4 Елена Осокина Золото для индустриализации ТОРГСИН

отдела НКВД для разработки плана оказания военной помощи Испании. Этот план был рассмотрен Политбюро и в целом утверж­ден 29 сентября 1936 г. в нарушение уже принятой Советским Сою­зом в августе Декларации о невмешательстве в дела Испании394.

Ясно, что республиканцы разыграли козырную карту - они предложили Сталину что-то такое, от чего он не смог отказаться. Но что? - Почти весь золотой запас Испании, четвертый по величине в мире: золото ограбленных испанцами ацтеков и инков, слитки и бруски, золотые испанские песеты, французские луидоры, англий­ские соверены - ценности, копившиеся со времен объединения Кас­тилии и Арагона. Думаю, что исследователи правы: договоренность между Сталиным и республиканским руководством была достигнута уже в сентябре 1936 г.395 Обмен официальными письмами и подпи­сание документов в октябре носили формальный характер396. Прак­тически все исследователи этой темы согласны с тем, что инициати­ва сделки принадлежала испанскому руководству - премьер-мини­стру Ларго Кабальеро и министру финансов Хуану Негрину, которые действовали с согласия президента Республики Мануэля Асанья397. По словам Альвареса дель Вайо, министра иностранных дел и воен­ного комиссара республиканской Испании, то был шаг отчаяния, бе­зысходности398: националисты Франко вплотную подошли к Мад­риду. Судьба Республики висела на волоске.

Почему Сталин решил ввязаться в испанскую драку? Историки приводят тому много причин - тут и угроза расползания фашизма, и недоверие к лидерам европейских держав, и стремление получить международный престиж борца с фашизмом и приглушить протес­ты в мире против террора в СССР. Историки вспоминают и о когда-то страстно желанной, но не сбывшейся мечте большевиков о миро­вой революции. Другие считают, что мировая революция уже давно перестала занимать Сталина, что в Испании он руководствовался интересами внешней политики СССР: убедить Запад в необходи­мости коллективной безопасности или использовать просоветскую Испанию в случае победы над Франко, как объект торга с мировыми лидерами - Великобританией и Францией, а если те окажутся не­сговорчивыми, то с Германией. Не отвергая этих доводов, считаю, что в решении Сталина помочь Испании золото как таковое играло не последнюю роль.

У Сталина было немало комплексов, в том числе, как представ­ляется, и страх перед пустыми золотыми кладовыми. Он пришел к единоличной власти в конце 1920-х гг., когда большевики практи­чески полностью израсходовали попавший к ним в руки золотой за­пас Российской империи399. Тратили не считая, полагая, что золото и деньги нужны при капитализме, а социализм обойдется без них.

ПО

На фоне пустых золотохранилищ Госбанка форсированная индус­триализация выглядит аферой. Ввязавшись в нее, Сталин в полной мере ощутил силу золота. В конце 1920 - начале 1930-х гг. совет­ское руководство пережило «валютный стресс», о чем свидетель­ствуют лихорадочные, экстраординарные, а порой преступные и без­рассудные действия: «золотушные» кампании ОГПУ, экспорт зерна из голодавшей страны, распродажа музейных ценностей. К этому можно добавить Торгсин, зэковский Дальстрой, разрешение эмигра­ции400 за большие деньги и многое другое. Поговаривали даже о вы­пуске государством фальшивых долларов401. Все было подчинено одной цели - любыми средствами найти золото и валюту. Не брез­говали ничем. Подобно тому, как человек, переживший голод, будет всю жизнь впрок запасать продукты, так и Сталин, однажды пере­жив государственное золотое банкротство, до конца своей жизни на­ращивал золотой запас страны. К концу его правления, по офици­альным данным, золотой запас СССР достиг рекордной цифры -более 2 тыс. т. Сталин не только собирал золото, где только было возможно, но и создал базу для его постоянного притока в государ­ственные кладовые: в годы его правления в СССР появилась золо­тодобывающая промышленность и началась промышленная разра­ботка, в том числе и силами ГУЛАГа, золотых богатств Сибири. При последующих советских лидерах страна жила за счет «золота Сталина» и фактически полностью израсходовала созданный им зо­лотой запас402.

Вряд ли во второй половине 1930-х гг. кто-то сомневался в том, что дело идет к мировой войне. Хотя золотая проблема в СССР уже не стояла так остро, испанское золото, «если завтра война», могло оказаться кстати. Сталин, конечно, получил его не в подарок, а в уплату за военную помощь. Предполагалось, что все до последней монеты должно было быть потрачено на нужды республиканской Испании. Однако, представляя характер Сталина, думаю, что он смог использовать золотой запас Испании с выгодой для своего ре­жима. Документы отчасти подтверждают это403. Возвращать испан­ское золото он, по-видимому, ни при каких обстоятельствах не соби­рался404. Историки продолжают спорить, пошло ли золото Испании исключительно на военную помощь республиканскому правитель­ству или что-то «прилипло к сталинским рукам»405. Интересно было бы заглянуть в кладовые Госбанка сегодня - не там ли все еще золотые песеты и луидоры406. Грустно думать, что весь этот нумиз­матический раритет переплавили в однообразные бруски407.

Все исследователи операции «X» согласны в том, что оказание помощи Испании было коммерческой сделкой. СССР ничего не покупал для Испании за свой счет и, как правило, действовал по

111

принципу монтера Мечникова: «утром деньги - вечером стулья». Сталин был прагматичнее последующих советских лидеров, оста­вивших после себя не выплаченные Советскому Союзу «за оказание интернациональной помощи» долговые обязательства на сотни мил­лиардов долларов408. Сталин не верил словам и слезам. Ему нужны были гарантии. Не думаю, что он вообще стал бы вести переговоры с республиканцами, если бы золото оставалось в осажденном Фран­ко Мадриде. Сами переговоры стали возможны во многом потому, что золота в Мадриде уже не было. 13 сентября 1936 г. министр фи­нансов Негрин получил от президента и премьер-министра Респуб­лики картбланш на переправку в случае необходимости золота из Банка Испании в любое (!), по мнению Негрина (!), безопасное мес­то. Уже на следующей день, 14 сентября, ценности стали вывозить из Мадрида в Картахену. По мнению С. Пайна, именно в этот день и вряд ли случайно Сталин, оставив колебания, назначил комиссию для разработки операции «X»409. И вряд ли случайно Негрин вы­брал местом хранения золота именно Картахену - этот своеобраз­ный «советский сектор», порт, где разгружались советские суда. Там золото и серебро испанской казны отвезли в старые пещеры, слу­жившие когда-то пороховыми погребами410.

За погрузку и транспортировку золота в СССР отвечал НКВД. Ответственным за выполнение этой миссии нарком Н.И. Ежов наз­начил Александра Орлова, который с сентября 1936 г. находился в Испании в качестве заместителя военного советника по контрраз­ведке и партизанской борьбе в тылу франкистов411. В течение трех ночей, 22-25 октября 1936 г., в кромешной тьме советские танкис­ты, ожидавшие в Картахене прибытия боевой техники, на грузови­ках перевозили золото в порт и грузили на советские суда412. Благо­получно пройдя маршрут (у каждого судна он был свой), советские суда «Нева», «КИМ», «Кубань» и «Волголес» 2 ноября доставили золото в Одессу413, а оттуда спецпоездом под усиленной охраной НКВД оно проследовало в Москву в хранилища Госбанка414.

Кривицкий красочно описал прибытие испанского золота в СССР: «По указанию Сталина разгрузка прибывавших партий дове­рялась только офицерам тайной полиции, по личному выбору Ежова, во избежание распространения малейших сведений об этих операци­ях. Однажды я заметил в печати список высших представителей ОГПУ, награжденных орденом Красного Знамени. Среди них были из­вестные мне имена. Я спросил у Слуцкого415, в чем состояла заслуга награжденных. Он объяснил, что это список руководителей специаль­ного отряда численностью 30 человек, который был послан в Одессу для разгрузки ящиков с золотом: офицеры ОГПУ использовались на этой работе в качестве докеров. Операции по разгрузке золота из

112

Испании проводились в величайшей тайне - это было первым случа­ем, когда я услышал о них. Один мой сотрудник, оказавшийся участ­ником упомянутой экспедиции в Одессу, описывал мне потом сцены, которые там увидел: вся территория, примыкающая к пирсу, была очищена от людей и окружена цепью специальных отрядов. Через все освобожденное пространство, от пристани до железнодорожного пути, высшие чины ОГПУ изо дня в день переносили на спине ящики с золотом, сами грузили их в товарные вагоны, которые отправлялись в Москву под вооруженной охраной. Я пытался узнать, каково коли­чество доставленного золота. Мой помощник не мог назвать какой-либо цифры. Мы переходили с ним через Красную площадь в Москве. Указав на пустое пространство вокруг нас, он сказал: "Если бы все ящики с золотом, которые мы выгрузили в Одессе, положить плотно друг к другу на мостовой Красной площади, они заняли бы ее полнос­тью, из конца в конец"»416.

Удача играла на стороне Сталина. Но и секретность соблюдалась исключительная, что объясняет гладкое прохождение операции «X» -ни налетов авиации, ни попыток остановить и проверить суда не было. О времени проведения операции знали с обеих сторон лишь несколько человек417. Даже в сверхшифрованной переписке золото называли просто металлом. Для страховки в документах, выданных ему Негриным, Орлов в момент перевозки и погрузки золота на суда фигурировал как господин Блэкстоун, представитель Банка Америки, выполнявший поручение американского президента Руз­вельта вывезти золото в США. Испанским добровольцам, которые на советских судах сопровождали золото в СССР, разрешили вер­нуться на родину только после падения Республики418, двое из них к тому времени уже успели жениться в Москве. Сверхсекретность, отсутствие информации плодили слухи и легенды о том, что золото в СССР перевозили в карманах испанские дети, а другие утверж­дали, что для этого использовали подводные лодки.

Сталин получил и золото и престиж. Ну, а что же бывший дирек­тор Торгсина? Какова роль Сташевского в операции «X»? В Испа­нии он занимал пост торгового атташе, а главный товар во время войны - это оружие. Одной из основных обязанностей Сташевско­го была организация доставки оружия в Испанию. Факты свиде­тельствуют о том, что это была не просто покупка, доставка, разгруз­ка 419. Как и все другие советские военные советники, Сташевский пытался взять бразды правления в свои руки - не советовать, а ру­ководить. Кривицкий, например, считал, что Сташевский фактически контролировал испанскую казну, подчинив себе министра финан­сов Негрина. «В нашей среде (разведчиков. - Е. О.), - пишет он, -Сташевского тогда в шутку называли "богатейшим человеком в

113

мире" за то, что ему удалось взять в руки контроль над испанской казной»420. Более того, по мнению Кривицкого, именно при участии Сташевского, выполнявшего директивы Сталина, Кабальеро в мае 1937 г. ушел в отставку, а главой мадридского правительства стал бывший министр финансов Негрин. Два человека, Берзин и Ста­шевский, как считал Кривицкий, прочно «держали» в своих руках правительство республиканцев421.

Именно Сташевский, по мнению Кривицкого, который и сам не был сторонним наблюдателем и занимался закупками оружия для Испании, являлся главной фигурой в операции «X». Якобы он по заданию Сталина предложил Негрину заключить сделку - отвезти испанское золото в Москву в обмен на поставки оружия. На версию Кривицкого, казалось бы, работает и то, что Сташевский и Негрин были в хороших отношениях. Участник событий тех дней Альварес дель Вайо пишет: «Русский, с кем Негрин имел наибольшие контак­ты, был Сташевский, у них сложилась настоящая дружба». Дружба эта, правда, не была панибратством. «Даже Сташевский, - продол­жает дель Вайо, - обращаясь к Негрину, всегда называл его полным официальным титулом»422. Пайн вносит в эту историю новые дета­ли: «Негрин сам развивал более тесные коммунистические контак­ты. Его личный секретарь, Бенино Мартинес, с которым он был в до­верительных отношениях, был членом Коммунистической партии и быстро установил близкие личные отношения с человеком, занимав­шим в советском посольстве пост, аналогичный посту его босса, Артуром Сташевским, торговым атташе; они часто обедали вмес­те»42-3.

Между тем другой активный участник операции «X» А. Орлов и те, кто писали с его слов или использовали его показания424 (Газур, Костелло и Царев, Брук-Шеферд), вообще не упоминают имени Сташевского. По их версии, Орлов являлся главной фигурой опера­ции «X» - он лично получил телеграмму Ежова с поручением Ста­лина организовать отправку золота и вместе с послом СССР Розен-бергом встретился с Негрином, именно Орлов уговорил Негрина отдать золото и руководил погрузкой. Где же истина?

Как уже было сказано выше, архивные документы свидетель­ствуют, что инициатива сделки «оружие в обмен на золото» шла от республиканского руководства, оказавшегося перед выбором: «ко­шелек или смерть». Не думаю, что кому-либо вообще пришлось уго­варивать Негрина. Кроме того, время прибытия Сташевского в Испанию заставляет отказаться от версии Кривицкого о том, что это Сташевский подтолкнул Негрина к принятию решения о золоте: принципиальная договоренность о транспортировке золота в СССР была достигнута уже в сентябре, Сташевский же, как свидетельству­

114

ют особые папки Политбюро, был командирован в Испанию в конце октября 1936 г., уже после того, как 15 октября Кабальеро и Негрин официальным письмом обратились к Сталину с предложением при­нять на хранение 510 т золота425.

Однако и версия Орлова, а также тех, кто, следуя его показани­ям, вообще не упоминают Сташевского в деле об испанском золоте, отдавая все лавры операции НКВД, требует пересмотра. Сташев­ский прибыл в Испанию сразу же по достижении принципиального согласия между Сталиным и республиканским руководством о пе­редаче золота. Это может свидетельствовать о том, что он был по­слан довести начатое дело до конца. Сташевский не был автором идеи о передаче золота Испании СССР и не уговаривал Негрина от­дать золото426, но он тем не менее был активным участником этой сделки.

Воспоминания участников операции «X» свидетельствуют, что переговоры о золоте велись по линии двух ведомств - Наркомата иностранных дел через советского посла в Испании и Наркомата внешней торговли через торгового атташе. По мнению Кривицкого, торговое ведомство выполнило главную задачу. «Здесь находился официальный советский посол Марсель Розенберг, но он только про­износил речи и появлялся на публике. Кремль же никакого значения ему не придавал» - пишет Кривицкий427. Участие торгового ведом­ства в сделке было решающим, так как золото передавалось СССР не на хранение, а в уплату за торговые операции с оружием. Негрин вел переговоры со Сташевским именно как с торговым атташе, отве­чавшим за поставки оружия. О том, что Сташевский не просто знал о сделке, но контролировал ее проведение, свидетельствует его шифротелеграмма от 24 апреля 1937 г., посланная из Валенсии - но­вой резиденции республиканского правительства, покинувшего опасный Мадрид, в Москву наркому внешней торговли Розенголь-цу: «Выяснил точно, что московский акт приемки золота был пере­дан Кабальеро, а он, в свою очередь, передал его Барайбо - замести­телю военного министра; человек весьма сомнительный»428. За участие в операции Сташевский был награжден орденом Ленина, в то время высшей наградой СССР.

НКВД же и его представитель в Испании Орлов не вели перего­воров о совершении сделки, а отвечали только за транспортировку золота в Москву. Телеграмма Ежова, полученная Орловым 20 октяб­ря 1936 г., с указаниями «хозяина» приказывала организовать вывоз золотой казны. Встретившись с Негрином, Орлов обсудил практи­ческие детали погрузки и вывоза золота из Картахены. Замалчива­ние им роли Сташевского в операции «X»429 может объясняться личными мотивами, а также распрями между разведками двух ве­

115

домств. Сташевский в Испании представлял военную разведку и в своих докладах открыто критиковал действия НКВД в Испании и его представителя Орлова430.

С НКВД связаны последние трагические дни Сташевского. При отсутствии доступа к его личному делу книга Кривицкого остается практически единственным источником информации о конце жизни этого человека431. По мере нарастания репрессий в Красной армии тучи сгущались и над Сташевским432. В апреле 1937 г., как пишет Кривицкий, Сташевского вызвали из Испании в Москву для докла­да Сталину. Более месяца прошло со времени злосчастного пленума ЦК ВКП(б), и маховик репрессий уже набирал обороты, но Сташев­ский, видимо, не считал нужным осторожничать. В своем разговоре со Сталиным, по свидетельству Кривицкого, который виделся со Сташевским в те дни в Москве433, он критиковал репрессии НКВД в Испании и пытался склонить Сталина к мысли о необходимости изменить курс. По словам Кривицкого, Сташевский вышел от Ста­лина окрыленным. Затем он встретился с М.Н. Тухачевским, поло­жение которого уже становилось непрочным, и критиковал грубое поведение советских военных советников в Испании. Этот разговор, как пишет Кривицкий, породил много толков. Тогда Сташевского не арестовали и позволили вернуться в Испанию, но он, по мнению Кривицкого, своим поведением ускорил свой арест.

Здесь следует сказать несколько слов об отношении Сташевско­го к репрессиям. Без сомнения, он был человеком Сталина. Нет свидетельств тому, что Сташевский критиковал репрессии в СССР. Кривицкий отзывался о нем как о «закоренелом сталинисте» и «твердом партийном ортодоксе», который «без всякого снисхожде­ния относился к троцкистам в Советском Союзе и одобрял методы расправы с ними». В своих испанских донесениях Сташевский пи­сал об организованном саботаже, вредительстве и предательстве в высшем командовании, как причинах неудач республиканских сил: «Яуверен, что провокаций кругом полно и не исключено, что сущест­вует фашистская организация среди высших офицеров, занимающих­ся саботажем и, конечно, шпионажем»434. Однако мне представляет­ся, что здесь Сташевский говорит о необходимости репрессий против реальной «пятой колонны», которая есть в любой стране и всегда активизируется в годы войны. Документы свидетельствуют, что Сташевский не был противником сотрудничества с некомму­нистическими испанскими партиями левого толка. Так, он считал возможным работать в правительстве с анархистами, когда те пред­принимали шаги к сотрудничеству с коммунистами435. По свиде­тельству Кривицкого, испанцы и Испания нравились Сташевскому, который заново пережил там свою революционную молодость. То,

116

что Сташевский наблюдал в Испании, - спецтюрьмы НКВД, убий­ства, пытки, похищения людей - было не актом правосудия, а прес­туплением, злоупотреблением властью, «колониальным рукоприк­ладством». Как умный человек, он не мог не видеть, что репрессии НКВД вредили делу, дробя единый фронт антифашистов, подрывая его силу, оскорбляли традиции испанцев, настраивали их против Советского Союза. У меня не вызывают сомнения слова Кривицко­го о том, что Сташевский, который в принципе не был против реп­рессий как метода политической борьбы, выступал против произво­ла НКВД и лично Орлова в Испании. Сташевский уехал из СССР осенью 1936 г., еще до разгула ежовщины. Кто знает, будь Сташев­ский в СССР, не занял ли бы он в отношении ежовщины ту же по­зицию, что и в отношении преступлений НКВД в Испании. Но вре­мени на это ему отпущено не было.

Для того чтобы выманить Сташевского из Барселоны в Москву, пишет Кривицкий, в заложники взяли его 19-летнюю дочь. Она вместе со своей матерью, Региной Сташевской, работала в совет­ском павильоне на Всемирной выставке в Париже. В июне 1937 г. дочери Сташевского предложили отвезти в Москву экспонаты выс­тавки. Она уехала и исчезла. Вскоре после этого в Москву был вы­зван Сташевский. Он выехал, как сообщает Кривицкий, вместе с Берзиным и проехал через Париж в невероятной спешке, даже не повидавшись с женой. Кривицкий разговаривал по телефону с же­ной Сташевского, и та была очень встревожена, что телефон в их московской квартире не отвечал. Через несколько недель она полу­чила от мужа короткую записку с просьбой срочно приехать в Мос­кву. Решив, что муж в тюрьме и нуждается в помощи, Регина Ста-шевская немедленно выехала из Парижа в Москву. «Больше ничего мы о ней и ее семье не слышали», - заключает Кривицкий.

Регина Сташевская выжила, но Кривицкому, который погиб в 1941 г. в эмиграции в США, об этом узнать не удалось. У меня нет информации о том, что случилось с ней после приезда в Москву. Если она и ее дочь были арестованы, то их следственные дела дол­жны быть в архиве НКВД. Но именно Регина К.(?) Сташевская в 1956 г. во время наступившей после XX съезда КПСС оттепели об­ратилась в Комитет партийного контроля с просьбой о реабилита­ции мужа. Из материалов архива ФСБ и справки КПК о реабилита­ции А. К. Сташевского мы узнаем некоторые обстоятельства его гибели. По приезде в Москву, Сташевский 8 июня был арестован НКВД. Ему было предъявлено обвинение в том, что он являлся чле­ном «Польской организации войсковой», которая в 1920-1930-х гг. якобы вела диверсионно-шпионскую деятельность против СССР в интересах польской разведки. По этому сфабрикованному НКВД

117

делу были арестованы многие польские политэмигранты и поляки в органах госбезопасности и армии, а также руководящие работники других национальностей, имевшие связи с Польшей436. В закрытом письме ГУГБ НКВД СССР «О фашистско-повстанческой, шпион­ской, диверсионной и террористической деятельности польской разведки в СССР» от 11 августа 1937 г., подписанном Ежовым, Ста­шевский, в частности, обвинялся в том, что использовал свое пребы­вание в Берлине в 1923 г. для срыва Гамбургского восстания437. Ма­териалы следственного дела, которые изучали в КПК в 1956 г., свидетельствовали, что Сташевский, очевидно, под пытками, при­знал свою «вину». Военная коллегия Верховного суда СССР 21 ав­густа 1937 г. приговорила его к высшей мере наказания. В тот же день приговор был приведен в исполнение438. Сопоставление дат свидетельствует, что в момент расстрела и несколько месяцев по­сле него Сташевский все еще числился членом партии. Комиссия партийного контроля исключила Сташевского из партии только 1 ноября 1937 г. Партийная бюрократия не поспевала за темпами расстрелов.

По заключению Главной военной прокуратуры Военная колле­гия Верховного суда СССР 17 марта 1956 г. отменила приговор, вы­несенный А.К. Сташевскому в 1937 г., и «дело о нем прекратила»439. Вслед за этим последовала посмертная партийная реабилитация440. Настало время восстановить имя Артура Сташевского и в истории...

Серебро

Серебро в ожидании скупки: расчет или недальновидность? «Серебряный прорыв»: Власть и общество в противоборстве. Торгсин как «лагерь для перемещенного антиквариата». Припек. Серебряный урожай. Разочарование

...Конец 1932 года. Уже более года Торгсин обслуживал советско­го потребителя441, но принимал только валюту и золото. Люди же несли в Торгсин все, что имели, - бриллианты, рубины, платину, се­ребро, картины, статуэтки, умоляя обменять их на продукты. Они как бы подсказывали правительству, что еще у них можно забрать и обратить в станки и турбины. Конторы Торгсина сообщали в Прав­ление о потоке «неразрешенных» ценностей, то докладывало прави­тельству, но санкции свыше все не было. Почему, несмотря на острую нехватку валюты, Политбюро задерживало решение?

Видимо, изначально Торгсин задумывался как исключительно валютное и «золотодобывающее» предприятие. Иначе как объяс­

118

нить, что в пятилетнем плане Торгсина на 1933-1937 гг., который был принят в начале 1932 г., нет ни слова о возможной в будущем приемке незолотых ценностей. Решение принимать в Торгсине все ценности было результатом не только острого валютного кризиса, но и настойчивости людей: Торгсин был детищем как решений «сверху», так и чрезвычайно активной в условиях голода ини­циативы «снизу».

Документы позволяют сказать, что руководство страны хотело в первую очередь «снять золотые сливки» - заставить людей сдать именно золото. Опасения, что разрешение принимать другие виды ценностей, особенно менее ценное и более распространенное сереб­ро, приведет к падению поступлений золота, имели основания442. Чтобы стимулировать сдачу золота в условиях конкуренции с дру­гими ценностями, государству требовалось увеличить и качественно улучшить снабжение магазинов Торгсина - трудновыполнимая за­дача в условиях острого товарного дефицита первой половины 1930-х гг.443 Доводом в пользу версии о сознательном ограничении скупки ценностей золотом является и тот факт, что Политбюро, раз­решая в ноябре 1932 г. начать скупку серебра в Торгсине, рекомен­довало «на первое время не проводить это мероприятие в районах, где имеется значительное количество золота»444. Скупка незолотых видов ценностей в Торгсине начиналась не повсеместно, а как экс­перимент в самых крупных городах с целью посмотреть, какие по­следствия это будет иметь для скупки золота445. Кроме того, разре­шение принимать серебро конторы давали не всем своим магазинам одновременно, а выборочно и в первую очередь тем, где поступле­ние золота начинало резко снижаться446.

Объясняя медлительность в принятии и реализации решений о скупке серебра и других незолотых ценностей, необходимо принять в расчет и бюрократическую волокиту, и безхозяйственность, и не­достаток средств: нужно было искать пробиреров, открывать новые скупочные пункты, давать рекламу, выбивать товары, выяснять межведомственные проблемы. Между появлением идеи и ее вопло­щением в жизнь могли лежать долгие месяцы. Государственная ма­шина не поспевала за требованиями общества. Так, вопрос о скуп­ке серебра в Торгсине обсуждался в Наркомвнешторге осенью 1932 г.447, Политбюро дало добро в ноябре, в декабре серебряная скупка открылась в отдельных крупных городах448, в январе Торг­син должен был начать скупку серебра повсеместно449, однако в дей­ствительности по всей стране она развернулась только весной - ле­том 1933 г.45°

Торгсин покупал бытовое серебро в ломе и изделиях, а также мо­неты царской чеканки и слитки. Как и в случае с золотом, Торгсину

119

запрещалось принимать церковную утварь, которая по закону и без того принадлежала государству и подлежала конфискации451. Одна­ко крестьяне несли ризы с икон452, и в реальной жизни Торгсин, случалось, не только нарушал этот запрет, но и брал под защиту сво­их клиентов. Один из документов рассказывает историю «неизвест­ного гражданина», который в октябре 1933 г. принес в Торгсин ризу с иконы весом почти 3,5 кг. Торгсин принял у него серебро, запла­тив гражданину 48 руб. 47 коп. Местное отделение ОГПУ потребо­вало задержать сдатчика за расхищение государственной собствен­ности, но Торгсин отказался это сделать, чтобы не отпугивать покупателей453.

Торгсин не имел права принимать советские серебряные монеты, однако люди нашли способ обойти запрет. И об этом - целая исто­рия. В конце 1920-х гг., по выражению председателя правления Гос­банка Г.Л. Пятакова, в стране случился «серебряный прорыв»: из-за частых и значительных денежных эмиссий, с помощью которых По­литбюро пыталось покрыть дефицит госбюджета, бумажные деньги быстро обесценивались и люди стремились держать сбережения в серебряных монетах454. Крестьяне на базаре и нэпманы назначали двойную цену - на серебро продавали дешевле, чем на бумажные деньги. Госбанк выпускал серебряные монеты в обращение, откуда они мгновенно исчезали, оседая в кубышках у населения. Работни­ки в магазинах «зажимали» серебро в кассах. Трамваи из своей вы­ручки не сдавали государству ни одной серебряной монеты. Огром­ные очереди собирались у касс размена денег в отделениях Госбанка, люди надеялись получить серебро. «Серебряный кризис» развивался с 1926-1927 гг., но достиг своего апогея в 1929-1930 гг. В мае 1929 г. Наркомфин докладывал в Политбюро, что советские серебряные рубли и полтинники почти исчезли из обращения455.

Серебряной проблемой занимались самые высокие инстанции -комиссии Политбюро и СНК СССР. В ход пошли репрессии456. За укрывательство серебра можно было получить от 3 до 10 лет лаге­рей, а по показательным случаям - расстрел457. К концу сентября 1930 г. для ликвидации «серебряного прорыва» ОГПУ провело око­ло 490 тыс. обысков и 9,4 тыс. арестов, выслало в лагеря более 400 «спекулянтов и укрывателей серебра»458. В кампании участвовали даже школы: юные павлики Морозовы разоблачали спекулянтов-ро­дителей. Но остановить «серебряный прорыв» не удалось. Прави­тельство приняло решение о замене серебряной монеты никелевой и медной. В 1931 г. чеканка советской серебряной монеты прекрати­лась459. Но несмотря на репрессии, у населения остались значительные запасы советского серебра. Из общей стоимости 240 млн руб.460 се­

120

ребряных монет, выпущенных в обращение с начала реформы чер­вонца, в результате репрессий к осени 1930 г. было изъято монет только на 2,3 млн руб.461 По данным Госбанка, к лету 1934 г. все еще числились неизъятыми из обращения 65 млн банковской (рубли и полтинники) и 165 млн мелкой разменной серебряной монеты со­ветского чекана.

С началом серебряных операций в Торгсине припрятанное се­ребро неожиданно объявилось и стало возвращаться в Госбанк, но как! Поскольку Торгсин не принимал советские монеты, люди пере­плавляли их в слитки. Предприятие было очень выгодным: за сли­ток Торгсин давал цену, значительно превышавшую покупательную способность расплавленных серебряных монет. Судите сами, после переплавки 50 советских серебряных рублей получался слиток ве­сом в 1 кг (в каждой монете было 20 гр лигатурного веса). За него в Торгсине можно было получить до лета 1933 г. 12,5 руб., а с лета -14 руб. По официальному курсу торгсиновский рубль равнялся 6,6 простым советским рублям, на «черном» же рынке он был значи­тельно выше: во время голода 1933 г. за торгсиновский рубль давали 60-70 простых советских рублей. «Прокрученные» через Торгсин 50 серебряных советских рублей, даже по официальному обменному курсу торгсиновского и простого рубля, повышали свой номинал почти в два раза, а с учетом курса «черного» рынка в 10-15 раз, пре­вращаясь в 500, а то и 900 руб.

Конторы доносили в Москву, что серебряные слитки, которые люди приносили в Торгсин, имели явные признаки переплавки со­ветских монет: серп и молот и надпись «Пролетарии всех стран сое­диняйтесь». По сообщению астраханского торгсина, выплаты по та­ким слиткам достигали 500 руб. в день462. Астрахань была не единственным местом, где население отличалось вынужденной со­образительностью. Руководство страны стало бить тревогу и объя­вило войну народным умельцам. В апреле 1933 г. Наркомфин и Гос­банк выпустили секретный формуляр, который запретил Торгсину принимать слитки, имевшие признаки переплавки монет463. В ответ, как свидетельствует донесение, «деклассированный и преступный элемент умудрился улучшить свою работу» и явные признаки про­исхождения слитков исчезли, но переплавка не прекратилась. Нар­комфин не сдавался и запретил Торгсину принимать слитки серебра низкой пробы (советское разменное серебро было низкопроб­ным)464. Умельцы ответили тем, что приспособились к фабрикации слитков более высокой пробы. Нашлись и другие пути проникно­вения советских серебряных монет в Торгсин: пользуясь тем, что Торгсин принимал серебряные изделия любой пробы, ювелиры

121

и самоучки стали сдавать не слитки, а простенькие ювелирные изделия, сделанные из переплавленных советских серебряных мо­нет465.

Руководство страны не могло остановить народное предприни­мательство и вынуждено было отступить. В конце 1933 г. Госбанк смягчил ограничения по приему серебра в Торгсине. Его секретный циркуляр требовал, чтобы оценщики беспрепятственно принимали серебряные слитки высокой пробы, если отсутствовали явные при­знаки переплавки советской серебряной монеты466. Циркуляр Гос­банка был компромиссом в «серебряном противоборстве» государ­ства и общества: правительство не хотело поощрять переплавку советских монет, поэтому циркуляр был секретным, но в то же вре­мя, раз уж деньги были переплавлены, было лучше принять слитки, чем дать им уйти на «черный» рынок. За нарушение циркуляра че­ресчур разборчивые директора магазинов и оценщики могли быть наказаны. То, что «порча» советских серебряных монет со временем не прекратилась, ясно из письма председателя Торгсина Сташевско­го, который весной 1934 г. вновь поставил перед Наркомфином воп­рос о мерах против скупки сфабрикованных слитков467. В начале 1935 г. скупка в Торгсине слитков и грубых изделий из серебра без пробы была запрещена468.

Серебро и золото в Торгсине, как правило, принимал один и тот же оценщик469. Инвентарь для приема серебра был увесистый и грубый - зубило, молоток, коммерческие весы на 8 кг, под столом -большой ящик, куда оценщик бросал скупленное. Ящик крепился к полу болтами и запирался на замок. Как и в случае с золотом, в обя­занности оценщика входило установление пробы, запрещалось по­лагаться на ту, что имелась на изделиях470. В приемке серебра было больше простоты и меньше предосторожностей. Так, серебряную пыль, в отличие от золотой, оценщику не приходилось собирать. Торгсин принимал серебро по весу, и перед взвешиванием оценщик выламывал все несеребряные вставки.

Торгсин был своебразным перевалочным пунктом, «лагерем для перемещенного антиквариата», где дешевый лом соседствовал с под­линными шедеврами. Руководство Торгсина пыталось бороться с варварскими методами приемки и сохранять художественные цен­ности от переплавки, правда, не для российских музеев, а для прода­жи за валюту. В декабре 1932 г., в начале операций по скупке сереб­ра, Наркомвнешторг разработал инструкцию, которая разъясняла приемщикам Торгсина, как отличить высокохудожественные сереб­ряные изделия от лома471. Торгсин должен был играть роль антик­варного фильтра: инструкция требовала сохранять в целости сереб-122

ро XVIII в. и старше, изящные серебряные изделия наиболее известных фирм XIX-начала XX вв., а также серебро, принадлежав­шее царственным российским особам, высокохудожественные се­ребряные предметы «русского, еврейского и кавказского националь­ного искусства». Отобранные вещи следовало бережно упаковать отдельно от лома, положить в ящик записку с информацией о при­емщике и стоимости вещей и отправить на Главный сборный пункт. Оттуда серебряный антиквариат шел на продажу в магазины Торгсина и за границу.

Оценщики Торгсина знали о необходимости сохранять антик­варное серебро472, за эту работу им полагалась премия, но есть все основания полагать, что в серебряной скупке Торгсина погибло много шедевров. Сотни тысяч тонн серебряных изделий XIX - на­чала XX вв. были уничтожены, переплавлены в слитки. В феврале 1933 г. Правление Торгсина ругало оценщиков за то, что они не вы­полняли инструкцию по приему антикварного серебра, сваливая его в одну кучу с простым473. Порой приемщику было безразлично либо он, в силу своей неграмотности или низкой квалификации, не мог определить ценность предметов. Вот лишь один из примеров. Управляющий Таджикской конторы Торгсина писал в Москву: «При отгрузке сданного серебра в декабре были по неопытности оценщика-приемщика в общем мешке отгружены две вазы, совершен­но одинаковые, прекрасной гравированной работы. Фигуры, имеющи­еся на них, всевозможные звери и фигуры гладиаторов, вступающих, видимо, с ними в бой. Считаем эти вазы весьма ценными и, узнав о их приемке и сдаче лишь сегодня, сообщаем об этом для Вашего сведения для проверки получения»414. Неизвестно, были ли найдены эти вазы и сколько произведений искусства превратилось в руках приемщи­ков Торгсина в лом. Как и в случае с золотом, антикварное, истори­ческое и художественное значение серебряных изделий не влияло на их скупочную цену в Торгсине - они принимались по цене сереб­ряного лома. Вставки, украшавшие антикварные изделия, сдатчику не оплачивались.

Владельцы серебра проходили в Торгсине ту же процедуру офор­мления документов, хождения по инстанциям и стояния в очередях, что и владельцы золота475. Но в отличие от золота, скупочная цена на которое в Торгсине представляла официальный рублевый экви­валент мировой цены, скупочные цены Торгсина на серебро были существенно ниже мировых. Документы Наркомторга говорят об этом открыто, объясняя разрыв цен неустойчивой рыночной конъ­юнктурой: к началу 1930-х гг. по сравнению с довоенным временем мировая цена на серебро упала в несколько раз476. Подстраховав­

123

шись на случай ее дальнейшего падения, Наркомвнешторг вначале установил скупочные цены на серебро в изделиях на 15-20% ниже мировых, а на монеты и того ниже477. Впоследствии скупочные цены на серебро в Торгсине повышались, но так и не догнали цены мирового рынка.

В январе 1933 г. скупка серебра в Торгсине только начала развора­чиваться, и за серебряный царский рубль люди получали 23 коп.478 Исходя же из мировой цены на серебро, по признанию самих работ­ников Торгсина, царский серебряный рубль должен был стоить 33-34 коп. Валютные расходы, связанные с пересылкой, аффи­нажем, страховкой, по расчетам работников Торгсина, составляли 5-6 золотых коп. на один серебряный рубль. Таким образом, от про­дажи на мировом рынке каждого переплавленного царского рубля - а их скупили миллионы - советское государство в первой половине 1933 г. «наваривало» около 5 коп. в валюте479.

За серебро в изделиях и слитках Торгсин платил их владельцам больше, чем за серебро в царских монетах480, поэтому для людей было выгоднее переплавить царские монеты и сдать их в Торгсин слитком. Однако и скупочные цены на серебро в изделиях и слитках отставали от мировых. В начале 1933 г. за килограмм чистого сереб­ра Торгсин платил людям 14 руб. 88 коп 481 По котировке же Нью-Йоркской биржи на 8 октября 1932 г. стоимость килограмма чисто­го серебра в рублевом эквиваленте составляла 18 руб. 66 коп482. В августе 1933 г. - скупочная цена, видимо, была повышена в июне -Торгсин стал платить людям за килограмм чистого серебра 16 руб. 67 коп.483 По котировкам же Лондона и Нью-Йорка в тот же период времени килограмм чистого серебра стоил 17 руб.484 Казалось бы, разница между скупочной и мировой ценой на серебро стала незна­чительной. Но дело в том, что люди сдавали не чистое, а лигатурное серебро, то есть смесь серебра с другими металлами. По данным Промэкспорта, в каждой тонне лигатурного серебра содержалось 1,2 кг золота (а также 230 кг меди)485. Видимо, из-за примесей золо­та Торгсин пытался стимулировать сдачу серебра в изделиях и слитках более высокой, по сравнению с монетами, скупочной ценой. Это «скрытое золото» Торгсин покупал у населения по цене сереб­ра, а затем после очистки продавал на мировом рынке в несколь­ко раз дороже, по цене золота. По расчетам Промэкспорта, полу­чалось, что летом  1933 г. чистая выручка государства (после вычета валютных расходов Промэкспорта)   по серебру 76-й пробы составляла 18 руб. 50 коп. за килограмм   чистого серебра, что было на 1 руб. 83 коп. выше существовавшей в то время скупочной цены Торгсина на серебро486.

124

В 1934 г. мировая цена на серебро быстро росла. Руководители Наркомвнешторга объясняли это закупками, которые проводили США для пополнения национальных запасов487. По котировкам Лондона на 19 ноября 1934 г. килограмм чистого серебра стоил 19 руб. 50 коп., а на 24-е - 20 руб. 40 коп. - 20 руб. 50 коп. Торгсин же продолжал скупать серебро по цене 16 руб. 67 коп. за килограмм чистоты. Председатель Торгсина Левенсон в записке наркому тор­говли Розенгольцу, а тот - в СНК СССР Рудзутаку сообщали, что с учетом содержания золота в лигатуре серебра и роста мировых цен Торгсин не доплачивал людям 35-40% (около 6 руб. 75 коп.) за каж­дый килограмм чистоты. Левенсон, а за ним и Розенгольц просили Совнарком повысить скупочную цену до 23 руб. за килограмм чис­тоты, чтобы остановить падение поступления серебра в Торгсин. Но и при новой цене, по признанию Левенсона, владельцы серебра в Торгсине все равно находились бы в значительно худшем положе­нии, чем владельцы золота488. Скупочные цены на серебро в Торгси­не были повышены, но только в самом конце 1934 г. и не до 23 руб., как просил Наркомвнешторг, а лишь до 20 руб. за килограмм чисто­ты489. «Навар», который получало государство, уменьшился, но со­хранился.

Зампредседателя Торгсина М.Н. Азовский в июне 1933 г., высту­пая на совещании директоров универмагов Западной области, с ци­ничной откровенностью признал прибыльность серебряных опера­ций: «Ряд работников считает, что нечего принимать серебро, если стоит очередь с золотом. Очень вредная теория. Неправильная тео­рия. И я вам скажу почему. Если хотите знать, то нам выгоднее при­нимать серебро, чем золото... Мы серебро продаем дороже, чем золо­то за границей, мы на нем зарабатываем больше, чем на золоте»49®. Откровение, вырвавшееся в запале выступления, было вычеркнуто при подготовке стенограммы к публикации: зачем рассказывать лю­дям, что их обманывают. Азовский в своем выступлении подметил еще одно важное значение серебра: «... серебро тянет за собой золо­то. Мы говорим, что у нас есть золотой покупатель и серебряный покупатель, и золотой сдатчик и серебряный сдатчик. И нужно ска­зать, что серебряный покупатель тащит за собой золотого. В самом деле, если сегодня он принес пару вилок и ложек и узнает, что такое Торгсин, то через некоторое время он понесет и колечко и серьги (зо­лотые. - Е. О.)... легче начинать с вилочки, с серебра...»49^

Большие планы по скупке серебра, а также оброненные в доку­ментах признания руководителей свидетельствуют, что руководство Торгсина считало серебряные ресурсы населения огромными и рас­считывало на значительные поступления. Сташевский, например, в письме в Наркомторг называл 500 т серебра, поступившего в Торг-

125

син в мае-июле 1933 г., «совершенно ничтожным» количеством492. Динамика поступления серебра, как и в случае с золотом, отражала развитие и отступление голода. Начав принимать серебро в декабре 1932 г., Торгсин за оставшиеся до конца года несколько недель ску­пил 18,5 т чистого серебра, заплатив сдатчикам 254 тыс. руб.493 В начале голодного 1933 г. поступление серебра быстро росло: в янва­ре люди снесли в Торгсин 59 т, в феврале - 128 т, в марте - 155 т, в апреле - 162 т чистого серебра. В мае и июне голод достиг своего апогея: Торгсин купил у населения соответственно 173 т и 170 т се­ребра. Затем голод пошел на убыль, и поступление серебра в Торг­син начало падать: в июле люди продали 149 т чистого серебра494. Всего за 1933 г. люди снесли в Торгсин 1730 т серебра (84-я проба), получив за него 23, 4 млн руб. (табл. 15). С учетом содержания зо­лота в лигатуре серебра и разницы между скупочной и мировой це­ной, по которой государство продавало серебро за границей, дей­ствительная стоимость серебра, сданного населением в 1933 г., составила 27,7 млн руб., а «навар» государства - 4,3 млн руб. в ва­люте495.

Несмотря на внушительность серебряного тоннажа, итог 1933 г. разочаровал руководство, ведь рассчитывали получить около 3 тыс. т496. Торгсин едва выполнил половину намеченного плана. Активная сдача бытового серебра населением в начале открытия серебряной скупки стала быстро ослабевать. Относительно низкие показатели серебряной скупки 1933 г. объяснялись ее поздним началом: развер­тывание серебряной сети захватило самый конец массового голода. Но недобор серебра с лихвой покрыло перевыполнение плана по зо­лоту, скупочная сеть которого в 1933 г. была хорошо развита. Нач­ни Торгсин скупать серебро раньше, то получил бы десятки тысяч тонн, но горы золота могли бы быть меньше.

Столица лидировала в географии скупки серебра. В 1933 г. Мос­ковский Торгсин купил серебра почти на 3 млн руб., а вместе с Мос­ковской областью - на 3,8 млн, что составило более 16 % общих за­купок серебра Торгсином в тот год497. Ленинград шел следом за Москвой: 2 млн руб. серебра в 1933 г 498 Среди союзных республик лидировала Российская Федерация, где сеть Торгсина была наибо­лее развитой. За ней следовала Украина, где и сеть Торгсина была разветвленной, и голод свирепствовал499. В 1933 г. украинские кон­торы Торгсина скупили серебра на 4,3 млн руб.500 Москва и Украи­на в 1933 г. обеспечили более трети серебряной скупки. В скупке се­ребра в 1934 г. сохранялась та же иерархия контор501.

Руководство Торгсина объясняло неудовлетворительные резуль­таты скупки 1933 г. низкой ценой на серебро и просило о ее повы­шении, но правительство назначило новую цену лишь в декабре 126

1934 г. Сдача серебра в Торгсине в 1934 г., в связи с улучшением продовольственной ситуации в стране и его низкой скупочной це­ной, продолжала падать: за I кв. Торгсин «заготовил» серебра на

4.2 млн руб., за II кв. - 3,7 млн руб.; за III кв. - 2,4 млн руб., а всего за 1934 г., по данным Госбанка, - на 12,9 млн руб. (табл. 15), или более 900 т серебра 84-й пробы (около 780 т чистого серебра)502. Так, в 1934 г. Торгсин не выполнил даже, казалось бы, скромный план503. Однако неоплаченный населению «припек», который полу­чило государство от продажи этого серебра на мировом рынке, компенсировал недобор: по далеко не полным данным он составил

5.3 млн руб.504

План скупки серебра на 1935 г. выглядел ничтожным - 7,5 млн руб., или, исходя из новой скупочной цены в 20 руб. за килограмм чистоты, порядка 375 т505. Торгсин провалил и этот план506. В 1935 г. он купил у населения серебра только на 4,5 млн руб. (порядка 225 т). В конце 1935 г., в связи со свертыванием его деятельности, серебряная скупка Торгсина закрылась.

Структура серебряных поступлений свидетельствует, что люди несли в основном бытовое серебро - предметы домашнего обихода и украшения: запасы бытового серебра превышали накопления цар­ского серебряного чекана, а голод заставлял расставаться с семейны­ми ценностями. В целом в 1933 г. монеты составляли только 1,5 т (около 3 млн руб.) в серебре Торгсина, в то время как бытовое се­ребро -17 т (порядка 20 млн руб.)507. В 1934 г. Торгсин скупил се­ребряных монет на сумму около 800 тыс. руб., а бытового серебра на более чем 12 млн руб.508 В подавляющем большинстве случаев, по словам последнего председателя Торгсина Левенсона, люди сдавали серебро на мелкие суммы до 1 руб. и сразу же покупали продук­ты.509

За все время серебряной скупки Торгсин «заготовил» серебра (не считая «припека») на сумму более 40 млн руб., или около 3 тыс. т (84-й пробы). Правительство надеялось на большее, но просчита­лось по причине запоздалого начала скупки и низких скупочных цен. Серебро сыграло значительно меньшую роль в истории Торгси­на, советской индустриализации и повседневной жизни людей, чем золото. В то время как скупка золота обеспечила (по стоимости) в 1932-1933 гг. более половины, а в 1934-1935 гг. около трети по­ступлений ценностей в Торгсин, серебро в лучшие годы скупки (1933-1934 гг.) покрыло только их пятую часть, в 1935 г. - менее 10%, а в общем итоге - 14%. Из-за относительной незначительности серебро не было выделено почетной отдельной строкой в финаль­ном отчете Торгсина, а дано в сумме с драгоценными камнями и платиной510.

127

Бриллианты и платина

Бриллиантовая скупка в элитных городах. Розы, голландки, мелле, меланж и «разложистые». Оценщик за работой. Случай в Ташкенте, или Воры в Гохране. Провал?

«Недавно нам был предложен шестикаратный бриллиант за 100рублей, стоимость подобного бриллианта 2000-3000 руб. в дово­енное время. Платина чистая... Мы вынуждены отказаться. Факти­чески гнать клиентов на черную биржу», - сообщали в августе 1933 г. из Приморской конторы Торгсина511. Во время лютого голода 1932-1933 гг. похожие письма приходили в Правление Торгсина из разных концов страны. Ценности сами текли государству в руки, но бюрократическая машина поворачивалась медленно. Вопрос о скуп­ке Торгсином бриллиантов начал обсуждаться в Наркомате внеш­ней торговли лишь в апреле 1933 г., но разрешение начать скупку пришло и того позже - в августе, когда голод уже отступил512. К тому же, правительство разрешило скупать бриллианты вначале только в трех городах - прежде всего в Москве, а затем - в Ленин­граде и Харькове. Первые результаты скупки обнадеживали, и в сентябре 1933 г. Торгсин открыл Центральный приемочный пункт бриллиантов (позже преобразован в Центральную бриллиантовую базу)513.

С началом скупки в элитных городах просьбы контор разрешить и им операции с бриллиантами стали настойчивыми. Из Воронежа, например, писали (ноябрь 1933 г.): «Как только в Москве, Ленингра­де и Харькове Торгсин начал принимать бриллианты, население горо­да Воронежа ежедневно предлагает нашим скупщикам много брилли­антов». Не имея разрешения, Воронежский Торгсин вынужден был посылать людей в другие города514. Местное руководство порой воспринимало отказ разрешить скупку бриллиантов, как умаление значимости их города, а то и как личную обиду: «Ростов исстари принято считать самым крикливым городом в смысле нарядов и без­делушек, а также ношения бриллиантов, кроме того, он является са­мым спекулятивным городом», а между тем, - с обидой писал автор письма, - разрешения принимать бриллианты он не получил515.

В сентябре 1933 г. руководство Торгсина просило правительство разрешить скупать бриллианты в Киеве, Горьком, Ростове-на-Дону (видимо, обиженное письмо дало результаты), Баку, Тифлисе, а в начале 1934 г. надеялось начать операции с бриллиантами и в дру­гих крупных городах516. В феврале 1934 г. пункты по скупке брил­лиантов, помимо перечисленных, работали в Одессе, Казани, Мин­ске, а также в Крыму517. Тогда же руководство Торгсина просило

128

разрешить скупать бриллианты повсеместно518. В течение 1934 г. число скупочных пунктов, покупавших бриллианты у населения, достигло почти трехсот519. Там, где не было скупочных пунктов Торгсина, «заготовка» бриллиантов шла бригадным методом - го­ловная контора посылала группу оценщиков в командировку по близлежащим городам. Под охраной НКВД бриллианты поступали со скупочных пунктов страны на Центральную базу в Москве520, от­туда после сортировки Торгсин передавал их Коверкустэкспорту, государственной экспортной организации, которая продавала их за границей521. Руководство страны медленно принимало решение о скупке бриллиантов, но, приняв его, начало подгонять - каждые пять дней местные торгсины должны были присылать отчеты о ходе бриллиантовых операций. В октябре 1934 г. правительство разреши­ло Торгсину покупать у населения и другие драгоценные камни522.

Разрешение скупать бриллианты «потянуло» за собой вопрос о скупке платины, так как бриллианты в изделиях обычно были в оправе из этого металла. Сообщения с мест о том, что люди просят купить у них платину, поступали в Правление Торгсина едва ли не с его открытия. Так, в апреле 1932 г. из Уральской конторы Торгсина писали, что после закрытия в городах Урала скупочных пунктов зо-лотоплатиновой промышленности население стало приносить пла­тину в Торгсин, причем в весьма значительных количествах. Конто­ра просила разрешить скупку платины523. Однако только в октябре 1933 г. Наркомат внешней торговли обратился в Валютную комис­сию СНК СССР с проектом постановления о скупке платины в че­тырех городах: Москве, Ленинграде, Харькове и Свердловске (рай­он платиновой промышленности)524. Госбанк поддержал предложение Наркомвнешторга, Наркомфин тоже не возражал, но требовал принять меры против утечки ценного металла с государ­ственных предприятий: Торгсин мог покупать только платиновые изделия бытового характера. Пока СНК рассмотрел проект и дал добро, ушло время. Скупка платины началась только в 1934 г.

Во время приемки оценщик выламывал драгоценные камни, а оправу принимал отдельно по цене лома. Стоимость бриллиантов определялась по прейскуранту, который Правление разослало сво­им конторам. По признанию оценщика Ленинградского Торгсина, первые прейскуранты были составлены плохо: расценки не учиты­вали особенностей камней - «не подходили бриллиантам», поэтому оценщикам приходилось работать «на обум», а порой, «чтобы круп­ные камни не уходили» на сторону, под свою ответственность завы­шать цены. Зампредседателя Торгсина Азовский признал несовер­шенство прейскуранта, но самовольное повышение цен запретил525. Оценщики Ленинграда были не единственными, кто ругал первые

129

прейскуранты, так что весной 1934 г. Правление Торгсина вынужде­но было разработать новые, в которых стремилось учесть как можно больше характеристик бриллиантов в определении их цены: форму камней, их цвет, «порочность», а также объяснить, как определить «жаргон» (подделки). Классификация бриллиантов была основана на их весе и огранке: крупные камни, меланж, мелле, голландская грань и розы526. В новый прейскурант не вошли так называемые «разложистые» бриллианты «американской» и по тем временам но­вой огранки, по которым оценщики совершали массовые ошибки, переплачивая владельцам крупные суммы денег527.

Оценка бриллиантов представляла более сложную задачу, чем оценка золота или серебра, поэтому квалификация оценщика-при­емщика была исключительно важна: даже самые детальные инструкции не могли предусмотреть всего богатства комбинаций форм и цвета, а также пороков, созданных природой. В начале бриллиантовых операций в Торгсине оценщики работали под руко­водством экспертов Коверкустэкспорта, но потом этот порядок от­менили528, и оценщики Торгсина стали нести единоличную ответ­ственность за ошибки. Даже директор пункта или магазина не имел права вмешиваться в их работу. Для стимулирования их работы оценщики бриллиантов получали высокую зарплату и полный «зо­лотой» паек529. Из-за нехватки знающих специалистов Правление разрешило районным пунктам Торгсина покупать только камни до одного карата: розы, меланж, мелле и голландки. Камни весом выше карата могли быть оценены в районном торгсине, но деньги по ним выплачивали только областные и краевые скупочные пункты, где работали старшие приемщики. Особо ценные или спорные камни нужно было отправлять для окончательной экспертизы в Москву, владельцу же выдавали справку, с которой ему приходилось долгие месяцы ждать решения вопроса и возможности купить продукты и товары.

Для предотвращения воровства и махинаций инструкция требо­вала, чтобы оценщик сейчас же, в присутствии бывшего владельца, положил купленный камень в конверт, заклеил его, подписал по ли­нии заклеенного шва, а на конверте указал всю информацию: вес камня, его характеристики, цену. Оценщик лично должен был от­нести ценный конверт контролеру и там положить его в специаль­ный опломбированный ящик. В конце рабочего дня приемщики в присутствии контролера вскрывали каждый свой ящик, сверяли его содержимое с реестром, упаковывали и пломбировали свою пачку конвертов.

Оценщики Торгсина получили указание Правления сохранять в целости особо ценные изделия с драгоценными камнями. Государ­

130

ство затем продавало их в антикварных магазинах Торгсина иност­ранцам за валюту. То ли руководство считало, что высокоценные изделия могут встречаться лишь в крупных городах, то ли не дове­ряло знаниям приемщиков на периферии, но только торгсины Мос­квы, Ленинграда, Харькова, Киева, Одессы, Ростова-на-Дону, Тиф­лиса, Баку, Свердловска, Ташкента, Иваново и Минска получили право покупать целые изделия с бриллиантами. К числу особо цен­ных относились высокохудожественные предметы, а также изделия с крупными камнями. В частности, существовало указание сохра­нять предмет в целости, если стоимость бриллиантов превышала, не менее чем в 3 раза, стоимость ценного металла в изделии. Инструк­ция Торгсина «о порочности» бриллиантов требовала, чтобы оцен­щик, даже в случае сохранения в целости изделия, с разрешения сдатчика вынимал камни для осмотра цвета, а затем вправлял их об­ратно530.

Правила приемки целых изделий свидетельствуют, что Торгсин стремился оплачивать сдатчику только стоимость металла и камней, фактически не принимая во внимание историческую и художес­твенную ценность изделий. Золото и серебро в целых изделиях с бриллиантами оплачивались по скупочной цене этих металлов, но по платине ясности не было. В проекте Наркомвнешторга о начале операций по скупке платины Розенгольц предлагал установить ску­почную цену на платину в половину цены на золото - 64,6 коп за грамм чистоты531, но наиболее раннее распоряжение (август 1934 г.) требовало оплачивать платину в изделиях по цене золота. Месяцем позже, однако, вышло новое указание - скупать платину в изделиях по цене 72 коп. за грамм чистоты (сентябрь 1934 г.), то есть сущест­венно дешевле золота532. В ноябре 1934 г. установился порядок, по которому платина в изделиях с драгоценными камнями вовсе не оплачивалась владельцу, оценщик лишь делал надбавку к скупоч­ной цене на изделие в размере от 3 до 10% стоимости имевшихся в нем бриллиантов533. Небольшая надбавка к цене (2-3% от стоимос­ти металла) полагалась за высокое качество ювелирной работы. Мелкие изумруды, сапфиры, рубины и другие камни, украшавшие изделия из платины и бриллиантов, владельцу не оплачивались. Оценщикам запрещалось сохранять в целости именные изделия. Вероятно, наличие имени собственника затрудняло продажу.

Скупка бриллиантов и платины была прибыльной для государ­ства, а для населения - в убыток. Начиная операции по бриллиан­там, Наркомвнешторг планировал установить скупочные цены на них в среднем на 40% ниже мировых534. Есть основания полагать, что в начале скупки цена была и того ниже. Огромный разрыв меж­ду скупочными и реализационными ценами на бриллианты под­

131

тверждается документами: за бриллианты, купленные в период с 12 сентября 1933 г. до 14 января 1934 г., Торгсин заплатил владель­цам 340 тыс. руб., тогда как их продажная стоимость была почти в 2,5 раза выше, 802,8 тыс. руб.535 Сами руководители Торгсина на­зывали прибыль первых месяцев скупки бриллиантов «чрезмер­ной». Оправданием низкой скупочной цены служила неустойчивая конъюнктура мирового рынка драгоценных камней. Правление тре­бовало от оценщиков работать так, чтобы у владельцев ценностей не создавалось впечатления, что Торгсин «заценивает их камни», одна­ко, по признанию руководителей Торгсина, из-за неопытности при­емщики страховались тем, что занижали и без того низкую цену. Вскоре победные реляции сменились сетованиями на падение инте­реса людей к сдаче бриллиантов. В декабре 1933 г. скупочные цены на бриллианты в Торгсине были повышены на 50%, но и после это­го, по признанию руководства, разрыв скупочных и реализационных цен был значительным - средний размер прибыли государства по бриллиантам составлял 50 - 60%536. Так, к марту 1934 г. Торгсин за­платил людям, сдавшим бриллианты, 672 тыс. руб., в то время как реализационная стоимость этих камней, по подсчетам Коверкустэк-спорта, была более чем в два раза больше -1,4 млн. руб.537

Люди сдавали, главным образом, мелкие камни весом до одного карата, но руководство считало, что «с точки зрения мобилизации массы валютных ценностей» мелкие бриллианты представляли не меньший интерес, чем крупные538. Каждый бриллиант, сданный в Торгсин, имел свою житейскую историю. Ташкентский случай, о ко­тором пойдет речь, свидетельствует о разнообразии путей, которы­ми ценности попадали в торгсиновскую скупку. В октябре 1934 г. в Ташкенте за три недели неизвестный человек «через спекулянтов» сдал в Торгсин 5,5 тыс. мелких брилллиантов, общим весом около 350 карат, на огромную по тем временам сумму 2,4 тыс. руб. золо­том. Приемщика ташкентского скупочного пункта Драбкина насто­рожил тот факт, что все бриллианты имели одинаковую и редкую огранку - американскую грань539. По словам Драбкина, эта огранка появилась около 1910 г., и в СССР таких камней было завезено не­много. До «ташкентского случая» на Центральную базу Торгсина поступали только одиночные камни такой огранки. Настораживал и тот факт, что камни столь высокого качества не были характерны для среднеазиатского рынка, где, по словам того же Драбкина, куп­цы продавали в основном желтые «порочные» бриллианты. Судя по тому, что Драбкин послал директору Центральной бриллиантовой базы в Москве не одно, а целых три письма, он был не на шутку встревожен, однако продолжал принимать подозрительные камни. Руководство Торгсина в декабре 1934 г. оповестило о ташкентских

132

бриллиантах НКВД. Неизвестно, предпринял ли НКВД какие-либо меры, но в мае - июне 1935 г. крупные партии бриллиантов американской огранки вновь появились на скупочном пункте Торгсина в Ташкенте. На этот раз неизвестный сдал почти 7 тыс. бриллиантов весом около 500 карат на сумму 3,7 тыс. руб. золотом.

Расследование, проведенное полномочным представителем НКВД в Узбекистане и инспектором Торгсина, которому «удалось войти в доверие к ташкентским спекулянтам», показало, что камни приносил «местный шофер Саша». Пакеты бриллиантов по 30 и 60 штук он продавал спекулянтам, роившимся вокруг приемного пунк­та Торгсина. За каждый пакет «Саша» получал соответственно по 1000 и 2000 руб. советскими деньгами. Спекулянты тут же сдавали бриллианты в Торгсин и, перепродавая деньги и товары Торгсина, «зарабатывали на каждый пакетик по 1000 руб. и более». В деле так­же фигурировали жена «шофера Саши», его брат и теща - кассирша местной столовой. Сашу найти не удалось. По словам спекулянтов, он «сильно кутил» и в Москве якобы за растрату его арестовал Угрозыск, хотя вроде бы потом освободили за отсутствием улик.

Что стало с «шофером Сашей» и его предприимчивым семей­ством и откуда появились бриллианты американской огранки в Ташкенте - так до конца и осталось неясным. Но заслуживает вни­мания предположение, которое сделал специалист Центральной бриллиантовой базы Торгсина А. М. Брук. Он когда-то работал в Гохране СССР. По его мнению, совершенно исключалась возмож­ность, что владельцем такого большого количества бриллиантов могло быть частное лицо. «Шофер Саша» был всего лишь посредни­ком. Похоже, обворовали государственное хранилище. Но какое? -Брук припомнил, что подобные камни находились в Гохране в пери­од 1918-1926 гг. Откуда они там появились, он доподлинно не знал, но предположил, что эти камни были выломаны из вещей, принад­лежавших «царскому двору или эмиру Бухарскому». Действитель­но, после революции груды конфискованных ценностей царской семьи, церкви, дворянских фамилий, музеев прошли через руки мас­теров Гохрана, которые вынимали из оправ драгоценные камни и жемчуг. Серебро и золото уходили Наркомфину, камни и жемчуг на продажу за границу или в Алмазный фонд, который в значительной степени создавался именно таким варварским путем. Фотографии того времени показывают сотрудников Гохрана за работой: склонен­ные головы, на столе шила, плоскогубцы, ножницы, зубила, весы, коробки с разломанными диадемами, венцами, коронами и сортиро­ванными камнями и жемчугом540. Такие бриллианты, утверждал Брук, хотя и не в столь большом количестве, использовала фирма Фаберже541. Если предположение Брука верно, то, значит, кто-то

133

обокрал казенную кладовую и заставил государство купить ему же принадлежавшие камни, хорошенько «погрев на этом руки»542. Операция по скупке бриллиантов, осторожно начатая в августе

1933 г., набирала обороты. К концу года Торгсин купил бриллиан­тов на сумму 446 тыс. руб. (по скупочной стоимости, табл. 76)543. Хорошие результаты первых месяцев определили высокий план

1934 г.: 7,3 млн руб., что составляло около 7% общего плана привле­чения ценностей в тот год544. Российская Федерация должна была обеспечить львиную долю выполнения плана скупки бриллиантов -4,8 млн руб., в том числе Москва - 2 млн руб., Ленинград - 1,5 млн руб., да и Ростов на этот раз не обошли - 800 тыс. руб.545 Первона­чальный план для Украины в 550 тыс. руб. был повышен до 1,3 млн руб.546 Закавказские республики в 1934 г. должны были скупить бриллиантов на 1 млн руб., Белоруссия - на 250 тыс. руб.547.

Полных данных о скупке бриллиантов в 1934 г. не удалось найти, но результаты первого полугодия - 1,7 млн руб., или 23% выполне­ния плана - свидетельствуют о провале. Крайне низкие по сравне­нию с плановыми результаты, как и в случае с серебром, объясняют­ся поздним началом скупки: главный подручный Торгсина -голод - уже не мог помочь. Российская Федерация в первой поло­вине 1934 г., хотя и опережала другие республики, скупила брилли­антов лишь на 671 тыс. руб., в том числе Москва - 353 тыс. руб., Ле­нинград - около 200 тыс. руб.548, Ростов-на-Дону был на третьем месте, но с мало впечатляющим результатом - около 19 тыс. руб. Украинская скупка бриллиантов составила 107 тыс. руб. Закавказ­ский Торгсин добыл бриллиантов еще на 63 тыс. руб. Узбекистан, единственная республика Средней Азии, где Торгсин скупал брил­лианты, дал всего лишь 18 тыс. руб., и то в значительной степени благодаря спекуляциям «шофера Саши». Торгсин в Белоруссии в первом полугодии 1934 г. купил бриллиантов только на 4,5 тыс. руб.549 Если экстраполировать результаты первого полугодия на вторую половину года и принять во внимание, что сдача бриллиан­тов, как и других ценностей, с нормализацией продовольственной обстановки в стране снижалась, то скупочная стоимость бриллиантов в 1934 г. вряд ли превысит 3 млн руб. (табл. 16).

В связи со свертыванием деятельности Торгсина и низкими ре­зультатами 1934 г. план скупки бриллиантов на 1935 г. был скром­ным - 2,5 млн руб., или около 6% общего плана привлечения цен­ностей550.  Но и этот план был провален. По отчетным данным, в

1935 г. Торгсин купил бриллиантов только на 1,6 млн руб.551 В сред­нем в квартал люди продавали бриллиантов на сумму 200-300 тыс. руб. Исключением стал последний квартал года, когда Торгсин ску­пил бриллиантов на 775 тыс. руб.: весть о том, что Торгсин закрыва­

134

ется, заставила людей «сбросить» ценности, но в этот раз не от голо­да и отчаяния, а от желания успеть купить приглянувшиеся в Торгсине товары. В иерархии контор с огромным отрывом лидиро­вали (по данным за первое полугодие 1935 г.) Москва (243 тыс. руб.) и Ленинград (186 тыс. руб.)552.

По ориентировочным подсчетам (табл. 16), за 1933-1935 гг. Торгсин купил у населения бриллиантов на сумму порядка 5 млн руб., что составило менее 2% в общей сумме скупленных ценностей. Ни один из годовых планов скупки не был выполнен. «Бриллианто­вая» перспектива не была полностью реализована, так как идеаль­ное время для выкачивания ценностей - голод - было упущено. Но руководству страны не следовало сетовать на неудачу, ведь эти бриллианты были проданы на мировом рынке по крайней мере в два раза дороже того, что государство заплатило за них людям, да к тому же не за рубли или торгсиновские боны, а за валюту.

Сложнее оценить итоги работы Торгсина по скупке платины: она считалась второстепенной и даже побочной деятельностью, и мате­риалов о ней сохранилось мало. Однако некоторые предположения сделать можно. В финальном отчете говорилось, что в скупке Торг­сина серебро, бриллианты и другие драгоценные камни, а также пла­тина по скупочной стоимости составили 71 млн руб. С учетом того, что Торгсин купил серебра приблизительно на 41 млн руб., брилли­антов на 5 млн руб., а скупка других драгоценных камней вряд ли превысит несколько миллионов рублей, то на долю платины оста­нется немногим более 20 млн руб., или порядка 30 тонн чистоты553. Не так уж и мало, особенно если учесть, что на мировом рынке советское государство продало эту платину намного дороже цены торгсиновской скупки.

« Yours Faithfully Torgsin»554

Фабрики - рабочим, землю - крестьянам, антиквариат -буржуям. Арманд Хаммер и другие любители антиквариата.

«Кантик огневого золочения», или Антикварный портрет ушедшей эпохи. Вермеер как средство выживания. Тайники и «неценные ценности»: несостоявшаяся глава

За коротким словом «ТОРГСИН» скрывались социальные анти­поды: голодные, злые и грязные лабазы, где крестьяне выменивали на золото мешки муки, и зеркальные столичные оазисы деликатесов и антиквариата. Бессмысленно было искать художественные цен­ности в торгсинах крестьянской Смоленской области. Антикварная торговля была привилегией столичных городов - Москвы, Ленин­

135

града, Киева... Ленинград в особенности был «переполнен» антиква­риатом555. Антикварный Торгсин мало интересовал советских граж­дан, но для иностранцев представлял уникальную возможность купить предметы исторической и художественной ценности. Взрыв революции разметал по стране веками копимое во дворцах и имени­ях художественное богатство. Не часто история дает коллекционе­рам подобный шанс.

С самого начала своего существования Торгсин был комиссионе­ром Всесоюзного общества «Антиквариат», печально известного про­дажами за границу шедевров из лучших музеев страны556. В антиквар­ной торговле Торгсин получил особый статус: он должен был прода­вать внутри страны «предметы чисто экспортного значения». С появ­лением Торгсина на долю прочих организаций, занимавшихся анти­кварной торговлей в СССР - ГУМ, Мосторг, Деткомиссия ВЦИК, - остался «второсортный» антиквариат, «предметы не­большой ценности, реализация которых за границей была сомни­тельна» 557.

Заграничные туристы и иностранцы, длительно проживавшие в СССР, были завсегдатаями антикварных торгсинов на Петровке в Москве и в гостиницах «Октябрьская» и «Европейская» в Ленин­граде. Для удобства покупателей Торгсин предлагал разнообразные услуги. Если не хватило денег, иностранец мог оставить задаток, а затем доплатить в советском торгпредстве в своей стране, а товар получить по почте. Купить антиквариат можно было и не приходя в магазин: достаточно было за границей перевести деньги на счет Торг­сина. Можно было покупать и через доверенных лиц в СССР. В случае заочных сделок транспортировкой и расчетами занимались советские торгпредства и консульства в Европе или Амторг558 и Ам-Дерутра559 в Америке560. Ящики со старинными вещами - се­ребром, украшениями, картинами, коврами, иконами, церковной утварью, фарфором, миниатюрами, часами - из антикварного Торг­сина отправлялись в Швецию, Германию, Польшу, Чехословакию, Францию, Швейцарию, США...561 Переписка, которую Торгсин вел с иностранцами, не имела подписи конкретного административного лица. Вместо этого просто - «Торгсин» или даже «Преданный Вам Торгсин» («Yours Faithfully Torgsin»). В такой подписи видится не маленький советский чиновник, а фигура солидного торгового предприятия.

Иностранцы покупали анитиквариат в Торгсине за «живую» ва­люту или рубли валютного происхождения, то есть полученные в результате легального обмена ввезенной в СССР валюты. Посколь­ку внешне рубль валютного происхождения ничем не отличался от простого, продавцы Торгсина в начальный период его деятельности

136

должны были проверять происхождение рублей, дабы не допустить утечки валюты на «черный» рынок562. В магазинах висели валют­ные правила, но продавцы должны были и на словах предупреждать клиентов о последствиях нарушения «валютного режима», а то и вовсе требовать предъявить документы, подтверждавшие легальный обмен денег563. На проданный антиквариат Торгсин выдавал счета-лицензии со штампом «в счет обратного вывоза валюты», без кото­рого таможня задерживала на границе купленные в СССР ценности. Руководство Торгсина просило освободить его от полицейских функций, отпугивавших клиентов, ссылаясь на подрыв прибыльной торговли564. Иностранцы жаловались, а торгсиновское руководство хвалилось правительству высокими ценами в своих антикварных магазинах. Средняя цена на золото и серебро в изделиях в Торгсине была выше мировой565. Именно высокие цены продажи стали основанием для пересмотра драконовских таможенных правил и разрешения иностранцам беспрепятственно вывозить за границу валютные ценности, купленные в Торгсине.

Вместе с художественными изделиями в антикварных магазинах Торгсина продавались и обычные товары повседневного спроса: мыло, зубная паста, туалетная вода. Покупательская карточка Алдонны Уайт, которая оказалась в моей коллекции, свидетельству­ет, например, что та купила в антикварном магазине Торгсина в Москве две грелки и скатерть. При пустых полках советских мага­зинов начала 1930-х гг. и эти обыденные предметы являлись под­линными ценностями. Иностранцы, жившие в СССР, платили ва­лютой за необходимые для жизни товары.

Среди клиентов антикварного Торгсина были как простые обы­ватели, так и крупные антикварные фирмы и известные коллекцио­неры. Заместитель Правления Торгсина Ю. С. Бошкович в июне 1932 г. писал управляющему Ленинградской конторы: «По получен­ным из соответствующих источников сведениям в конце июня или начале июля текущего года прибудет на своей яхте в Ленинград крупный финансист и любитель антикварных вещей и художествен­ных предметов господин Ротшильд из Парижа566. Он предполагает провести в Ленинграде 8-10 дней для ознакомления с художествен­ными ценностями города». В надежде на крупную сделку Бошкович просил показать Ротшильду «все ценности». В документах Торгсина мелькает также имя Арманда Хаммера - американского предприни­мателя, первого концессионера в Советской России и коллекционера.

Арманд Хаммер всегда представлял свое путешествие в Россию, где только недавно прогремела революция, как рискованное пред­приятие, совершенное на свой страх и риск, а собрание коллекции произведений искусства и антиквариата - делом случая и удачи567.

137

Открытие советских архивов стало открытием и тайной стороны жизни Хаммера, которую он всячески скрывал568. Арманд был при­глашен в Россию и получил концессии благодаря заслугам своего отца, Джулиуса (Юлия) Хаммера, который был одним из основате­лей, руководителей и финансистов коммунистического подполья в США. Имя, которое Джулиус дал своему первенцу (Arm and Hammer - «рука, держащая молот») являлось символом пролетар­ской революции569. Арманд Хаммер, будучи студентом, и сам всту­пил в Коммунистическую партию США - факт, который он сам и советское руководство тщательно скрывали. Для привлечения за­падных предпринимателей было выгоднее представлять Арманда преуспевающим американским бизнесменом, который увидел в Со­ветской России выгодного торгового, а не политического партнера.

С началом форсированной индустриализации и связанной с ней распродажей произведений искусства и антиквариата в конце 1920-х гг. нарком торговли Микоян предложил Хаммеру работу торгового агента на условии получения комиссионных570. Хаммер согласился: в 1931-1933 гг. по договору с Правлением Торгсина че­рез Амторг571 он получал из антикварного магазина в Ленинграде «старинные и художественные вещи», изделия из серебра и драго­ценных камней для продажи в США572. Хаммер представлял их публике как часть своей коллекции, собранной в России. Предвари­тельно он издал книгу «В поиске сокровищ Романовых», которая работала на легенду о ценностях, вывезенных им из страны больше­виков573. Кроме того, по словам самого Хаммера, его брат Виктор регулярно ездил «за товаром» в Берлин - в то время центр, через который художественные ценности поступали из СССР на мировой рынок574. Для продажи антиквариата братья Хаммеры открыли га­лерею «Эрмитаж» в Нью-Йорке.

Предприятие, однако, оказалось под угрозой срыва. Экономичес­кий кризис и депрессия парализовали антикварный рынок в США. Галерея «Эрмитаж» давала мало шансов на успех. Кроме того, ан­тиквариат, который Торгсин посылал Хаммеру, не привлекал мил­лионеров: за исключением небольшого количества ценных предме­тов фирмы «Фаберже»575 и дворцового имущества, это были остат­ки и обломки былой обстановки российских гостиниц, ресторанов, монастырей и магазинов. В этих условиях Хаммер сделал ставку на обывателя и на американскую глубинку, не избалованную события­ми и зрелищами. Он разослал письма в универмаги Среднего Запа­да, предлагая им организовать выставки-продажи «сокровищ Рома­новых», привезенных им из России. Письма изобиловали историями из жизни Хаммера в России и предлагали универмагам половину выручки от продажи «сокровищ». Первым откликнулся

138

универмаг в Сэнт-Луисе: в январе 1932 г. он прислал телеграмму из двух слов: «Немедленно приезжайте». Хаммер упаковал товар в сун­дуки разорившейся театральной компании и под лозунгом «сокро­вища - в массы» совершил революцию в антикварной торговле. Зная психологию американского обывателя, который мечтал по де­шевке купить царские ценности, Хаммер грамотно подготовил вы­ставку-продажу в Сэнт-Луисе. В местных газетах он напечатал исто­рии о своих приключениях в России, а также фотографии, которые не оставляли у читателя сомнения в том, что в продажу по бросовой цене поступили настоящие художественные и исторические ценнос­ти. В день открытия у магазина собралась пятитысячная толпа. Про­дажа шла так бойко, что магазин продлил ее на неделю.

Вслед за Сэнт-Луисом антиквариат из Торгсина пошел в универ­маги Чикаго, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Питтсбурга, Вашинг­тона... «передвижной цирк» Хаммера (по его собственному опреде­лению) путешествовал по Америке. К этому времени, однако, покупательский ажиотаж, вызванный новизной и необычностью продаж, упал. Хаммер был вынужден свернуть торговлю в универ­магах и вернуться в Нью-Йорк, где на смену его «Эрмитажу» была создана «Галерея Хаммера». Продажи в ней сопровождались лекци­ями о России и придворном искусстве, а также концертами русских песен, которые исполняла жена Арманда Хаммера - Ольга. Для колорита Хаммер якобы нанял в галерею разорившегося русского князя.

Торгсин уже закрыли, но товар из СССР продолжал поступать Хаммеру до конца 1930-х гг. Многие предметы все еще имели ярлы­ки и штампы государственных хранилищ и музеев. Под маркой Фа­берже из СССР теперь поступал новодел, для чего использовали ма­териалы и штамп бывшей фирмы. Штамп Фаберже якобы был и у самого Хаммера, который часто пускал его в ход. Однако не все «фа-берже» были подделками. По договоренности с Микояном Хаммер получил и уникальные произведения искусства Фаберже, изготов­ленные для царской семьи576.

Вряд ли, однако, советско-американское предприятие «Микоян, Торгсин, Хаммер и К0» оказалось доходным. Хаммеру оно не при­несло богатства. Он работал за комиссионный процент, а выручен­ные средства под прикрытием других торговых сделок, оформлен­ных через Амторг, возвращал в СССР577- Хаммер был «связан» ценой, которую назначало советское руководство. Порой, чтобы вы­платить деньги Амторгу, Хаммер был вынужден продавать худо­жественный товар универмагам «вперед», еще до прибытия его из СССР. Кроме того, половину доходов от продажи ценностей Хам­мер выплачивал банку, давшему ему кредит по возвращении в

139

Америку. В 1936 г. на банковском счету «Галереи Хаммера» было менее двух тысяч долларов. По мнению Эдварда Эпстайна, биогра­фа Хаммера, тот смог выплатить долг Амторгу только после того, как получил финансирование от правительственного фонда, кото­рый президент Рузвельт создал для поддержки предприятий, по­страдавших в период депрессии.

О том, насколько прибыльной для советского правительства ока­залась кампания по массовой продаже торгсиновского антиквариата в Америке, можно судить лишь косвенно. С учетом того, что прода­жи проходили в очень неблагоприятное для антикварного рынка время депрессии, а также, если иметь в виду условия контракта Хаммера с универмагами, по которому они получали как минимум половину доходов, а в случаях продажи товара «вперед» - и того больше, за вычетам комиссионных самого Хаммера, транспортных расходов и расходов на посредническую деятельность Амторга, можно с уверенностью сказать, что распродажа не стала для совет­ского руководства золотым Клондайком578.

В отношениях с западным деловым миром антиквариат служил неплохой взяткой. В 1928-1930 гг. за помощь в проталкивании де­шевой советской неочищенной нефти на мировой рынок советское руководство продавало художественные ценности Эрмитажа биз­несмену и коллекционеру Калюсту (Галуст) Гюльбенкяну579. Доку­менты Торгсина подтверждают торгашеское отношение советского руководства к произведениям искусства. Торгпред СССР в Великобритании А. Озерский, например, писал:

<В августе-сентябре этого (1932. - Е. О.) года Советский Союз посетил сэр Артур Стилмэйтленд, а с ним вместе был председатель Правления Банка Юнайтед Доминион Трест Гибсон Джарвей. Их по­том принимал Розенгольц.

Считаю обе эти фигуры в достаточной степени влиятельными в деловых кругах, особенно интересным представляется последний, этот Гибсон Джарвей. Хотя он формально - председатель вышеука­занного банка, но по существу он тесно связан с "Биг Файв" и Бэнк оф Ингланд и, кроме того, является своим человеком в финансовом сити, так же как и Стилмэйтленд. Он несколько раз публично вы­ступал на тему о Советском Союзе, призывая финансовые круги пе­ременить свою точку зрения и пойти на развертывание более тес­ных финансовых взаимоотношений с Советским Союзом.

Я с ним встречался дважды и в последнюю встречу он, вспоминая о Советском Союзе, между прочим заметил, что единственным разо­чарованием, которое он вынес из Москвы, это свою неудачу у Торгси­на. Он торговал какую-то золотую лампочку, не то лампаду, пода­ренную Николаем   II, когда он был еще наследником, какому-то

140

московскому монастырю. За эту лампочку или лампаду Торгсин про­сил у него 120 фунтов, а он больше 100 дать не соглашался.

Я считал бы полезным уступить эти 20 фунтов и дать возмож­ность Гибсону купить эту лампочку, если она не продана. Отсюда у меня к тебе просьба - выясни, пожалуйста, в Торгсине, имеется ли эта лампочка еще в наличии, и если да, договорись с кем следует о том, чтобы она была продана Джарвею за 100 фунтов. Если можно, телеграфно (! - E.O.) сообщи мне об этом. Хотя это пустяк (! -Е. 0.), но я придаю ему некоторое значение в деле укрепления боль­шей связи с этим полезным для нас человеком. С товарищеским при­ветом А. Озерский»580.

Столь небрежно названная в письме «лампочка», якобы принад­лежавшая Николаю II, на деле оказалась золотой лампадой: шестиг­ранная «с изображениями и орнаментом выемчатой синей эмали», она была сделана мастером Зеффтингеном по рисунку художника Солнцева. В 1850 г. лампада была вложена в Чудов монастырь в Московском Кремле Александром II, тогда еще наследником, в ознаменование рождения сына Алексея581. Оставим в стороне мо­рально-этические соображения по поводу взятки, но поражает отно­шение советского торгпреда к национальному достоянию: он считал, что имеет право продавать то, что ему не принадлежало, притом за любую цену и не имея представления о действительной ценности предмета. Торгсин купил эту лампаду у «Антиквариата» за 819 руб. 60 коп. Без учета художественной и исторической ценности общая стоимость золота (550 г) и серебра (почти 700 г) в лампаде состави­ла почти 530 руб. Руководство Торгсина дало согласие на продажу лампады за 100 ф., что по официальному советскому курсу обмена первой половины 1930-х гг. составляло порядка 760 руб.

Размах антикварной торговли в Торгсине был немалым: инвен­тарная ведомость ленинградского магазина летом 1932 г. насчитыва­ла 15 тысяч предметов582. По сохранившимся спискам проданных в Торгсине антикварных товаров трудно судить об их исторической и художественной ценности583, но представляется, что на продажу в Торгсин «Антиквариат» посылал хоть и добротные, но в массе своей «рядовые» ценности. Главные шедевры из Эрмитажа и других музе­ев и библиотек страны «Антиквариат» продавал сам на аукционах за границей, через посредничество западных дилеров или напрямую крупным коллекционерам.

Поставки от «Антиквариата» были не единственным источни­ком пополнения антикварных фондов Торгсина. На Торгсин работа­ли известные кустарные артели народного промысла. Интересная деталь - оренбургские платки, оказывается, делали из импортного козьего пуха584. Одним из основных каналов снабжения антиквар­

141

ных магазинов Торгсина была его собственная скупка. Оценщики Торгсина должны были сохранять в целости наиболее ценные золо­тые, серебряные и платиновые изделия, выбирая их из того «лома», что люди сдавали в Торгсин. Как было отмечено ранее, эта операция была выгодной для государства, так как владельцу оплачивался только вес металла и лишь в исключительных случаях оценщик де­лал небольшую надбавку за качество художественной работы, но продавал эти ценности Торгсин по цене высокохудожественных и редких антикварных изделий585.

Специальные инструкции Правления, разъясняя оценщикам, ка­кие предметы следовало сохранять в целости, фактически описыва­ют разнообразие «металлического» антиквариата, который люди приносили в Торгсин. По этим описаниям в завалах золотого, пла­тинового и серебряного лома, переплавленного затем в одинаковые бруски, можно разглядеть конкретные вещи со знаками эпох, стран и владельцев, ощутить их былую прелесть. Приведенный в инструк­циях словесный антикварный портрет ушедшей эпохи, исчезнувших сословий и материального достатка заставляет задуматься об измен­чивости исторического содержания антиквариата и относительнос­ти понятия «старина», а также путях выживания и исчезновения художественных и исторических ценностей.

В понимании специалистов 1930-х гг. старина заканчивалась XVIII в. Не полагаясь на искусствоведческие познания оценщиков, инструкции Правления перечисляли признаки старины: «орнамент вроде пояска», «кантик из головок и фигур», гравировка, чеканка, «ручки в форме лапок животных и птиц», «кантик огневого золо-ченья», «гравированный герб», клейма мастеров и знаки - корона, виноградная кисть, крест, церковь. Инструкции учили отличать вы­сокопробное серебро английской и французской работы от низко­пробного восточного.

Все «старинное» следовало сохранять в целости: золотые таба­керки с чеканными украшениями, мозаикой, портретами и ланд­шафтами, писанными по эмали, с миниатюрами на слоновой кости, камнями и геммами, резанными по агату, сердолику, кораллу; пуд­реницы и флаконы для духов, несессеры, пенальчики для шпилек и иголок; изделия из горного хрусталя, нефрита, малахита, яшмы, ага­та, орлеца, отделанные золотом; диадемы, колье, подвески, браслеты, броши, серьги, кольца с бриллиантами, изумрудами, рубинами, гем­мами, уральскими камнями; старинные карманные часы с золотыми крышками и механизмами586, часы в виде подвесок в форме корзи­ночек, медальонов, мандолин, ягод; золотые нательные кресты, че­канные и украшенные эмалью, бриллиантами, розами, рубинами и другими камнями; серебряные ковши, кружки, кубки, стопки, бока­

142

лы, чарки, ящички, фигуры, вазы, подсвечники, тарелки, сервизы, подносы, черневое серебро Устюга Великого и Вологды, кавказские серебряные пояса, кинжалы, сабли и поволжские украшения («за исключением мордовских и чувашских»). Инструкции особо обра­щали внимание оценщиков на золоченое серебро известных россий­ских фирм с разноцветной эмалью в русском стиле, а также белое филигранное (плетеное) серебро.

Читаешь описание этого великолепия и невольно думаешь: кра­сивый антиквариат оставила имперская эпоха русской истории, что же оставит после себя наше время? Приходит на ум и другая мысль: инструкции по отбору антикварных вещей появились поздно, лишь в 1933 г., значит, немалая часть антикварного великолепия была уничтожена в Торгсине в начальный период его скупки. Золотой и серебряный лом проходил пересортировку на центральных пунктах в Москве и Ленинграде, но к тому моменту многие из ценных вещей уже были разломаны областными и районными приемщиками.

В представлениях людей 1930-х гг. XIX в. еще не стал стариной и принадлежность к нему сама по себе не делала предмет антиквар­ным или ценным. Дореволюционные работы начала XX в. считались новыми и заслуживающими мало внимания. Согласно инструкциям Торгсина, золотые изделия фирм «Фаберже» и «Болин»587 подле­жали сохранению лишь в случае высокохудожественной работы. Все массивные серебряные предметы только что минувшего века по инструкции шли в переплавку. Из серебряных изделий до 1880 г. оценщикам следовало сохранять только небольшие (до килограмма) вещи домашнего обихода - чайные сервизы, сахарницы, молочники, солонки, ложки (если их было не менее шести штук) стиля ампир, рококо и «черневой работы». Из серебряных изделий конца XIX -начала XX вв. - детский возраст по меркам 1930-х гг. - инструкции требовали сохранять только исключительные по качеству мелкие изящные и редкие по форме изделия известных фирм Хлебникова, Овчинникова и других: вазочки, чарки, принадлежности для пись­менного стола с монетами или эмалью, а также довоенные предметы дамского туалета - диадемы, кольца, пояса, брошки, серьги (даже со стеклянными камнями). В то же время серебряные «вещи с граф­скими или княжескими гербами и коронами» XIX в., а также столо­вое и чайное серебро фирмы «Фаберже», даже чеканной работы, считалось ширпотребом и шло в переплавку. Описание предметов в инструкциях Правления Торгсина дает основания считать, что на Северном Кавказе, в Крыму и Украине люди приносили в Торгсин золото из раскопанных курганов: литые, кованые и чеканные жен­ские украшения. Археология тоже становилась средством выжива­

143

ния. К таким вещам, учили инструкции, следовало относиться с осо­бым вниманием588.

В отборе антиквариата правил рыночный интерес: сохранять то, что могло быть продано иностранцам в СССР или за границей. Прагматизм брал верх над идеологией. По инструкции Внешторга, следовало сохранять в целости все золотые вещи и «серебро, при­надлежавшее раньше русским царям до Николая II включительно, ве­ликим князьям и их семьям», а также все вещи, подаренные ими в свое время разным лицам589. Вопрос о том, каким образом этот идейно чуждый антиквариат попал в руки «сдатчика», видимо, не интересовал руководство Торгсина, но ОГПУ, которое следило за торгсиновскими операциями, могло озаботиться этим вопросом.

Люди несли в Торгсин не только драгоценные камни, золото, платину и серебро, но и «неметаллический» антиквариат - картины, статуэтки, произведения народного и прикладного искусства. Среди них попадались подлинные шедевры: «На днях в московский магазин (Торгсина. - Е. О.) были принесены две картины фламандской и гол­ландской школы, за которые собственник желал получить 50 рублей. За границей же они могли быть проданы за тысячу марок»590. Этот случай произошел в голодном апреле 1933 г. Торгсин, несмотря на выгодность сделки, вынужден был отказать.

Решение принимать антикварные и художественные ценности населения для продажи на комиссионных началах в магазинах Торг­сина было тесно связано с ростом массового советского экспорта ху­дожественных ценностей. Еще весной 1932 г. руководство Ленин­градского Торгсина обратилось в Наркомвнешторг с просьбой разрешить принимать на комиссию антиквариат от учреждений и частных лиц591. В ноябре 1932 г. состоялось заседание Политбюро, на котором обсуждался доклад комиссии Молотова592. Комиссия считала, что выделенные для экспорта фонды антикварных ценнос­тей не обеспечивали плановых заданий на 1932 и 1933 гг. и требова­ла «новых жертв». Для покрытия валютного прорыва Политбюро разрешило «Антиквариату» более широко проводить распродажу музейных шедевров. Торгсин должен был оказать посильную по­мощь, покупая аниквариат у населения и продавая его иностранцам внутри страны. Реализация антикварных ценностей отныне должна была стоять специальной строкой в плане Торгсина. По заведенно­му в СССР порядку решение Политбюро в декабре 1932 г. было оформлено постановлением СНК СССР593. Однако в реальности прием у населения на комиссию антикварных ценностей в Торгсине начался только в августе 1933 г.594 До того времени люди напрасно несли «неметаллический» антиквариат в Торгсин.

Руководством антикварной деятельностью занималась Худо­жественно-антикварная контора Торгсина. По решению СНК для

144

улучшения «ассортимента предметов» Торгсин принимал не только антикварное имущество учреждений и населения, но и картины у современных советских художников. Кроме того, Торгсин получил право, наравне с «Антиквариатом», изымать из обыкновенных ко­миссионных и антикварных магазинов художественные ценности, которые могли быть проданы за валюту595. Невалютным магазинам запрещалось продавать картины западных и русских художников, «пригодных к экспорту»596. Наркомвнешторг для этой цели соста­вил список «особо ценных русских художников». Даже их «ма­лозначительные работы» могли продаваться за рубли только по спе­циальному разрешению Торгсина597.

В случае обнаружения антиквариата валютного качества на аук­ционах, в невалютных комиссионках, ломбардах и других государ­ственных учреждениях Торгсин платил «по себестоимости»598. От частных граждан Торгсин принимал художественные ценности на продажу сроком на месяц из расчета 30% комиссионных599. Вла­дельцы могли получить за свои проданные сокровища либо рубли, либо деньги Торгсина600. Оценку антиквариата производили прием­щики Торгсина. Следует подчеркнуть, что Торгсин не покупал, а принимал на комиссию антикварные ценности населения, не рискуя потерять деньги, если вещи не будут проданы601. Молодые совет­ские художники сдавали свои работы на комиссию в Торгсин на менее благоприятных условиях по сравнению с проверенными вре­менем шедеврами западной и русской живописи: в бонах Торгсина они могли получить только 20% продажной стоимости, остальное - в рублях.

Как и в случае с бриллиантами и платиной, разрешение Торгси­ну принимать на комиссию художественные ценности населения пришло слишком поздно. Валютные возможности голода были упу­щены, а с этим была упущена для многих людей и возможность вы­жить благодаря продаже семейных художественных реликвий. Ва­лютный эффект антикварной торговли Торгсина оказался незначи­тельным. В 1932 г. Московский Торгсин продал антикварных товаров на 105 тыс. руб., а Ленинградский - на 73 тыс. руб. (в сумме это эквивалент 140 кг чистого золота), львиную долю (62%) этих продаж составляли предметы из золота и серебра602. В 1933 г. Торг­син ожидал выручить от продажи антикварных и художественных ценностей 200 тыс. руб.603 В 1934 г. Ленинградский Торгсин продал товаров, полученных от «Антиквариата», на сумму 17,3 тыс. руб. Со свертыванием деятельности Торгсина его магазины перешли ко Все­союзному обществу «Антиквариат».

Наряду с ценным антиквариатом население сдавало на комиссию в Торгсин и обычные вещи. Туда же поступало и имущество, кон-

145

(рискованное у арестованных и высланных: Торгсин предвосхитил появление «магазинов конфискатов», которые в 1937-1938 гг. рас­продавали вещи репрессированных604. Материалов о валютных ко­миссионках Торгсина мало, но есть две истории, которые нельзя не рассказать. Они позволяют увидеть связь между Торгсином и нача­лом массовых репрессий в стране. В марте 1935 г. в Ленинграде в комиссионном отделе универмага Торгсина № 4 в основании на­польной лампы, которая поступила с имуществом арестованного, был найден тайник. В нем оказались не золото и бриллианты, а об­рывки «Вестника Ленинградского Совета» от 1 января 1934 г. Поче­му и какую информацию хозяин прятал в лампе, осталось не ясно. Находка повлекла обыск всего имущества арестованного, поступив­шего в комиссионный магазин Торгсина. Ленинградское УГРО при обыске нашло и изъяло личную переписку бывших владельцев, в том числе и «письмо из Харбина», а также «тетради с записями»605. Показательно, что работники магазина, обнаружив обрывки «Вест­ника», не выбросили их как ненужный хлам, а приостановили «вы­емку» и вызвали органы госбезопасности. Другой показательный факт: имущество не было обезличенным - комиссионный магазин знал имя бывшего владельца.

Лепта, которую внесли массовые репрессии в валютную торгов­лю Торгсина, была и другого свойства. В феврале - марте 1935 г. ру­ководство Ленинградской конторы Торгсина сообщало о резком росте спроса на муку. В документах покупатели, скупавшие муку, были определены как «лица, выезжающие из Ленинграда»606. Види­мо, речь идет о «кировском потоке» - массовых арестах и высылке «неблагонадежных» из города после убийства СМ. Кирова. Прод­лись работа Торгсина до 1937-1938 гг., можно было бы написать специальную главу о влиянии массовых репрессий на его торговлю, но истории Торгсина суждено было закончиться раньше.

«Шлите доллары на Торгсин»

Гениальное решение кризиса валютных переводов. Международная спекуляция и чистка агентурной сети. Астрономия таможенных пошлин. «Сегодня советская селедка ~ завтра донос в ГПУ»: Идейно-гастрономическая дилемма белого эмигранта. «Общество заказанных продуктов», или Посылки как оружие пролетариата. Мешок муки - лучший подарок к празднику. Еврейская помощь. Деньги пахнут! Сумма, достойная Магнитки

Денежные переводы из-за границы в Россию приходили испокон веков. В предвоенный год в Россию поступило около 40 млн руб. Переводы продолжали поступать и при большевиках. В 1928 г.

146

в Советский Союз из-за границы переводами пришло около 30 млн руб.607 Затем поток денег из-за границы резко иссяк: по данным правления Госбанка и Внешторгбанка, в 1930 г. в СССР по перево­дам из-за границы поступило менее 10 млн руб, а в 1931 г. и того меньше608. Одной из причин столь резкого падения стал мировой экономический кризис и депрессия на Западе, которая, прежде все­го, ударила безработицей по эмигрантам: именно от них в основном и приходили деньги родственникам и друзьям, оставшимся в СССР.

Изменилась ситуации и в советской стране. Из-за острой нехват­ки валюты на нужды индустриализации с конца 1920-х гг. государ­ство стало «зажимать» валютные выплаты частным лицам, пытаясь превратить частные денежные переводы из-за границы в статью го­сударственных валютных доходов. Людям стало труднее получить по банковским переводам «эффективную валюту» - доллары, фун­ты и другие полноценные деньги. Госбанк взамен предлагал им со­ветские рубли по принудительно низкому обменному курсу609. В такой ситуации люди все чаще стали отказываться от переводов, стремясь получить валюту из-за границы, минуя банковские кана­лы: по почте или контрабандой. Ужесточение валютного режима вместо прибыли обернулось для советского государства потерями -число «отказных» переводов росло, желанные доллары приходилось возвращать на Запад.

В начале 1930-х гг. руководство страны столкнулось с дилеммой: как увеличить поток денежных переводов из-за границы, но при этом не отдавать советским получателям переводов ни цента в «жи­вой валюте». Голод и Торгсин подсказали решение: мольбы голода­ющих о помощи заставляли родственников и друзей за границей по­сылать деньги в СССР, но вместо валюты советские люди получали боны Торгсина и вынуждены были покупать товары в торгсинов-ских магазинах по монопольно высоким государственным ценам. Вся наличная валюта по денежным переводам уходила в карман го­сударства. Торгсин был поистине гениальным решением кризиса валютных переводов - «и волки сыты, и овцы целы».

Инициатива, шедшая от голодных граждан, ускорила развитие переводных операций в Торгсине: лишь только летом 1931 г. разнес­лись слухи о том, что Торгсин будет продавать товары соотечествен­никам, те явочным порядком стали требовать от банков перечислять предназначенные им валютные переводы на Торгсин. В местных от­делениях Госбанка летом 1931 г. возникла растерянность и даже па­ника610. Не дожидаясь разрешения свыше, Наркомфин вынужден был дать секретную санкцию местным отделениям Госбанка пере­числять валютные переводы на Торгсин. В августе 1931 г. эти опера­

147

ции уже шли полным ходом, официальное же постановление о раз­решении переводов на Торгсин вышло лишь в сентябре611.

С началом нового вида деятельности в Торгсине появилось Управление переводо-посылочных операций (УПО), позднее преоб­разованное в Управление заграничных операций (УЗО)612. Управ­ление возглавил заместитель председателя Торгсина И.Я. Берлин­ский613. Советские торгпредства за границей через своих деловых и идейных партнеров начали рекламу новых операций: в офисах бан­ков и фирм, в автобусах и трамваях появились рекламные плакаты Торгсина. Не все шло гладко: торгпредство в Лондоне, например, доносило, что английские банки не соглашались вывешивать плака­ты о приеме переводов на Торгсин614. Но не реклама, а голод под­стегивал рост валютных переводов. Призыв - «Шлите доллары на Торгсин» был не столько строчкой из рекламной листовки, сколько криком о помощи. Благодаря голоду молва о Торгсине за границей распространялась быстро.

В начальный период новых операций получатели переводов име­ли особый статус в Торгсине: они покупали товары в специальных магазинах по более низким ценам, чем остальные клиенты. Их не коснулось, например, повышение цен в Торгсине весной 1932 г. Причину следует искать в том, что Торгсин пока не стал монополис­том в посылочном деле: иностранцы могли сами купить продукты за границей и отправить посылку в СССР через иностранную фирму. Именно из-за этой конкуренции Торгсин в его отношениях с полу­чателями валюты вынужден был придерживаться цен западного рынка, более низких, чем цены на товары в Торгсине. По мере того как Торгсин монополизировал посылочные и переводные операции, привилегии советских получателей переводов сходили на нет615.

Деньги из-за границы поступали в Торгсин разными путями, и сбор валюты сопровождался межведомственной борьбой. Советские валютные монополисты, Госбанк и Внешторгбанк, считали, что Торгсин, не являясь банковским учреждением, должен был стать просто получателем валюты, которая поступала бы исключительно через их банковские каналы. Торгсин же пытался избавиться от по­средничества Внешторгбанка и Госбанка616: без согласования и к их большому неудовольствию он напрямую заключал договоры с аген­тами за границей о приеме переводов на свой счет617.

В начальный период новых операций сеть агентов, принимавших денежные переводы на Торгсин, была пестрой и путаной: Торгсин, Внешторгбанк и Управление иностранных операций Госбанка за­ключали договоры с советскими торгпредствами, заграничными фи­лиалами Совфрахттранспорта618, советскими банками за границей и акционерными обществами с советским участием, а те - договоры с

148

иностранными банками, пароходными, туристическими фирмами, универмагами и благотворительными обществами о приеме перево­дов на Торгсин. Кроме того, иностранные банки и фирмы имели сеть своих собственных агентов, которые рекламировали деятель­ность Торгсина и принимали денежные переводы на его счет619.

Неконтролируемый и быстрый рост числа агентов привел к тому, что среди партнеров Торгсина оказалось много белоэмигрант­ских фирм, подвизавшихся на денежных переводах в СССР620. Враждебное отношение к советскому строю не мешало им зарабаты­вать за советский счет. Вокруг переводов на Торгсин расцвела спе­куляция. В соседних с СССР Финляндии, Польше, Прибалтике, а также в Париже и Харбине, где осело значительное число эмигран­тов из России, развелись фирмы по доставке валюты в СССР. Эмиг­рантские газеты того времени пестрели объявлениями-обещаниями: «Переводы денег в Россию из расчета действительной стоимости червонца, но разрешенным путем». Откровенные признания в кон­трабанде: «23 франка за червонец - разрешенным путем, 20 франков за червонец - частным способом»621 - соседствовали с предостере­жениями не верить более заманчивым предложениям, «памятуя о том, что отправитель, пользуясь услугами учреждений или лиц, мало ему известных, и сам, не рискуя ничем, может, совершенно этого не желая, доставить неприятности находящимся в России своим близ­ким»622.

Для преодоления хаоса, царившего в агентурной сети, Правление Торгсина усилило экономический и идейный контроль. Оно реко­мендовало торгпредствам не заключать договоров «с иностранными контрагентами», а если договора было не избежать, не брать на себя длительных обязательств и сохранять за собой право в любой мо­мент его расторгнуть623. Торгпредства по заданию Правления стали собирать информацию не только об экономической состоятельнос­ти, но и о политической благонадежности партнеров, прекращая от­ношения с теми, кто скомпрометировал себя деловой нечистоплот­ностью или антисоветскими настроениями624. Донесение советского торгпредства в Париже дает представление о методах работы Правления и его деловых партнерах в начальный период новых операций:

«В ответ на В/запрос о «Банк Контуар дю Сантр» сообщаем, это белогвардейский банчок, занимающийся различными мелкими спекуляциями... Банк этот имеет 3~4 человека служащих, принадле­жит эмигранту Зильберштейну. Как дополнительную характерис­тику этого «банка», приводим следующий эпизод из его жизни: недав­но группа «клиентов» банка устроила в помещении избиение дирекции  (очевидно, за соответствующие «дела»), причем сам

149

Зилъберштейн получил ножевую рану в шею. Сыну Зильберштейна принадлежит другой банчок - «Банк Эдюстриель дю Сантр», кото­рый также сейчас занимается собиранием переводов на Торгсине25.

Одновременно с чисткой агентурной сети шла централизация операций но денежным переводам из-за границы. Зарубежные фи­лиалы Совфрахттранспорта и торгпредства должны были прекра­тить прием денег на Торгсин. Правление Торгсина требовало огра­ничить сеть иностранных агентов наиболее крупными банками, признав, таким образом, приоритет банковских каналов перевода денег и верховенство Госбанка и Внешторгбанка. В целях прекраще­ния «спекуляции вокруг переводных операций», Правление Торгси­на запретило своему УПО вести прямые переговоры с иностранны­ми фирмами (туристическими агентствами, пароходными компаниями и т. п.), которые в начальный период активно реклами­ровали Торгсин за границей и способствовали расширению его кли­ентуры. Торгсин, однако, сохранял право заключать через советские торгпредства договоры с советскими и иностранными банками за границей о приеме переводов на свой счет626. С осени 1934 г. Торг­син стал выплачивать советским контрагентам за границей вознаг­раждение в зависимости от суммы переводов на Торгсин627.

Уполномоченные Торгсина в советских торгпредствах были «связными» между Правлением в Москве и агентами по приему де­нежных переводов за границей628. В США в отсутствие торгпред­ства переводами на Торгсин занимались Амторг629 и Ам-Дерутра630. Сохранившийся в архиве договор Торгсина с Ам-Дерутрой свиде­тельствует, что советские акционерные общества и советские банки, принимавшие денежные переводы на Торгсин за границей, находи­лись в сфере действия советских законов и отношений631. Все спо­ры по договорам решались в Наркомате внешней торговли в Мос­кве. Торгсин осуществлял идейный контроль, утверждая тексты рекламы. В задачи советских партнеров Торгсина за границей вхо­дил экономический шпионаж: так, Ам-Дерутра должна была ин­формировать Торгсин о работе не только своих агентов, американ­ских банков и фирм, связанных с Торгсином, но и конкурирующих с ним. В обязанности Ам-Дерутры входили также сбор информации о конкурентной способности цен Торгсина и «ослабление позиций спекулятивных посредников» путем создания более благоприятных тарифов на «свои» переводы632.

Иностранные партнеры Торгсина, в отличие от советских банков и акционерных обществ, работавших на него за границей, не подчи­нялись советскому диктату и окрику, что оборачивалось для торгси­новского руководства неразрешимыми проблемами. Так, до середи­ны 1934 г. банковская ставка в США составляла 50 центов за

150