенциал города Фрунзе автор запис­ки оценил низко: золотые операции не дадут больше 25 тыс. руб., поступление переводов из-за границы невелико, иностранцев нет. В ноябре 1932 г., однако, уже другой инспектор, занимавшийся орга­низацией Киргизской конторы, опровергая это мнение, писал из Фрунзе: «Из разговоров с начальником экономического отдела ГПУ выяснилось, что запасы золота у нас имеются в больших размерах и многие ждут открытия Торгсина, т.к. опасаются его конфискации соответствующими органами»129.

Открытие Торгсина в городах Наманган и Фергана (Узбекис­тан), а также в туркменских городах Термез, Керки и Кушка в 1932 г. автор докладной записки считал нежелательным, так как со­стоятельных лиц там было немного, торговля велась в основном на серебро, а также, что интересно, потому, что «в них мало лиц, кото­рых можно было бы заинтересовать покупкою высокосортных това­ров». Пессимистичную оценку валютного потенциала Туркмении находим и в другой докладной записке. По мнению автора, расчиты­вать на большое количество золота у советских граждан, русских, туркмен и армян, живших в Туркмении, не приходилось: русское население - в основном приезжие, есть у них кольца, перстни, серь­ги, брошки, но по мелочи; «туркмены сами являются с давних лет небогатым, эксплуатируемым населением, к тому же страсть у них была заводить вещи не из золота, а из серебра»; остаются армяне -«народ довольно развитой» и раньше занимались торговлей. Види­мо, заключал автор, основными покупателями в Туркменском Торг-сине будут армяне130.

Изучение валютного потенциала Таджикистана показало, что от­крытие универмага в главном городе Сталинабаде могло оказаться рискованным - иностранцев всего лишь пара десятков человек, рас­

56

считывать приходилось только на советских людей, у которых мог­ло быть царское и бухарское золото, но, по мнению инспектора, все зависело от ассортимента товаров. Более перспективным, с его точ­ки зрения, выглядел Сарай-Камара, где было много иностранных рабочих и приезжих купцов131.

Разведдонесения поступали со всех концов страны. Инспектор с Кубани просил организовать фургонную торговлю в станицы, так как у казаков были значительные старые золотые накопления132. Уполномоченный Торгсина писал из Украины, что в годы Граждан­ской войны и нэпа в республике осело большое количество золотых монет и валюты133. Из Восточной Сибири инспектор Торгсина со­общал, что в районе города Сретенска добрая половина крестьян за­нималась лотошничеством, мыли золото на брошенных приисках. Крестьяне, нуждаясь в советских деньгах, на рынке продавали это золото китайцам. Утечка за границу составляла порядка 30 кг золо­та в месяц. Следовал вывод о том, что надо бы Торгсину организо­вать скупку золота в этом районе134. Но инспектор отмечал и дру­гую, в данном случае негативную особенность Восточной Сибири, -отсутствие до революции «в большом количестве крупной промыш­ленности и торговой буржуазии, помещичьих усадеб, родовой арис­тократии, крупного чиновничества и богатого мещанства, которые являлись главными держателями бытового золота, серебра, драго­ценных камней и пр., поэтому этого вида ценностей не много»^5.

Здесь следует остановиться и сделать небольшое, но важное от­ступление. В большинстве неперспективных городов и селений, за­бракованных инспекторами Правления, магазины Торгсина все же были открыты. Кроме того, первоначальные критерии открытия ма­газинов - дореволюционное богатство, иностранцы, близость грани­цы перестали учитываться. Торгсиновские лавчонки появились в каждом более или менее крупном населенном пункте, а разъездная торговля и коробейники забирались в затерянные «медвежьи углы». Все это позволяет сказать, что облик Торгсина в процессе его разви­тия изменился. Во время голода Торгсин перестал быть принадлеж­ностью относительно благополучных городских центров и предпри­ятием элитной торговли. Теперь он «подскребал по сусекам» все и у всех. Он собирал вроде бы понемногу, но широко, по приниципу «нитка к нитке - голому рубашка», а предлагал взамен в основном не предметы роскоши и деликатесы, а самое простое, жизненно необходимое. Торгсин шагнул в народ.

Развитие Торгсина, погоняемое окриками «сверху» и подстеги­ваемое инициативой «снизу», отставало от планов и не успевало за голодным спросом, о чем свидетельствовали длинные очереди, «с ночи» выстраивавшиеся у его приемных пунктов. В то же время

57

стремление охватить как можно больше населения и спешка приве­ли к тому, что в период бурного роста Торгсина было открыто мно­жество нежизнеспособных нерентабельных магазинов, которые бре­менем  огромных  издержек легли  на бюджет  государства136. Прогорев, они закрывались.

Торгсин был детищем Политбюро, и оно стояло на страже его интересов, ведь Торгсин работал на индустриализацию. В особых папках Политбюро первой половины 1930-х гг. решения по экспор­тным вопросам практически всегда содержат директивы по Торгси­ну137. Политбюро санкционировало прием в Торгсине того или ино­го вида ценностей138. По наказу из Кремля в прессе по всей стране была организована кампания с разъяснением задач и важности ра­боты Торгсина. Вышло несколько правительственных постановле­ний, которые обязывали местное партийное и советское руковод­ство оказывать содействие Торгсину. Так, в апреле 1932 г. появилась директива ЦК и письмо Сталина о срочном предоставле­нии Торгсину помещений139. Политбюро требовало от НКПС и ру­ководителей наркоматов производить отгрузку товаров для Торгси­на «вне всяких очередей». В августе 1932 г. Политбюро приняло директиву «предоставлять Торгсину имеющиеся на внутреннем рынке товары в неограниченном количестве» - вот оно, предчув­ствие голодного спроса140. Директивой Политбюро запрещалось расширять снабжение внутреннего рынка за счет уменьшения пла­нов Торгсина141. Политбюро регулировало отношения между Торг-сином и поставщиками, объединениями промышленности, в опреде­лении ассортимента (вплоть до обеспечения оберточной бумагой), цен, объемов поставок, сроков142, а также регулировало отношения Торгсина с «валютными смежниками», «Антиквариатом», «Инту­ристом» и «Отелем»143. Политбюро утверждало планы Торгсина, определяло политику его цен. Оно давало разрешения на открытие счетов иностранных посольств в Торгсине144. Политбюро принима­ло решения о закупке для Торгсина импортных товаров145. В случае затруднений руководство Торгсина через Наркомат внешней тор­говли, а бывало и напрямую146, обращалось в Политбюро, чтобы надавить на тех, кто специально или по нерадивости мешал его работе.

Однако «до бога - высоко, а до Москвы - далеко»: зависимость варягов-инспекторов и торгсиновских директоров от сталинов мес­тного масштаба была велика. Административно-территориальный статус конторы определял уровень местных властных структур, с которыми приходилось иметь дело торгсиновскому руководству. Спектр был широк - от райкома до республиканского ЦК и Совнар­кома. Местные партийные, советские руководители и полномочные

58

представительства ОГПУ рекомендовали и утверждали кандидату­ры управляющих контор и торгсиновских директоров, санкциони­ровали открытие магазинов Торгсина, отвечали за выполнение ва­лютных планов. От местного руководства зависело выделение Торгсину необходимых помещений: Торгсин требовал для себя лучших зданий в центре города, а они уже все были заняты.

Несмотря на высокое покровительство Политбюро и директивы об оказании содействия Торгсину, местные власти по-разному реа­гировали на появление Торгсина в их «уделе». Туркменский ЦК и Совнарком, например, взяли республиканский Торгсин «под свое крыло», считая выполнение его валютных планов своим кровным делом147. Но были и случаи отторжения. ЦК КП(б) Таджикской ССР в декабре 1932 г. специальным постановлением отказался от­крывать магазины Торгсина в своей республике. Реакция Совнарко­ма Таджикской ССР также была отрицательной. Его постановление гласило: «В связи с наличием в Сталинабаде самостоятельной орга­низации Таджикзолото (республиканское представительство Цвет-метзолота. - Е. О.), которая наряду с промышленной добычей золота ведет работу по скупке золота, считать нецелесообразным создание параллельной организации "Торгсин"». Особенно замечательно по своей смелой независимости заключение этого постановления: «По­ручить Таджикзолото немедленно развернуть работу по организа­ции торговых точек по районам, в первую очередь в Ходженте»14^. ЦК Таджикистана своей инициативой предложил Таджикзолото начать продажу товаров и на иностранную валюту.

Руководство Таджикистана фактически подменило решение По­литбюро о развитии Торгсина своим постановлением о развитии Таджикзолото - рецидив республиканской политической и хозяй­ственной автономии, более типичной для 1920-х, чем для 1930-х гг. и последующих десятилетий. Кроме того, это - один из многих при­меров конфликтов валютных интересов ведомств. По донесению уполномоченного Торгсина в Средней Азии С. Шилова, Таджикзо­лото препятствовало открытию магазинов и скупочных пунктов Торгсина и, «опасаясь потерять известную часть доходных статей от этой торговли», требовало покровительства республиканского руко­водства. Однако Таджикзолото, в распоряжении которого было все­го три магазина, которые к тому же не принимали ни серебро, ни иностранную валюту, ни переводы, не могло тягаться с потенциалом Торгсина, как и республиканские власти не могли тягаться с поли­тической силой Москвы. Шилов пожаловался в местное представи­тельство Наркомата внешней торговли и Правление Торгсина в Москве, те обратились за помощью в ЦК партии. Судя по тому, что Таджикская контора Торгсина была создана, Политбюро «поправи­

59

ло» республиканских товарищей149. Примеры антиторгсиновских действий столь высокого уровня единичны, однако случаев повсед­невного саботажа Торгсина местными властями более чем достаточ­но. Неприязненное или безразличное отношение к Торгсину со сто­роны местных партийных и советских властей объяснялось как их загруженностью работой, так и корыстью и мстительностью. В об­мен на помощь местная номенклатура требовала привилегий в Тор­гсине, пытаясь превратить его в «свой магазин». Руководство Тор­гсина при поддержке Политбюро боролось против превращения торгсиновских магазинов в «кормушку» местной власти, те отвеча­ли саботажем - «раз нам нет ничего, так и о помощи не просите».

Приведу историю создания Крымской конторы Торгсина. Она является типичной и иллюстрирует процесс взаимодействия ин­спекторов Правления Торгсина и местной власти в период развер­тывания торгсиновской сети150. Осенью 1931 г. в Крым приехал ин­спектор Торгсина Л. С. Паллей с поручением Правления организо­вать областную контору с центром в Симферополе и подчиненными ей отделениями в Феодосии, Евпатории, Севастополе и других го­родах. До приезда Паллей в портах Крыма уже работали магазины Торгсина, которые подчинялись напрямую Москве. Предстояло су­щественно расширить торговую сеть и объединить старые «беспри­зорные» торговые точки под единым началом местного управляю­щего Торгсина. Донесение Паллей в Москву о перспективах работы обнадеживало: «По собранным мной сведениям мне известно, что у населения Крыма вполне достаточно средств для нашего дела»151.

Областной партийный комитет предложил кандидатуру управ­ляющего Крымской конторы. После согласования с инспектором Правления Торгсина обком утвердил ее на заседании своего бюро. Управляющим Торгсина в Крыму стал местный партиец Петр Мит-рофанович Новиков, 1895 г. рождения, из семьи рабочего-железно­дорожника. Новиков был родом из Феодосии, вся его жизнь прошла в Крыму. Здесь он закончил городское училище, стал рабочим, с 1915 г. служил матросом на Черноморском флоте. В январе 1917 г. Новиков вступил в партию большевиков. Будучи бойцом Красной гвардии, защищал советскую власть в Крыму. После Гражданской войны работал в «особых отделах и органах» ЧК, а затем перешел на руководящую административную и хозяйственную работу.

Назначение революционера-партийца управляющим конторы Торгсина было обычной практикой тех лет. Как и везде в стране, в Торгсине партия расставляла на руководящие посты своих комисса­ров. Анализ материалов Правления Торгсина, а также Московской, Ленинградской, Западной и Среднеазиатских контор свидетель­ствует, что все управляющие контор и республиканские уполномо­

60

ченные, почти все директора магазинов и значительная часть их за­мов были партийцами. Коль речь шла о работе с валютными ценностями, при назначении на руководящие посты предпочтение отдавали людям с опытом работы в «органах». Недостаток образова­ния и отсутствие экономических знаний не препятствовали назначе­нию, ведь «не было таких крепостей, которые не могли взять боль­шевики», а «каждая кухарка могла управлять государством». Новиков в этом - отличный пример. «Правда, наше дело совсем не знает», - писал о нем инспектор Паллей в Москву.

Назначение местных партийцев управляющими контор в скором будущем обернулось для местной элиты преимуществами, а для Торгсина немалыми проблемами. «Свой» человек на этом посту был более сговорчив, когда к нему обращались с просьбами те, кто реко­мендовал и утвердил его на эту должность. В таких просьбах, учи­тывая роскошный по тем голодным и раздетым временам ассорти­мент Торгсина, недостатка не было. Правление Торгсина тщетно вело борьбу с практикой продажи валютных товаров на советские рубли, а то и вовсе выдачи торгсиновских товаров даром по требова­нию местных властей. Правление увольняло провинившихся управ­ляющих и директоров магазинов, в то время как местное руковод­ство стремилось оставить на этих постах «своих» людей и избежать назначения «варягов».

Инспектор Паллей докладывал из Крыма в Москву и о своих контактах с местным ОГПУ: «Кроме того, что т. Новиков рекомен­дован, как я уже писал выше, я не ограничился этим и согласовал его еще с соответствующей организацией (догадываетесь с какой? -Е. О.), с заместителем этого учреждения (обратите внимание на конспиративный язык. - Е. О.). Вообще я с ним очень долго беседовал о перспективах работы нашего крымского отделения. От него я узнал много подробностей, с которыми придется считаться и учи­тывать при организационном периоде. Он обещал также во всех моих затруднениях здесь оказать полную поддержку и содействие. Я не теряю с ними связь»^52.

Одновременно шла работа «по мобилизации общественного вни­мания». Реклама являлась для большевиков делом новым и стран­ным, но значение ее для торговли они понимали - жили ведь при капитализме. Главные проблемы в деле рекламы возникали не из-за того, что партийцы-руководители Торгсина считали ее бесполезной, а из-за отсутствия денег. Тем не менее по мере финансовых возмож­ностей местная печать и радио информировали людей об открытии торгсинов в их городе или районе. Рекламные плакаты и листовки появлялись на тумбах рядом с театральными афишами и газетой «Правда», в трамваях, на вокзалах и станциях, на почте, в кинотеат­

61

pax и на рынках. Приведу объявление из архива Западной конторы Торгсина (сохранены орфография и пунктуация оригинала):

ВСЕМ!    ВСЕМ!   ВСЕМ! «ТОРГСИН»

Универмаг открыт в гор. Сычевке в бывшем магазине ГОРТ Отпускаются всем гражданам любые продовольственные и промышленные товары высшего качества без ограничения в любом количестве...

Граждане имеющие у себя золотые и серебрянные монеты старо­го чекана и разные золотые и серебрянные вещи (объявление появи­лось в 1933 г., Торгсин уже принимал серебро. - Е. О.), могут тако­вое сдавать в ТОРГСИН в неограниченном количестве не боясь никаких преследований, слухи и разговоры о том, что за сдаваемые золотые и серебрянные монеты сдатчики привлекаются к отве­тственности, это ни на чем не обосновано, лож. Бытовое золото и серебро, это мещанские прихоти старого времени при помощи, кото­рых люди достигали для себя известное положение в старом быту. В них больше советский гражданин ненуждается, их эти золотые и се­ребрянные вещи нужно в короткий срок обменять на лучшие товары в универмаге «ТОРГСИН». Подпись: «ТОРГСИН»153

Это объявление позволяет судить об особенностях формировав­шейся советской потребительской политики и культуры, равно как и специфике отношений Торгсина и «органов», но эти вопросы бу­дут рассмотрены в специальных главах. В данный же момент важно передать «вкус» и настроение времени становления Торгсина.

И вот работа инспектора закончена: золотой потенциал населе­ния определен, помещение для магазина найдено, кандидатуры ра­ботников согласованы и утверждены, плакаты развешены. Начина­лась обыденная жизнь Торгсина. Каждый день приносил сотни вопросов, ответов на которые не было, ведь правительственные по­становления очертили лишь общие контуры Торгсина. Где прини­мать ценности - в магазине или специальном помещении? Кто дол­жен обеспечивать работников Торгсина пайками? - Вопрос не шуточный, дело ведь происходило в годы карточной системы, и не­ясность в этом вопросе стоила Торгсину текучки кадров. Как вы­полнить план, если снабжение идет с перебоями, да к тому же при­сылают неходовой, несезонный товар? Где хранить продукты, если своих холодильников у Торгсина нет? Можно ли самим регулиро­вать цены в зависимости от спроса? Как бороться с хищениями и

62

подделкой документов? Можно ли брать выходной в базарный день? Кто должен охранять Торгсин, милиция или гражданские сто­рожа?.. Особенно болезненным был вопрос статистического учета. Ушло несколько лет, чтобы сложился порядок и формы отчетности Торгсина. В торгсиновской статистике первых лет, особенно на периферии, царил разнобой и хаос.

Директора торгсиновских магазинов и управляющие контор по­рой работали «вслепую». Кто-то брал инициативу на себя и прини­мал решения, другие постоянно оглядывались на Москву, по каждо­му вопросу теребя Правление срочными запросами. В местном руководстве Торгсина, конечно, были талантливые организаторы и «крепкие хозяйственники», но в большинстве случаев непрофессио­нализм, незнание торгового дела, да и окрики Москвы оборачива­лись многими огрехами, а партийная особость и зависимость от мес­тной элиты - преступлениями. Так, властью Москвы, решениями директоров и управляющих, инициативой людей, путем проб и ошибок шло становление Торгсина.

С ростом Торгсина развивалась, усложнялась и менялась его структура. Со временем появилась, например, специализация замов председателя Правления в Москве154, а также специализация отде­лов в аппарате его контор155. В 1933 г. отделения внутри контор были укрупнены и преобразованы в межрайонные базы, сформиро­валась «кустовая» структура магазинов156. Разрослись и обособи­лись его транспортное и складское хозяйства, появилась своя «осо­бая инспекция», свой печатный орган «Торгсиновец» и многое, многое другое157.

Торгсин прибрал к рукам практически всю внутреннюю валют­ную торговлю158, но в сложном механизме советского хозяйства Торгсин был всего лишь одним из винтиков. Его работа зависела от множества других предприятий и организаций. Среди них: Нарко­мат внешней торговли, в структуре которого он состоял и руководи­тели которого утверждали планы Торгсина; Госбанк, через который шло кредитование Торгсина, обеспечение кассирами159 и которому Торгсин сдавал «заготовленные» ценности; Наркомат финансов, регламентировавший валютные отношения в стране; экспортные организации отраслей промышленности (Союзплодовощь, Ковер-кустэкспорт, Союзмясо, Союзмука, Союзсахар, Союзпушнина и т.д.) и Наркомат снабжения, которые поставляли товары Торгсину; Нар­комат путей сообщения, от которого зависела транспортировка и со­хранность грузов Торгсина - вопрос исключительно болезненный во все годы советской власти; Наркомат рабоче-крестьянской ин­спекции, который проверял деятельность Торгсина; Внешторгбанк, получавший денежные переводы из-за границы на счет Торгсина;

63

Совторгфлот, чьи суда Торгсин снабжал в советских портах, а также валютные «родственники и соперники»: «Интурист» и «Отель». ОГПУ, а затем НКВД по самому широкому кругу вопросов были связаны с Торгсином, начиная с транспортировки бриллиантов и кончая арестами покупателей и валютными переводами на Торгсин для арестантов ГУЛАГа. Наркомат иностранных дел тоже оказался вовлеченным - Торгсин обслуживал дипкорпус.

Во взаимодействии многочисленных организаций было много неразберихи, конфликтов интересов, обид и соперничества, но без этих ведомств Торгсин не мог состояться. Торгсин учился работать не только с местным партийным и советским руководством и с «держателями ценностей», но и со «смежниками». Несмотря на не­решенность многих вопросов и хаос начального периода, маховик был запущен и быстро набирал обороты. Ценности населения стали поступать в Госбанк.

«Красные директора» Торгсина: «Политкомиссар»

Ученик аптекаря. Профессия - партиец, образование -большевистско-политическое. Операция «Кредитбюро». Искушение изобилием. Счастливая отставка

Зачем нам знать, кто руководил Торгсином? Прежде всего, инте­ресно разглядеть лица людей и почувствовать грандиозную и страш­ную эпоху, в которую им пришлось жить160. Кроме того, биографии его руководителей помогают понять суть Торгсина - он был не слу­чайной удачей авантюриста, а партийным поручением, государ­ственным заданием. Более того, масштаб личностей, поставленных Политбюро у руководства в Торгсине, служит измерителем важнос­ти его задач. Не случайно в период массового голода - решающий момент «мобилизации валютных ценностей» - председателем Прав­ления Торгсина был легендарный Артур Сташевский: разведчик, до­веренное лицо Сталина в Испании в годы ее гражданской войны и один из участников операции «X», в результате которой золото испанской казны оказалось в Москве.

За годы его существования в Торгсине сменилось три председа­теля Правления161. В этой книге их биографии не объединены в об­щую главу, а даны в отдельных очерках. В структуре книги они рас­положены так, что каждый из трех руководителей Торгсина предстает на фоне определенного этапа жизненного цикла Торгсина: становление, «звездный час» и «закат» этой организации связаны с именем и личностью человека, который возглавлял ее в тот момент.

64

Все председатели Торгсина были профессиональными револю­ционерами, партийцами. Образование, экономические знания и опыт торговой работы не имели главного значения при их назначе­нии на этот пост. Они учили «диалектику не по Гегелю», а в огне ре­волюции и Гражданской войны. Профессиональными же знаниями овладевали по ходу самой работы. Назначение на руководящие от­раслевые должности не специалистов, а профессиональных револю­ционеров было нормой 1920-1930-х гг., так как главной обязаннос­тью этих людей было проводить директивы партии в жизнь. Председатели Торгсина были политическими комиссарами партии на торговом валютном фронте. Партийный контроль в торговле был тем более необходим, что она была «засорена капиталистами, быв­шими торговцами и нэпманами», которые и при советской власти зарабатывали на жизнь тем, что привыкли и умели делать. Посколь­ку Торгсин работал с валютными ценностями, особое значение при назначении на пост председателя имели такие факты биографии, как опыт жизни за границей, разведывательная работа и служба в органах безопасности. Все председатели Правления Торгсина были евреями, но они пришли туда не из частной дореволюционной торговли, а «из революции».

Первым председателем Правления Торгсина стал Моисей Изра-илевич Шкляр (1897—1974)162. Шкляр родился в 1897 г. в Белорус­сии в городе Борисов Минской губернии. Мать занималась домаш­ним хозяйством. Отец работал на спичечной фабрике. В автобио­графии 1923 г. Шкляр назвал его чернорабочим, а в регистрацион­ном бланке 1954 г. - рабочим-прессовщиком. В анкете 1933 г., несмотря на преимущества, которые давало рабочее положение отца, Шкляр определил свою сословную принадлежность «из ме­щан». До революции Шкляр закончил четыре класса городского училища, а при советской власти получил политическое образова­ние: в 1925-1927 гг. прослушал курсы марксизма-ленинизма при Коммунистической академии, а позже, в 1948 г., был слушателем Университета марксизма-ленинизма в Москве.

На фоне вершившихся грандиозных исторических событий нача­ло жизненного пути Шкляра выглядит бесцветно. После окончания училища, по словам автобиографии, «был безработным», «переби­вался уроками». Затем в 1916 г. уехал в Тамбов и, «воспользовав­шись знанием латинского языка», поступил учеником в аптеку. В революционном движении до 1917 г. участия не принимал - «был подростком». В Февральской революции, судя по автобиографии и анкете, также не участвовал, хотя возраст был вполне подходящий -почти 20 лет.

65

В марте 1917 г. Шкляр был мобилизаван в «старую» армию, но фронта избежал. Шесть месяцев служил рядовым в запасном пехот­ном полку в Тамбовской губернии. В эти революционные месяцы, видимо, и началась карьера политического агитатора Шкляра: по словам автобиографии, «развиваются его способности к публичным ораторским выступлениям» - предтече его будущего политкомис-сарства.

В автобиографии 1923 г. Шкляр по вполне понятным причинам утверждал, что с самого начала своей политической деятельности проводил большевистскую линию. Но, видимо, это было не совсем так, поскольку после демобилизации из армии (по болезни) он, вер­нувшись в родной Борисов, вступил не в РСДРП(б), а в «Бунд», по версии 1923 г., с целью его раскола163. История изменила его пар­тийный выбор. В мае 1918 г. Шкляр бежал из оккупированного нем­цами Борисова в Советскую Россию, ушел добровольцем в Красную армию и в октябре на Восточном фронте вступил в партию боль­шевиков.

В Гражданскую войну Шкляр был политработником на Восточ­ном и Туркестанском фронтах. Судя по автобиографии, опыт учас­тия в боевых операциях имел небольшой, боевых наград не получил. Редактировал фронтовые газеты и журналы, заведовал фронтовыми школами, политически напутствовал красноармейцев, направляв­шихся в бой, «обрабатывал материалы противника», проводил об­ластные съезды советов и создавал ревкомы. В числе боевых сорат­ников этого периода Шкляр в автобиографии назвал, в частности, В. В. Куйбышева и М. В. Фрунзе.

Приведу наиболее яркие истории из красноармейской жизни Шкляра, которые он сам выбрал для автобиографии. В январе 1919 г., будучи агитатором на боевом участке фронта на Урале, Шкляр попал в плен к белым, которые приговорили его к смерти -«живьем закопать в землю». Он чудом остался жив - в последнюю минуту его освободили подоспевшие красные отряды. «Обработал 40 человек пленных казаков в одной школе, - пишет он о другом собы­тии, - которые, окончив школу, влились в армию Колчака и разложи­ли некоторые полки противника». В 1920 г. в Туркестане был «ко­миссаром Агитпоезда имени тов. Сталина», с которым объездил Ферганскую область, «с оружием в руках» пробивался в кишлаки и распространял агитационную литературу для мусульман и красно­армейцев.

В 1920 г. Шкляр обратился к Ленину с просьбой отозвать его с фронта для продолжения учебы. Последовал телеграфный ответ с разрешением приехать в Москву для поступления в Коммунисти­ческую академию. Однако, приехав в столицу, Шкляр «в Академию

66

не вступил, ибо втянулся в партработу»: редактировал газету Нар-комнаца «Жизнь национальностей» и читал лекции в партшколах.

Осенью 1920 г. Шкляр «по усталости и болезни» перешел... в ВЧК на «литературно-политическую обработку материалов». Нес­колько лет состоял ответственным секретарем партийной ячейки ВЧК/ОГПУ. «Развертываю партийную работу в ГПУ, создаю парт­школы», - написал он об этом времени своей жизни. После крат­ковременного отрыва для учебы в Коммунистической академии, Шкляр вернулся в ОГПУ и до 1929 г. работал там оперативным ра­ботником. Документы не позволяют сказать, в чем именно состояла его работа в ОГПУ: в личном листке стоит безликое «разная руково­дящая работа». Среди своих коллег, которые знали его по работе в ОГПУ, Шкляр в автобиографии 1923 г. назвал Ф. Э. Дзержинского, П. В. Ксенофонтова, В. Р. Менжинского, И. С. Уншлихта, Я. X. Пе-терса и Г.Г. Ягоду.

Из ОГПУ Шкляр перешел на хозяйственную работу, но его связь с «органами» не прервалась164. Он стал председателем правления Всесоюзного общества «Кредитбюро». В период обострения валют­ного кризиса в начале 1930-х гг. с санкции Политбюро под прикры­тием «Кредитбюро» ОГПУ собирало у советских граждан полисы иностранных обществ и наследственные документы для предъявле­ния исков за границей165. В случае удовлетворения иска государ­ство забирало себе четверть (!) выигранной суммы, владельцы же полиса или наследства могли покупать товары в Торгсине на остав­шуюся сумму валюты. «Кредитбюро» «оказывало содействие» и тем гражданам, которые желали получить валюту со своих счетов в иностранных банках, видимо, тоже с потерей значительной части валюты в пользу государства.

Следы «Кредитбюро» я неожиданно нашла в архиве американ­ского посольства, в меморандуме о беседе с представителем берлин­ского банка166. Хотя меморандум был и без того секретным, имя берлинского банкира не разглашалось - некий «мистер X». «Мис­тер X» рассказал, что в период 1925-1930 гг. - время относительно свободных выездов за границу - советские граждане открывали ва­лютные счета в его банке. При этом они строго наказывали держать информацию по вкладам в секрете и ни при каких обстоятельствах не пытаться искать их по месту жительства в СССР. Денежные опе­рации велись через доверенных лиц за границей. Банк, по словам «мистера X», строго соблюдал условие договора. Но недавно, - про­должал банкир, - работники банка получили серию нотариально за­веренных требований советских вкладчиков перевести им в СССР деньги с их банковских счетов. Требования поступали через посред­ника, «Кредитное бюро» в Москве. Сотрудники берлинского банка

67

не сомневались, что ОГПУ заставило людей подписать нотариаль­ные бумаги и что, будь деньги переведены в СССР, вкладчики их не увидят. Берлинский банк «в интересах своих вкладчиков» (и в своих собственных) отказался выплатить деньги по заявкам «Кредитбюро». Для немцев так и осталось загадкой, как советские власти смогли узнать имена и номера счетов вкладчиков.

В этой истории потрясает ирония жизненной ситуации. В кон­фиденциальном разговоре с берлинским банкиром обсуждались со­бытия 1933 г. Голод, а не ОГПУ, заставил людей рассекретить ин­формацию об их валютных счетах за границей. Решив отдать государству значительную часть валютных сбережений, они рассчи­тывали использовать оставшуюся сумму в Торгсине, но оказались в ими самими же расставленной ловушке. Есть в этой истории и дру­гое трагическое обстоятельство. «Кредитбюро» представлялось пра­вительственной организацией. Не ведая о том, что на деле «Кредит-бюро» было хозяйством ОГПУ, люди передавали информацию о своих валютных сбережениях точно по адресу - ведомству, которое занималось изъятием ценных частных накоплений и карало тех, у кого они были. Люди не только не получили денег, но и оказались «под колпаком» ОГПУ. В выигрыше остался лишь берлинский банк.

История с отзывом берлинских валютных вкладов произошла уже после того, как Шкляр покинул пост председателя «Кредитбю­ро». Он продолжил свою карьеру по торговой линии, став сначала директором Мосгосторга, а затем председателем Правления Торгсина.

Шкляр пришел в Торгсин в январе 1931 г., в «интуристский пе­риод» его работы, а оставил этот пост в октябре 1932 г., накануне массового голода в СССР. Шкляр не был специалистом в торговом и валютном деле. По его собственным словам, по своей единствен­ной профессии он был партиец, а образование получил большевист­ское политическое. Его главной задачей на посту председателя Торгсина было направлять энергию людей на выполнение директив партии. Годы председательства Шкляра стали временем становле­ния Торгсина, его роста из конторы Мосторга во всесоюзную орга­низацию. Решающий поворот в судьбе Торгсина - допущение советского потребителя и начало продаж на золото - совершился в правление Шкляра.

Шкляр ушел из Торгсина не по своей воле и без почета, но его анкета молчит о причинах ухода167. Артур Сташевский, который сменил Шкляра на посту председателя Торгсина, как-то заметил, что тот «недостаточно последовательно проводил и разъяснял» ди­рективы партии168. Фраза - огульная и мало что разъясняет. Одна­

68

ко есть материалы, которые позволяют считать, что Шкляр был уво­лен из Торгсина за разбазаривание, а возможно, и хищение государ­ственной собственности. В июле 1932 г. уполномоченный Наркома­та внешней торговли в Закавказских республиках, за что-то обижен­ный на Правление Торгсина, в запале писал: «Вас всех разгоняют, Шкляра тоже снимают (подчеркнуто мной. - £.0.)»169. Заведую­щий секретной частью Московской областной конторы Торгсина Н. А. Королев в своей докладной записке упоминал Шкляра среди работников, совершивших крупные хищения170. Об изгнании с дол­жности говорит и явное понижение по службе: после ухода из Торг­сина осенью 1932 г. Шкляр несколько месяцев работал уполномо­ченным по скотозаготовкам в городе Малоузенске Нижне-Волжско­го края, а затем до весны 1936 г. был уполномоченным Наркомата торговли по Ивановской области и Белорусской ССР.

Возможно, политических знаний оказалось недостаточно, чтобы управлять растущим хозяйством Торгсина, но скорее всего случи­лась банальная вещь - Шкляр не выдержал искушения торгсинов-ским изобилием. В апреле 1932 г. нарком внешней торговли СССР А.П. Розенгольц гневно писал Шкляру: «Указываю Вам на всю не­допустимость перерасхода Вами из секретного фонда денег в 1931 г. Вместо отпущенных Вам 1000 руб., Вами израсходовано 5850 руб. »171 Поставленный сберегать и множить государственную валютную ко­пейку, Шкляр разбазаривал экспортные товары. Ранее упомянутый уполномоченный внешней торговли Закавказья, требуя продать то­вары из Торгсина, обличал: «Мне Шкляр обещал пальто привез­ти»^12.

Причиной снятия Шкляра с должности председателя Правле­ния, вероятно, было и то, что масштаб его личности больше не соот­ветствовал грандиозной задаче, стоявшей перед Торгсином. Страна вступила в массовый голод, у Торгсина появился реальный шанс по­лучить горы драгоценностей. Под стать этой задаче Торгсину ну­жен был крупный руководитель с опытом организационной и ва­лютной работы. Таким человеком стал Артур Сташевский. Торгсин перерос Шкляра.

В годы репрессий 1937-1938 гг. одного знакомства Шкляра с Ягодой или его членства в Бунде, о чем он открыто писал в своих анкетах, было бы достаточно для ареста и расстрела. Однако судьба оказалась благосклонна к нему. Массовые репрессии Шкляр «пере­ждал» в Китае, где он работал с мая 1936 г. до января 1939 г. вначале Директором «Совсиньторга»173, а затем торговым агентом в Синь-Цзяне. Видимо, никаких крупных разведывательных поруче­ний Шкляр в Китае не выполнял, хотя логично было бы предполо­жить, что бывший сотрудник ОГПУ, оказавшись в этой стране нака­

69

нуне Второй мировой войны, помимо легальных торговых, мог по­лучить и «специальные» задания. Но ни одна книга по истории со­ветской разведки не упоминает Шкляра174.

Отдаленность от эпицентра событий, невысокий пост, а может быть, просто везение позволили Шкляру избежать репрессий. Вто­рой раз в жизни, если верить его рассказу об избавлении из «бело­го» плена, он чудом остался жив. Вернувшись в 1939 г. в Москву, Шкляр продолжил работу в «Совсиньторге». Большую часть войны Шкляр «отсидел» чиновником «Совсиньторга» в Алма-Ате. В конце войны он перешел на работу в Валютное управление Наркомата внешней торговли СССР и закончил свою трудовую карьеру на пре­стижном и «хлебном» посту начальника отдела Валютного управле­ния Министерства внешней торговли СССР. Из наград, получен­ных от советской власти, имел медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945» и «В память 800-летия Москвы». Умер Шкляр пенсионером в 1974 г., в счастливом неведе­нии о будущей судьбе страны Советов.

Зачем Сталину был нужен Торгсин

Конец золотой казны Российской империи. Архивные тайны статистики советского экспорта. Безумство импорта, или Индустриализация в кредит. Разочарование в Америке. Золото уходит в Рейхсбанк. Догнать Трансвааль! «Валютный цех»- на Колыме. Умел ли Сталин считать?

Российская империя была богатой страной. Государственный банк России накануне Первой мировой войны хранил золота на сумму около 1,7 млрд золотых руб. (табл. 2)175, то есть около 1300 т чистого золота176. По мнению одних специалистов, это был самый большой золотой запас среди запасов центральных банков мира, по мнению других, он уступал лишь Банку Франции177. Еще до прихода большевиков к власти часть российской золотой казны -643,4 млн руб. были вывезены за границу царским и Временным правительствами на получение военных кредитов178. В перипетиях Гражданской войны истратили, украли и потеряли золота на сумму около 240 млн руб.179 Но даже с учетом этих потерь в распоряжении большевистского правительства к концу Гражданской войны из запасов Российской империи оставалась значительная сумма -около 1 млрд руб., включая золото Румынии, переданное на хране­ние в Кремль накануне Февральской революции180, а также более 40 т чистого золота из сибирской добычи, которую не успели до Октябрьских событий включить в баланс Государственного бан­ка181.

70

Однако уже к началу 1920-х гг. от этого внушительного золотого запаса почти ничего не осталось (табл. 2). По Брестскому миру Со­ветская Россия отдала Германии золота на сумму более 120 млн руб.182 «Подарки» по мирным договорам 1920-х гг. прибалтийским соседям и контрибуция Польше превысили 30 млн руб. золотом183. Безвозмездная финансовая помощь Турции в 1920-1921 гг. состави­ла 16,5 млн руб.184 Огромные средства шли на поддержку коммунис­тического и рабочего движения за границей, шпионаж и подталки­вание мировой революции185. Более того, значительная часть бывшего золотого запаса Российской империи была продана в 1920-1922 гг. для покрытия дефицита внешней торговли Советской России: при практически полном отсутствии доходов от экспорта и трудностях с получением кредитов советское руководство вынужде­но было расплачиваться имперским золотом за импорт продоволь­ствия и товаров. Траты наркоматов в первые годы советской власти были бесконтрольными и зачастую неоправданными - умение счи­тать деньги считалось нереволюционным занятием, постыдным и классово чуждым186-

В начале 1920-х гг. СССР был единственной европейской стра­ной, правительство которой после окончания Первой мировой вой­ны не накопило внешнего долга (не считая долгов царского и Вре­менного правительств, сделанных до прихода большевиков к власти), но далось это ценой распродажи национального золотого запаса. По данным комиссии Сената США, которая в 1925 г. специ­ально расследовала вопрос о советском экспорте драгоценных ме­таллов, за период 1920 - 1922 гг. Советская Россия продала за гра­ницу золота как минимум на сумму 680 млн золотых руб. (более 500 т)187. Реальность этой цифры подтверждается «Отчетом по зо­лотому фонду» комиссии СТО188.

Золотой запас бывшей Российской империи таял быстро, а по­полнялся мучительно медленно. За период с октября 1917 г. до фев­раля 1922 г. в казну поступило золота (массовые конфискации и зо­лотодобыча) на сумму всего лишь 84,4 млн руб.189 К 1 февраля 1922 г. свободная от платежных обязательств золотая наличность Советской России составляла около 115 млн руб.190 Вот и все, что осталось от миллиардной золотой казны Российской империи. Золотой запас страны нужно было создавать заново.

Конфискации церковного имущества и ценностей граждан, эко­номические мероприятия по проведению денежной реформы чер­вонца, рост экспорта сырья и продовольствия, медленно оживавшая после разрухи золотодобыча Урала и Сибири в 1920-е гг. лишь от­части поправили положение с золотовалютными ресурсами страны Советов191. Первая же попытка форсировать промышленное разви­

71

тие в 1925/26 г. привела к валютному кризису и новым крупным продажам золота192.

Индустриализация, особенно советского типа, с гипертрофиро­ванным развитием тяжелой и оборонной промышленности - чрез­вычайно дорогостоящий проект. Нужно строить промышленные комплексы, покупать за границей промышленное сырье, технологии, машины и оборудование, оплачивать знания и опыт иностранных специалистов. Советское руководство начало индустриализацию, не имея для этого достаточных средств. В конце 1927 г. Госбанк предупреждал правительство о том, что стоял на грани нарушения установленной законом 25-процентной минимальной нормы «твер-доценного» обеспечения эмиссии, которая, по мнению Госбанка, яв­лялась и минимально допустимым пределом валютно-металличес-ких резервов государства. До такого низкого уровня обеспечение эмиссии не опускалось с начала реформы червонца. Госбанк и Нар­комфин рекомендовали руководству страны начать мероприятия по накоплению валюты и драгоценных металлов193. Но руководство страны решило не экономить. План на 1927/28 хозяйственный год предусматривал валютный дефицит, но его запланированный уро­вень оказался существенно ниже реального194.

Статистика внешней торговли показывает, что 1927/28 г. стал рубежом, с которого началось «безумство импорта» 195. Активное сальдо торгового баланса 1926/27 г. сменилось дефицитом внешней торговли. По данным таможенной статистики, затраты на импорт в 1927/28 г. превысили доходы от экспорта на 171 млн руб.196 Оплата импорта была не единственной статьей валютных расходов совет­ского государства197. Следовательно, дефицит платежного баланса СССР, то есть превышение расходов над доходами, был острее де­фицита внешней торговли. Дефицит покрывался продажей золота и платины. Скудные золотовалютные резервы страны стали быстро таять (табл. _?)198. Оставшихся к концу 1928 г. драгоценных метал­лов и валюты - 131,4 млн руб. - не хватило бы даже, чтобы по­крыть дефицит внешней торговли будущего хозяйственного года (табл. 3).

По замыслу ее творцов главным источником финансирования индустриализации должны были стать доходы от экспорта. Россий­ский экспорт традиционно был продовольственным и сырьевым, его главными доходными статьями являлись хлеб, лес и нефть. Совет­ское руководство начало индустриализацию во время относительно благоприятной конъюнктуры мирового рынка, но уже через год си­туация изменилась. В 1929 г. экономический кризис потряс Запад, началась затяжная депрессия. Государства стали резко сокращать экспорт и импорт, вводить санкции против торговой экспансии дру­

72

гих стран, пытаясь защитить свои национальные экономики. Миро­вые цены на сырье и сельскохозяйственные продукты резко упали. В 1929/30 г., например, по сравнению с 1928/29 г., по данным Гос­банка, экспортные цены на хлебопродукты снизились на 37%, на лесоматериалы - на 14, на лен - на 31, на пушнину - на 20, на нефть - на 4%199.

Ситуация внутри страны тоже была неблагополучной. В конце 1927 г. разразился зерновой кризис: крестьяне из-за невыгодных цен отказывались продавать зерно государству. Нежелание руководства страны существенно повысить закупочные цены, так как это означа­ло бы снижение темпов индустриализации, привело к повторению зернового кризиса в 1928 г. Для подавления сопротивления хлебоза­готовкам с конца 1927 г. руководство страны стало применять реп­рессии против крестьян, а в конце 1929 г. началась насильственная коллективизация крестьянских хозяйств. С ее помощью Сталин пы­тался разрубить гордиев узел зерновых кризисов. Коллективизация сопровождалась развалом крестьянской экономики. Производствен­ные показатели сельского хозяйства упали, страна теряла экспорт­ные ресурсы. Сталинское руководство пыталось выполнить титани­ческую задачу - наращивать темпы индустриализации, ведя при этом войну на два фронта: на внутреннем - против крестьян, не же­лавших отдавать продукцию государству и идти в колхозы, на внеш­нем - с неблагоприятной конъюнктурой мирового рынка.

Сталин и думать не хотел об отступлении. В чрезвычайно небла­гоприятной рыночной ситуации СССР пытался наращивать объемы вывоза сельскохозяйственной продукции, ценой огромных потерь и обострения дефицита на внутреннем рынке, однако доходы от экс­порта не поспевали за быстро растущими валютными расходами на промышленный импорт200. Даже официально опубликованная та­моженная статистика показывает дефицит внешней торговли СССР (табл. 4). Однако есть основания полагать, что таможенная статис­тика экспорта завышена, чтобы скрыть потери, которые СССР нес в условиях мирового кризиса и неблагоприятных цен на сельскохо­зяйственную продукцию и сырье.

В архиве сохранились засекреченные в 1930-е гг. данные Госпла­на СССР о динамике валютной выручки по экспорту за 1928/29 -1935 гг. и данные Госбанка о выполнении валютного плана экспорт­ными организациями. Они свидетельствуют о более резком ежегод­ном падении доходов от экспорта, чем то следует из таможенной статистики (табл. 5). Попробуем разобраться в тайнах архивной статистики экспорта.

Выручка от экспорта, высчитанная в ценах относительно благо­получного 1928/29 г. (табл. 5), показывает, сколько валюты СССР

73

мог бы получить, если бы мировые цены на продовольствие и сырье хотя бы сохранились на уровне 1928/29 г.: руководство страны, на­ращивая физические объемы экспорта, ожидало значительный рост валютных поступлений. Однако реальная выручка от экспорта (табл. 5), по данным Госплана и Госбанка, составляла лишь полови­ну, а то и треть ожидаемых валютных доходов. В 1929/30 г. «недо­выручка» по экспорту составила порядка 125-160 млн руб., а в 1931-1933 гг. - порядка 600-700 млн руб. золотом (табл. 5). В эти годы СССР продавал миру зерно в половину или треть цены, тогда как миллионы собственных граждан умирали от голода.

Сравнение реальных доходов от экспорта (табл. 5) с расходами на промышленный импорт (табл. 4, графа 2)201 свидетельствует, что с началом форсированной индустриализации и вплоть до 1933 г. каждый год был отмечен дефицитом внешней торговли. Апогеем кризиса стал 1931 г., однако дефицит внешней торговли составил не 293,8 млн руб., как следует из таможенной статистики, а почти в два раза больше - 430-460 млн руб. золотом!202 Случайно ли, что имен­но в этот год Торгсин открыл двери советским гражданам и стал принимать не только иностранную валюту и царские монеты, но и бытовое золото?

После пикового 1931 г. импорт, а вместе с ним и дефицит торгов­ли стали резко сокращаться. По словам наркома внешней торговли Розенгольца, советские закупки промышленного оборудования за границей упали с 600 млн руб. в 1931 г. до 270 млн руб. в 1932 г., а в 1933 г. составили только 60 млн руб.203 Равновесие между экспор­том и импортом было восстановлено к 1933 г., хотя реальное поло­жительное сальдо внешней торговли в тот год было гораздо скром­нее показателей опубликованной таможенной статистики: около 27 млн руб. вместо 147 млн руб. (табл. 4, табл. 5).

Недостаток валютных средств определил внешнеторговую и фи­нансовую тактику СССР - продавать за наличные, покупать в кре­дит. Страна залезала в долговую яму. В соответствии с валютным балансом за 1926/27 г., составленным Наркомфином СССР, внеш­няя задолженность страны Советов на 1 октября 1926 г. составила 420,3 млн руб.204 К 1 октября 1927 г. она выросла до 663 млн руб., включая долгосрочный германский кредит в 180 млн руб., получен­ный в конце 1927 г.205 Львиную долю этой задолженности (66%) представляли кредиты под импорт на нужды индустриализации. На 1 апреля 1928 г. задолженность СССР иностранным фирмам и бан­кам выросла до 781,9 млн руб.206 Реальные золотовалютные ресурсы СССР в то время составляли лишь 213 млн руб. (табл. 3), они не покрывали и трети внешнего долга СССР. Это было лишь начало индустриальной гонки. Расходы на промышленный импорт быстро

74

росли в 1929-1930 гг. (табл. 4, графа 2). В апреле 1931 г. СССР по­лучил от германских банков новый большой кредит, который не смог выплатить в срок207. По признанию Сталина задолженность СССР на конец 1931 г. составила 1,4 млрд руб.208 По немецким ис­точникам того времени, на 1 января 1933 г. СССР все еще был дол­жен Западу 1,3 млрд руб. золотом209.

Несмотря на ненависть к капитализму, большевистское руковод­ство не скрывало восхищения перед техническими достижениями Запада. Определенно, была вера в то, что западные технологии, освобожденные от хаоса рынка и соединенные с преимуществами планового хозяйства, совершат чудо. Тысячи иностранных специа­листов были приглашены на работу в Советский Союз. В конце 1920-х гг. США были главной страной, где СССР закупал промыш­ленное сырье, оборудование и технологии, рекрутировал специалис­тов. Гиганты советской индустрии строились по американским калькам. Однако с начала 1930-х гг. закупки в США стали резко па­дать и к 1933 г. практически «сошли на нет»210. Разочарование в США, кроме психологических причин - ожидаемого быстрого чуда не произошло, можно объяснить и рядом других факторов. Надоб­ность в автомобилях, тракторах и другой сельскохозяйственной тех­нике, которая в 1931 г. составляла половину советского импорта из США, отпала с открытием заводов в Горьком, Харькове и Ростове-на-Дону. Резкое падение импорта из США объясняется также поли­тическими и финансовыми причинами. До конца 1933 г. у СССР и США не было дипломатических отношений. Договоры американ­ских фирм с советским правительством были их личным делом, американцы заключали их на свой страх и риск. Сотрудничество с Германией до прихода Гитлера к власти проходило в более бла­гоприятном политико-экономическом климате. Германское руко­водство, заинтересованное в сотрудничестве с СССР, благодаря ко­торому оно обходило запреты Версальского договора, выступало гарантом советских долгов. В случае советского банкротства гер­манским банкам полагалась компенсация от своего правительства. Получение кредитов в Германии проходило более легко, и их усло­вия были более выгодны для СССР, чем условия кредитов частных американских фирм.

В начале 1930-х гг. Германия утвердилась как главная страна промышленного импорта в СССР. Советский Союз был главным покупателем германского промышленного оборудования, запчастей и инструментов, металла, труб, проволоки. За этот дорогостоящий импорт СССР поставлял в Германию сельскохозяйственное сырье и продовольствие - пшеницу, рожь, ячмень, масло, яйца, лес и меха. По словам наркома внешней торговли Розенгольца, в 1930 г. импорт

75

из Германии составил 251 млн руб. при пассивном сальдо в 45 млн руб. В период наивысшего «безумства импорта» в 1931 г. СССР ку­пил в Германии товаров на сумму более 400 млн руб. (более чем в два раза больше, чем в США), а пассивное сальдо советской торгов­ли с Германией достигло огромных размеров - более 280 млн руб. В

1932 г. импорт из Германии все еще оставался значительным -более 320 млн руб. при пассивном сальдо в более 220 млн руб. В

1933 г. в связи с изменившейся в Германии политической обстанов­кой и общим снижением советского импорта стоимость советских закупок в этой стране снизилась до 150 млн руб. при пассивном сальдо около 60 млн руб.211, но и в 1933 г. Германия все еще остава­лась главным импортером товаров в СССР.

Германия стала и главным кредитором Советского Союза: в на­чале 1930-х гг. львиная доля внешней задолженности СССР была долгом Германии. Советский Союз тяжело расплачивался за креди­ты, полученные в период «безумства импорта». По сведениям гер­манских источников того времени, советский долг по германскому импорту в начале 1933 г. колебался в размере 620-557 млн руб. (не включая авансов под будущий экспорт и долгов по невыполненным заказам)212. В 1933 г. СССР выплатил Германии по долгу 750 млн рейхсмарок (более 340 млн руб.), но вместе с новыми заказами и продлением кредита общий долг СССР оставался высоким: на 1 ян­варя 1934 г. - более 300 млн руб.213 На 1 октября 1934 г. СССР все еще оставался должен Германии около 310 млн рейхсмарок (более 140 млн руб.)214. Кроме Германии, на 1 января 1933 г. СССР был также должен (без авансов под будущий экспорт и долгов по не­выполненным заказам) Англии 100 млн руб., Польше и США по 40 млн руб., Италии 35 млн руб., Франции 25 млн руб., Норвегии 15 млн руб., Швеции 15 млн руб. и более мелкие суммы другим странам, а в общей сложности (кроме Германии) 320 млн руб.215

Для оплаты долгов по кредитам СССР вынужден был продавать драгоценные металлы, главным образом, золото. По данным Госбан­ка, в 1926/27 г. было продано золота на сумму более 20 млн руб.216 Лиха беда начало. Только за три с половиной месяца 1928 г. (с 1 ян­варя до 19 апреля), по данным Госбанка, было продано золота за границу иностранным банкам (Мидленд в Лондоне, а также Рейх­сбанк и Дойчебанк в Берлине)217 на сумму 65 млн руб. (более 50 т)218. Всего за 1927/28 г. и октябрь 1928 г. (то есть с 1 октября 1927 г. до 1 ноября 1928 г.), по данным Госбанка, за границей было продано 120,3 т чистого золота (более 155 млн руб.)219. Чтобы оце­нить размеры этих продаж, забегая вперед, скажу, что в 1927/28 г. золотодобыча СССР составила около 22-26 т чистого золота, а сво­бодные валютно-металлические резервы к началу осени 1928 г. упа­

76

ли до 131,4 млн руб. (эквивалент 102 т чистого золота). Продажа 120 т чистого золота за рубеж фактически означала, что были ис­пользованы все добытое в тот год золото и практически все валют -но-металлические свободные резервы страны220. Именно в тот год Политбюро, пытаясь свести концы с концами, начало распродавать музейные коллекции страны.

В начале 1930-х гг. главный маршрут, которым советское золото уходило на Запад, пролегал пароходами до Риги, а оттуда сухопут­ным путем в Берлин. Американское посольство в Риге, которое до открытия дипломатической миссии в Москве собирало информа­цию об СССР, пристально следило за перевозками золота221. Источ­ником информации были латвийские газеты, которые трубили на весь свет о прибытии советского золота в Ригу. Журналисты сооб­щали о датах прибытия ценного груза, вес ящиков, маршрут и на­значение золотых посылок. Американцы по своим каналам проверяли данные газет и делали сводки об общем количестве перевозок золота.

Материалы американского посольства в Риге свидетельствуют, что в 1931 г. золотые грузы из СССР прибывали в Ригу каждые две недели222. К 1934 г. интервалы несколько увеличились. За время с 1931 г. до конца апреля 1934 г. из СССР, по данным американцев, было вывезено через Ригу золота на сумму более 336 млн руб. (бо­лее 260 т чистого золота)! (табл. 6). Опубликованные данные совет­ского торгпредства в Германии показывают схожую картину, сущес­твенно расходятся только данные за 1933 г. (табл. б)223. По сведениям Розенгольца, СССР вывез в Германию золота (вместе с валютой) и того больше: в 1932 г. на 110 млн руб., а в 1933 г. - на 170 млн руб., то есть более 200 т чистого золота!

Откуда взялись эти тонны золота? Остатки казны Российской империи и скудная выручка советского экспорта составляли лишь часть золота, вывезенного через Ригу в Рейхсбанк. Но если в госу­дарственных кладовых не осталось золота, то оно было в достатке в недрах земли. Сибирь - природная кладовая несметных богатств, одно из лучших приобретений России. Могла ли золотодобываю­щая промышленность в начале 1930-х гг. обеспечить валютные нужды индустриализации?

Золотая промышленность России началась на Урале в 40-е гг. XVIII в. Березов был одним из первых золотых приисков. Сибирь долго оставалась «неоткрытой», о ее несметных золотых богатствах не знали. До начала XIX в. отрасль развивалась медленно, главным образом по причине государственной монополии золотодобычи. С ее отменой в 1814 г. развитие быстро пошло вперед и к началу XX в. Российская империя заняла четвертое место в мировой добыче зо­

77

лота после Трансвааля, США и Австралии (табл. 10). Золотодобы­ча России, которая в 1913 г. составила 60,8 т224, к началу Первой мировой войны находилась в руках иностранцев. В отрасли подав­ляюще преобладал ручной труд.

Во время Первой мировой войны начался развал отрасли, кото­рый завершили революция и Гражданская война225. Частники-ста­ратели понемногу продолжали мыть золото на сибирских реках, но оно уходило за кордон, к государству не попадало, да и какая власть представляла в Сибири российское государство в те годы, сказать было не просто. В Гражданской войне большевики отстояли все из­вестные «золотоносные земли» Российской империи. В годы нэпа золотодобыча начала возрождаться, главным образом, силами част­ных старателей и иностранных концессий, у которых советское го­сударство скупало золото 226 (табл. 7). К концу 1920-х гг. СССР вернул себе четвертое место в мировой золотодобыче (после Южной Африки, США и Канады), но не достиг довоенного уровня золотодобычи Российской империи. Разрыв между добычей золота в СССР и золотодобычей трех лидирующих держав был огромным (табл. 10).

До 1928 г. руководство СССР много тратило золота, но мало за­ботилось о его добыче. По меткому замечанию Л. В. Сапоговской, в те годы государство было не промышленником, а хранителем амба­ров: его роль состояла не в развитии золотодобычи, а в конфиска­ции накопленного и скупке добытого227. Парадоксально, при острой нужде государства в золоте золотодобывающая промышленность считалась третьестепенной. Форсированная индустриализация и связанный с ней золотовалютный кризис привели к рождению со­ветской золотодобывающей промышленности. Прежде всего госу­дарство забрало концессии из рук иностранцев228, но этого было не­достаточно. В конце лета 1927 г. Сталин вызвал к себе Александра Павловича Серебровского, большевика «ленинской гвардии», кото­рая делала революцию. Серебровский к тому времени уже отличил­ся на хозяйственной работе. По поручению Ленина он восстанавли­вал нефтяную промышленность Баку. С «нефтяного фронта» Сталин бросил Серебровского «на золотой фронт»229, назначив его председателем только что созданного Всесоюзного акционерного общества «Союззолото»230. Задача была поставлена не простая -догнать и перегнать лидеров мировой золотодобычи.

Острая необходимость, граничившая с отчаянием, определила выбор тактики золотодобычи, поражавшей иностранных специалис­тов: добывать золото везде, где оно было, не считаясь с затратами. В разработку шли даже самые бедные, убыточные месторождения. На

78

Западе предприниматели не стали бы связываться с ними. Джон Литтлпейдж, американский инженер, который на протяжении деся­ти лет помогал советской власти создавать золотодобывающую про­мышленность, вспоминает слова руководителя одного из приисков: «В нашей системе Вам не надо волноваться о затратах» («Under our system you don't need to worry about cos£s»)231. Лишь со временем по мере ослабления золотого кризиса руководство страны стало требо­вать снижения себестоимости добытого золота.

Серебровский и его соратники работали самоотверженно, не за страх, а за совесть. Несколько важных факторов определили быс­трое развитие золотодобывающей промышленности СССР: покро­вительство Сталина, который взял отрасль под свой контроль, под­держка наркома тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе, свободы и льготы частным старателям232 и отрасли в целом, а так­же механизация «хозяйской», то есть государственной добычи. По официальным данным, за период 1928-1931 гг. государство вложи­ло в отрасль 500 млн руб. К началу 1930-х гг. более половины работ в отрасли было механизировано233.

Золотодобывающая промышленность США стала моделью для советской золотой индустрии. В конце 1927 г. Серебровский, в ка­честве профессора Московской Горной академии, изучал техноло­гии и оборудование на приисках Аляски, Колорадо и Калифорнии. Он приезжал в США еще раз в 1930 г., чтобы восполнить «пробел», отмеченный Сталиным в его изысканиях, - незнание общей струк­туры золотопромышленности и связи ее с финансирующими бан­ковскими учреждениями. В свой второй приезд в США Серебров­ский проделал титанический труд, изучая работу банков в Бостоне и Вашингтоне, заводов в Детройте, Сэнт-Луисе, Балтиморе, Фила­дельфии, рудников в Колорадо, Неваде, Южной Дакоте, Аризоне, Калифорнии, Юте. Серебровского интересовали не только машины и финансовые системы, он вербовал инженеров234. Из-за расстрой­ства здоровья поездка закончилась в больнице235.

Ни один из годовых планов золотодобычи в 1930-е гг. в СССР не был, да, видимо, и не мог быть выполнен - астрономические директи­вы пятилеток играли скорее роль мобилизующего фактора, чем ре­ального ориентира. Но добыча золота в СССР стабильно росла (табл. 9). С 1932 г. к «гражданским» производствам золотодобываю­щей промышленности, находившимся в ведении Наркомата тяжелой промышленности, прибавился Дальстрой - золотодобыча заключен­ных Колымы236. Дальстрой появился практически одновременно с началом скупки бытового золота у населения в Торгсине. Такое со­впадение, конечно, не случайно: Дальстрой и Торгсин были звеньями

79

одной цепи - поиска золота для индустриализации. По архивным данным, в 1934 г., а по официальным заявлениям советских руково­дителей, на два года раньше СССР силами гражданской и лагерной золотодобычи превзошел показатели предвоенной добычи золота Российской империи (табл. 9). Доля СССР в мировой добыче золо­та повысилась с 5% в 1932 г. до 10% в 1935 г.237

Судьба Серебровского, отца золотодобывающей промышленнос­ти СССР, которая до сих пор кормит страну, сложилась трагически типично для сталинского времени238. В конце июля 1937 г. Сереб-ровский вернулся из командировки в Москву больной, с гнойным плевритом. В тяжелом состоянии попал в больницу. В середине сен­тября ему сделали операцию и он стал поправляться. 22 сентября Сталин поздно вечером лично позвонил жене Серебровского домой, узнал, как здоровье Александра Павловича, пожурил, что та не пользуется наркомовской машиной, напоследок просил передать Серебровскому поздравления с назначением на должность наркома и пожелал скорого выздоровления. На следующий день Серебров­ского арестовали и прямо из больницы на носилках перевезли в тюрьму. 8 февраля 1938 г. он был приговорен к «высшей мере соци­альной защиты» по обвинению в контрреволюционной деятельнос­ти и через день расстрелян. Его жену, Евгению Владимировну, кото­рая пыталась добиться правды, арестовали в ночь на 7 ноября -канун годовщины революции, она провела в заключении в общей сложности 18 лет239.

В интервью газете «Нью-Йорк Тайме» Сталин заявил, что СССР в 1933 г. добыл 82,8 т чистого золота240. Это означало, что СССР пе­регнал США, чья добыча в тот год немногим превысила 70 т, и стал догонять Канаду, добывшую в тот год чуть больше 90 т чистого зо­лота. Дальше - больше: согласно официальным заявлениям совет­ских руководителей, в 1934 г. СССР по добыче золота вышел на второе место в мире, обогнав США и Канаду, уступая теперь только мировому лидеру золотодобычи - Южной Африке241. Хвальбы со­ветских руководителей об успехах золотодобычи испугали мировое сообщество: что, если Советы и дальше будут так добывать, да вы­брасывать золото на мировой рынок, - цены упадут, так можно ве­ликие державы и «по миру пустить». Мир всерьез ожидал, что к концу 1930-х гг. СССР перегонит Южную Африку, добыча которой превышала 300 т чистого золота в год, а к концу 1930-х приблизи­лась к 400-тонной отметке242.

Архивы золотодобывающей промышленности свидетельствуют, однако, что советское руководство опережало события. По добыче золота, «гражданской» и гулаговской, СССР еще и в 1935 г. отста­вал от Канады и США (табл. 9 и 10). Золотодобыча СССР вышла

80