6 Елена Осокина Золото для индустриализации ТОРГСИН

курсу обмена золотой рубль Торгсина был в 6,6 раз дороже простого советского рубля, а по рыночному курсу голодного 1933 г. он был дороже соврубля в 60-70 раз! Несмотря на резкое повышение цен, спрос на продукты питания не упал871. Период зимы - начала весны 1933 г. в Торгсине был самым экономически неблагоприятным для обмена ценностей на товары: за «одну условную единицу ценнос­тей» человек получал наименьшее во всей истории Торгсина количество продуктов. Именно в это время люди снесли в Торгсин львиную долю своих валютных сбережений.

Достигнув апогея весной, голодный спрос стал стихать: продук­ты появились на крестьянском рынке и люди уже не хотели поку­пать в Торгсине по инфляционным золотым ценам. Для поддержа­ния спроса, начиная с апреля 1933 г., Торгсин стал постепенно снижать цены на продукты872. Тогда же были снижены цены и на некоторые промышленные товары873. Защищая свою политику цен, Сташевский писал, что есть сотрудники, которые считают снижение цен вредительством, между тем один такой сотрудник, «продавая всего лишь по 1-2 флакона одеколона в день и выручая по 1-2 рубля, стоил Торгсину до 40 коп. в форме пайка плюс расходы по зарплате, аренде помещения и проч.»814 В августе 1933 г. с хорошими видами на урожай Совет цен НКВТ принял решение о новом и резком сни­жении цен на продовольствие (проведено в сентябре), в том числе продажная цена на основной товар в Торгсине, ржаную муку, была снижена на 40%875. До конца года цены на продукты в Торгсине продолжали падать, отражая улучшение продовольственного поло­жения на потребительском рынке876. Осенью были также снижены цены на обувь, швейные изделия и другие промышленные товары. Эта мера была вызвана конкуренцией между Торгсином и откры­вавшимися новыми специализированными коммерческими магази­нами, в которых цены выгодно отличались от торгсиновских и не имели «золотой начинки»877. В соответствии с отчетом Торгсина, если принять цены I кв. 1933 г. за 100, то во II кв. «средневзвешен­ный уровень цен» составил 80, в III кв. - 53, а в IV кв. 1933 г. -только 43878. Килограмм ржаной муки зимой 1933 г. стоил 20 коп. золотом, а в конце года - 5 коп.879; цена на сахар-рафинад к концу года упала почти в два раза, цена на сливочное и растительное мас­ло - в три раза (табл. 20)880.

Руководство страны не беспокоилось, пока цены на товары в Торгсине росли, но их резкого снижения не стерпело: ведь скупоч­ные цены на драгоценные металлы и камни не изменились, а это значило, что теперь, со снижением продажных цен, за «одну услов­ную единицу ценностей» государство отдавало людям в несколько раз   больше товаров и продуктов. Так, голодной зимой - весной

196

1933 г. в приисковых районах за килограмм шлихового золота ста­ратели получали в Торгсине 3,2 т муки, летом - более 4 т, а в конце года - 9,2 т! 881 Весной 1934 г. относительной вольнице ценообразо­вания в Торгсине, а также ориентации на конъюнктуру рынка был положен конец. Начался период жесткого правительственного дик­тата. Специальная комиссия СТО в марте 1934 г. проверяла цены Торгсина и признала их снижение неоправданным882. Комиссию особенно возмутил расцвет частного предпринимательства: люди с выгодой для себя использовали разницу цен в разных видах торгов­ли. Они перепродавали на вольном рынке купленные в Торгсине продукты и использовали «навар» от продажи для покупок ширпот­реба в коммерческой торговле883. Наказание не заставило долго ждать: Наркомвнешторг, а вместе с ним и Торгсин, потеряли право самостоятельно определять цены на свои товары884. Отныне СТО устанавливал, а СНК утверждал минимальный и универсальный для всех контор уровень цен на каждый (!) товар, ниже которого цены Торгсина не могли опускаться885. Торгсин имел право лишь повышать минимальные цены, если к тому располагала конъюнкту­ра рынка - пожелание, которому в условиях улучшения товарной ситуации в стране вряд ли суждено было осуществиться. По требо­ванию комиссии СТО весной 1934 г. цены на все основные виды продовольствия в Торгсине были повышены (табл. 20)ш. Как и следовало ожидать, в условиях нормализации снабжения и разви­тия торговли открытого доступа это привело к дальнейшему сниже­нию спроса на продукты в Торгсине, затовариванию и падению рен­табельности его торговли. Но руководство страны не сдавалось. В 1935 г., несмотря на просьбы региональных контор Торгсина сни­зить не отвечавшие спросу цены, правительство обвиняло управля­ющих контор в том, что те хотели идти «по пути наименьшего со­противления»887.

Голод уже не помогал Торгсину, а директивами заставить людей покупать по инфляционным ценам было нельзя. Из региональных контор в Москву, в Правление Торгсина и Наркомвнешторг, пошли тревожные телеграммы о резком падении оборотов торговли, а в не­которых случаях и о полном ее прекращении. Из Казахстана, напри­мер, писали, что после повышения весной 1934 г. цен на основные продукты в Торгсине их продажа «день за днем падает сломя голо­ву»: раньше мука расходилась по 1-2 т в день (Чимкент), а теперь продавали 1 т в пятидневку, животного масла продавали («когда было») от 100 до 180 кг в день, теперь не более 1 кг, мяса по старым ценам продавали от 100 до 150 кг в день, «теперь совсем не берут», растительное масло покупали по 5~6 л в день, а теперь по пол-лит­ра, и то не каждый день, - «по такой цене будем реализовывать до

197

1936 года»; «имеется водочных изделий большой запас» - но пос­ле повышения цены и водку не берут. «Одним словом, после нацен­ки, - заключал руководитель Казахского Торгсина, - получился пол­ный застой»888.

Резкое падение покупательского интереса к Торгсину заставило правительство сначала выборочно (табл. 20), а затем почти поваль­но снизить цены на основные продовольственные товары889. Эта фаза вынужденного снижения продовольственных цен продолжа­лась до декабря 1935 г.890 Однако мера оказалась запоздалой, а сни­жение недостаточным. Состояние торгсиновской торговли ради­кально не улучшилось. Спрос на продукты в Торгсине продолжал падать. В отличие от продовольствия, в течение 1935 г. правитель­ство повышало цены на наиболее дефицитные промтовары, пытаясь аккумулировать валюту за счет «сытого спроса»891. С отступлением голода спрос на ширпотреб, действительно, вырос, но люди теперь могли купить практически те же товары и в универмагах за рубли. Падение покупательского спроса и затоваривание в Торгсине в 1934 и 1935 гг. стали одними из основных причин его закрытия. Законы потребительского рынка оказались сильнее директив правительства.

«Ажиотаж под занавес» стал заключительной фазой ценообразо­вания в Торгсине. В декабре 1935 г. правительство опубликовало постановление о скором закрытии Торгсина. Оно мало изменило спрос на продукты, но началась почти паническая скупка промыш­ленных товаров - свидетельство существовавшего отложенного спроса и относительно сытой жизни. Правление Торгсина сигнали­зировало: «Целесообразно дальнейшее усиленное выкачивание нахо­дящейся на руках у населения иностранной валюты»892. В последние недели работы Торгсина, когда люди торопились потратить остав­шиеся на руках деньги, правительство повысило торгсиновские цены: на продовольствие в среднем на 20%, на промышленные това­ры в среднем на 40%893. Цена хозяйственного мыла (1 кг), напри­мер, выросла с 22 до 36 коп.; на несколько золотых копеек уве­личилась цена разных сортов туалетного мыла; существенно, от 5 до 15 золотых коп., выросли цены парфюмерных и косметических то­варов, на 6-10 золотых рублей - цены на патефоны, радио и серви­зы894 (табл. 20). Повысив цены в тот момент, когда население не могло больше откладывать покупку, советское руководство вновь доказало, что рыночная предприимчивость не была чужда социализ­му, если бизнесменом являлось само «пролетарское» государство.

Проведенный анализ свидетельствует, что в Торгсине правитель­ство стремилось к монопольно высоким ценам, а его аппетиты огра­ничивались лишь потребительским спросом. Однако в то время в

198

СССР и в других видах открытой торговли (коммерческие магази­ны, рынок) цены «кусались». Чем от них отличался Торгсин? Главным преимуществом Торгсина был его ассортимент. Магазины Торгсина предлагали товары, которых не было в другой торговле. С появлением образцовых универмагов и специализированных магази­нов Торгсин стал терять это преимущество, а вместе с ним и клиен­тов. В Торгсине покупки не ограничивались нормами, что выгодно отличало его от пайковых распределителей и даже от государствен­ных коммерческих магазинов, в которых во время голода вводились «нормы отпуска в одни руки». Главным недостатком Торгсина по сравнению с остальной торговлей было то, что расплачиваться в нем надо было валютными ценностями. Именно эта валютная особость Торгсина после отмены карточек стала главной причиной падения покупательского спроса и его закрытия.

Были ли торгсиновские цены выгоднее цен других видов торгов­ли? На этот вопрос не просто ответить. В Торгсине за мешок муки человек отдавал горсть драгоценностей895. Как сравнивать кольца и серьги с бумажными рублями? Добавляет сложности и то, что в пер­вой половине 1930-х гг. в СССР существовало несколько уровней цен: чрезвычайно низкие пайковые, высокие цены государственных коммерческих магазинов и астрономические цены рынка. Кроме того, в то время цены, за исключением пайкового снабжения, быстро менялись - достигнув апогея голодной весной 1933 г., к концу года они резко упали. Более того, цены рынка значительно отличались по регионам страны. В зависимости от ситуации на потребитель­ском рынке менялся и вольный обменный курс торгсиновского и простого рубля. Официальный курс обмена (1 : 6,6) оставался на бу­маге, в реальной жизни люди, да и торгсиновские работники, пе­ресчитывали цены Торгсина в цены «черного» рынка, который был чутким камертоном изменения спроса и предложения. В период го­лода торгсиновский золотой рубль на рынке шел за 60-70 бумаж­ных896. Осенью 1933 г. обменный курс по регионам колебался от 45 до 57 простых рублей за золотой торгсиновский897. С учетом всех этих сложностей ценообразования вряд ли возможно установить точную разницу стоимости товаров в различных видах торговли в СССР в первой половине 1930-х гг., но выявить общую динамику соотношения цен возможно.

Сравнение цен советской торговли (табл. 21) позволяет гово­рить о чрезвычайной дороговизне Торгсина в период массового го­лода зимы - весны 1933 г. Особенно высоки были цены на товары главного спроса того времени: муку, сахар, масло, мясо (табл. 21). Пересчет золотых цен Торгсина в простые рублевые по существо­вавшему в то время обменному курсу вольного рынка показывает,

199

что цены Торгсина на основные продукты питания, кроме муки, превышали и без того астрономические цены рынка - свидетельство того, что государственную политику цен в Торгсине определял го­лодный спрос, а не забота о человеке. Бьет в глаза колоссальная раз­ница торгсиновских цен с протекционистко-низкими ценами пайка (табл. 21). Покупать по пайковым ценам в период голода было куда как выгоднее, но паек был доступен лишь избранным группам насе­ления. Кроме того, даже тем, кто его получал, за исключением совет­ской элиты, паек обеспечивал лишь существование впроголодь: его нормы и ассортимент были скудны, приходилось все равно докупать товары в Торгсине, коммерческих магазинах и на рынке по высоким ценам голодного времени.

Ранее уже было сказано, что период голода был временем наи­высших цен на продовольствие в Торгсине и, следовательно, време­нем экономически наименее благоприятного для населения обмена ценностей на товары. Однако, говоря о невыгодности обмена, не стоит забывать об особенностях исторической ситуации. Вопрос не стоял так: «захочу - куплю в Торгсине, а не захочу в Торгсине, пой­ду в коммерческий магазин или на рынок». Реальность заключалась в том, что есть было нечего. Паек, если он полагался, был скуден, на рынке - пусто, коммерческие магазины - только в крупных городах, да и там не было достатка. Много ли историзма или просто здравого смысла в том, чтобы рассуждать о невыгодности покупать продукты в период голода в Торгсине, если нигде больше их купить было нельзя? Кто в такой ситуации будет смотреть на ценники? Цена че­ловеческой жизни всегда выше цены на товар. Голод не оставлял людям выбора. Они покупали везде, где случилось быть продо­вольствию. Торгсин в то время не был альтернативой пайку, рынку или коммерческой торговле, он был их дополнением. Без сомнения, были те, кто в голодные годы наживался на перепродаже торгсинов­ских денег и товаров, но все же большинство покупателей Торгсина действовали не в интересах выгоды, а в целях выживания. Определе­ние выгоды более характеризует позицию государства, которое, ис­пользуя голод, выкачало у населения тонны ценностей.

С улучшением продовольственной ситуации в стране вопрос о выгодности или невыгодности покупок в Торгсине получил не толь­ко экономический, но и житейский и исторический смысл. Начиная со второй половины 1933 г. и вплоть до закрытия Торгсина люди покупали в Торгсине лишь то, что было в дефиците в других видах торговли или выгодно отличалось по цене. В результате изменилась социально-экономическая природа Торгсина. Если во время голода для большинства населения он являлся способом выживания, то с улучшением ситуации в стране в Торгсин стали ходить «от достат­

200

ка» за деликатесами и модными новинками. Резкое снижение цен на продукты, проведенное Правлением Торгсина во второй половине 1933 г., создало благоприятные возможности для расцвета спекуля­ции в Торгсине. Правительственная комиссия, которая проверяла Торгсин, весной 1934 г. писала: «Сравнение цен Торгсина, коммерчес­кой торговли, колхозного рынка показало, что держателю золота и валюты выгоднее купить в Торгсине продовольственные товары, реа­лизовать их по существующим ценам на рынке и на вырученные чер­вонцы купить промтовары в коммерческом магазине».

Люди играли и выигрывали на разнице цен разных видов совет­ской торговли. Так, в начале 1934 г. пуд ржаной муки в Торгсине стоил 96 коп., а пара галош - 95 коп. Цена пуда ржаной муки на рынке в то время была 52-55 руб. Предприимчивый человек, продав по рыночной цене пуд торгсиновской муки, на вырученные деньги мог купить в Мосторге две пары самых дорогих галош, там они сто­или 25 руб.898 Период лета 1933 - весны 1934 г. (до вмешательства правительства) был временем наиболее низких продовольственных цен в Торгсине и наиболее выгодного обмена ценностей на продук­ты899. В этот период времени покупки продовольствия в Торгсине давали его клиентам наибольшие преимущества перед другими ви­дами открытой торговли. Однако, как свидетельствуют документы, покупать промышленные товары в то время было выгоднее в ком­мерческих магазинах. Из Горького в ноябре 1933 г., например, сооб­щали, что в специализированном коммерческом магазине, который недавно открылся рядом с Торгсином, цены на промышленные това­ры (по номиналу) были всего лишь в 20-23 раза выше торгсинов-ских, при том, что золотой торгсиновский рубль был более чем в 50 раз дороже простого советского. При таком соотношении цен торговля в горьковском торгсине почти прекратилась900. Осенью 1933 г. золотые цены Торгсина (по номиналу) были в среднем ниже цен коммерческой торговли Мостропа в 48 раз, в то время как рыночный обменный курс золотого и простого рубля доходил до 1 : 579°1.

Во время директивного повышения цен с весны 1934 г. до конца 1935 г. покупки основных видов продовольствия в Торгсине стали невыгодны населению. Именно тогда из регионов в Правление Торгсина в Москву и полетели панические телеграммы о резком со­кращении или полном прекращении торговли продуктами. Как писа­ли из Казахстана, «продуктов на базаре много, торговля свободная, колхозный хлеб подвозится возами», «масло животное хорошего ка­чества в неограниченном количестве», «пшено на рынке хорошее, а у нас даже такого нет». По всем районам Казахстана цены рынка были ниже цен Торгсина902. Директор Казахского Торгсина сетовал:

201

«...покупатель наш капризный, идет к нам только тогда, когда на ба­заре нет продуктов или для своей выгоды продать драгметаллы с расчетом 1 руб. (торгсиновский. - Е.О.) за 60 руб. и выше в совзна-ках. Иначе к нам не приходят». В этот период времени люди в основном покупали в Торгсине продовольственные деликатесы и ширпотреб, которые отсутствовали в других видах торговли. Нака­нуне закрытия Торгсина, когда правительство, используя покупа­тельский ажиотаж, резко повысило цены, его магазины отличались особой дороговизной. В конце 1935 г. торгсиновские цены в их но­минальном выражении лишь в 10-20 раз были меньше цен невалют­ных образцовых универмагов и специализированных продуктовых магазинов. Но соображения выгодности или невыгодности покупок в Торгсине в то время для людей вновь отошли на второй план -Торгсин закрывался, нужно было торопиться потратить оставшиеся на руках деньги.

Анализ соотношения цен свидетельствует, что правительство по­степенно «подтягивало» золотые цены Торгсина (в их номинальном выражении) к ценам открытой государственной невалютной торгов­ли, то есть к ценам коммерческих магазинов, а затем образцовых универмагов и специализированных магазинов, появившихся с от­меной карточной системы. Если в период голода 1932-1933 гг. по основным товарам золотые цены Торгсина (в номинальном выраже­нии) были от 40 до 60 раз меньше цен коммерческой торговли, то в период директивного вмешательства государства в 1935 г. это соот­ношение снизилось до 20-40 раз, а накануне закрытия Торгсина -до 10-30 раз. Золотые цены Торгсина в сравнении с ценами других государственных видов торговли (кроме пайка) все больше при­ближались к своему официальному курсу обмена: 1 золотой руб. за 6,6 простых советских903. Таким образом, к концу 1935 г. цены раз­ных видов государственной открытой торговли (в их номинальном выражении) несколько выровнялись - свидетельство того, что пра­вительство сводило на нет золотую составляющую торгсиновских цен. Люди продолжали сдавать драгоценности, чтобы купить товары в Торгсине, но «золотые» рубли, которые они получали, все более обесценивались.

Настало время ответить на один из заглавных вопросов этого сю­жета: был ли Торгсин дорогим магазином? В ноябре 1935 г. предсе­датель Торгсина Левенсон в записке наркому внешней торговли Ро-зенгольцу представил расчеты покупательной способности доллара в Польше, во Франции и в Торгсине в СССР. В то время как на дол­лар в Польше можно было купить от 1,3 до 1,8 кг сливочного масла, а во Франции - 600-750 г, в СССР - только 250-400 г. По мясу по­купательная способность доллара составляла в Польше - 1,8-3,8 кг,

202

во Франции - 0,5-2,3 кг, а в СССР - лишь 0,6-1 кг. Похожее соот­ношение существовало и по другим основным продуктам904: Торг­син был дороже не только магазинов Варшавы, но и Парижа.

Маслины для голодных

Привилегия импорта. Где купить «Форд»? Безделицы благополучной жижи. «Пир во время чумы». Узаконенное воровство. Последний импорт

В первой половине 1930-х гг. импортные продукты питания и то­вары ширпотреба попадали в советскую торговлю только или преи­мущественно через Торгсин. Только в магазинах Торгсина, напри­мер, можно было купить импортные мясо, жиры, консервы, оливковое масло. Торгсин расплачивался за импортные товары по ценам закупки и был освобожден от уплаты пошлины на импорт905. Право импорта потребительских товаров, которое получил Торг­син, - немалая привилегия, если учесть, что в начале 1930-х гг. ру­ководство страны запрещало тратить валютные средства на неин­дустриальный импорт, направляя практически всю валюту на закупки за границей сырья, машин и оборудования для промышлен­ных гигантов. Но импорт Торгсина, как и все его операции, пресле­довал не гуманитарный, а экономический интерес - Торгсин втри­дорога перепродавал заграничные товары покупателям в СССР906.

Сельдь из Голландии, рис, сафьян и козий пух из Персии, краси­тели, эфирные масла и косметика из Франции, подошвенная кожа, медикаменты и часы из Германии, американские «Форды», химто-вары, шерсть, обувь и зубоврачебные инструменты из Англии, га­лантерея из Польши, маслины и лимоны из Греции - таков далеко не полный список импортного ассортимента Торгсина, а также его партнеров. Покупки у соседей - прибалтийских государств, Фин­ляндии, Румынии, Польши, Турции - считались политическими, они работали на укрепление дружеских отношений. Кроме соседей, основными странами импорта были Германия, Франция, Англия, Дания и Голландия. К 1934 г. вырос импорт потребительских това­ров из США, а закупки в Германии по политическим причинам рез­ко упали. В середине 1930-х гг. Япония стала превращаться в одну из главных стран торгсиновского импорта907. В 1936 г. - год заклю­чения Японией и Германией направленного против СССР Антико-минтерновского пакта - Торгсин планировал закупить в Японии треть своего импорта, в том числе более половины импорта готовых изделий908.

203

Торгсиновский импорт в сравнении с потребностями страны вы­глядел экзотически-штучным. В условиях государственной монопо­лии внешней торговли и валютных ограничений он и не мог быть иным. Валютные ценности, которые Торгсин скупал у населения, шли на нужды индустриализации, а не на закупки импортного шир­потреба для людей. За время своего существования Торгсин потра­тил на закупку импортных товаров около 14 млн руб. (табл. 22) или менее 5% стоимости скупленных им ценностей909. Доля торгсинов­ского импорта в общем импорте страны была ничтожной910.

Несмотря на мизерность, импорт играл огромную роль в созда­нии привлекательности Торгсина для советских покупателей. Он придавал видимость валютной особости его ассортименту и ореол элитарности его магазинам. Для государства же продажа импортных товаров была способом заработать, она носила ярко выраженный спе­кулятивный характер. Цены продажи импортных товаров в Торгсине в 1932 г. превышали закупочные цены импорта в 1,5 раза, в 1934-1935 гг. - в 2-3 раза, а в 1933 г. - в 5 раз! (табл. 22). По плану 1936 г. Торгсин должен был продавать импортные готовые изделия почти в три раза дороже их закупочной цены911. По отдельным им­портным товарам превышение цен продажи в магазинах Торгсина над ценами их закупки было существенно выше этих усредненных показателей912. Польские береты, столь модные в 1935 г., Торгсин продавал в шесть раз дороже цены импорта. По причине монополь­но высоких цен на импортные товары в Торгсине их доля в общей сумме продаж оказалась весомой - более 15% (табл. 22).

В повседневной жизни первой половины 1930-х гг. были и пери­оды относительного благополучия и затишья, были и трагические годы массового голода. Отразилось ли это на ассортименте импорт­ных закупок Торгсина? Из тех скудных данных, что удалось найти об импорте 1931 г., можно заключить, что Торгсин в то время заку­пал за границей в основном промтовары элитного (в понимании того времени) спроса - безделицы благополучной жизни. В доку­ментах перечисляются велосипеды, швейные машины, иглы, мани­кюрные наборы, зонты и трости, принадлежности для живописи, пенсне913. С массовым приходом в Торгсин советского потребителя и голодом в торгсиновском импорте появилось больше продоволь­ственных товаров, но их ассортимент не «кричал» о трагедии. Чело­век, не знающий, что происходило в то время в СССР, по спискам товаров, которые Торгсин купил за границей в 1932-1933 гг., никог­да бы не догадался, что миллионы людей умирали от голода. В им­порте 1932 г. около 70% составляли промышленные товары, в том числе импортные лыжи и пьексы914, обувь, трикотаж, шерстяные ткани, которые оказались мало кому нужны. С наступлением массо­

204

вого голода товаром главного спроса в Торгсине стала мука - люди хватали ее мешками, Торгсин работал с перебоями, магазины умо­ляли Правление увеличить поставки. Импортный план Торгсина на 1933 г. был значительным - 10 млн руб.915, но муки в нем не было -СССР в то время сам заваливал западный рынок зерном, а из круп в импортном плане предполагались лишь незначительные закупки риса. В плане 1933 г. импорт продовольствия, в основном мяса и животных жиров, составлял всего лишь 16%. Больше половины (55%) импортных средств должно было пойти на закупки текстиль­ных товаров - тканей, трикотажа, галантереи, остальное - на им­порт обуви, кож, а также всякой всячины - патефонов, фотоаппара­тов, часов, пишущих машинок, американских авто916.

Структура торгсиновского импорта 1932-1933 гг. свидетель­ствует, что он не имел цели облегчить массовый голод в стране. Главные продукты того времени - муку, крупу, растительное мас­ло - Торгсин не покупал за границей, а брал из внутренних скудных источников снабжения за счет оголения пайковой и государствен­ной коммерческой торговли. В феврале 1933 г., например, председа­тель СНК и СТО СССР В.М. Молотов телеграммой санкциониро­вал выдачу муки, крупы и риса для Торгсина из местных фондов снабжения и запасов командного резерва917: правительство не доснабжало одних, чтобы использовать эти товары для выкачивания валюты у других. То продовольствие, что Торгсин импортировал в голодные годы, было крохами для голодавшей страны: в 1933 г. пла­нировалось закупить 425 т масла, 1 тыс. ящиков яиц, 300 т сыра, 1 тыс. т свинины, 500 т говядины918. Разделите это на 160 млн чело­век населения, чтобы оценить ничтожность торгсиновского импор­та919. Более того, 10-миллионный план импорта 1933 г. так и остал­ся на бумаге. Комиссия ЦКК и НК РКИ, которая проверяла Торг­син весной 1933 г., потребовала умерить его импортные аппетиты. Обвинив Торгсин в том, что тот продавал отечественные продукты по бросовым ценам, что ширпотреб на его складах лежал без движе­ния, а хищения достигли колоссальных размеров, комиссия потре­бовала ограничить импорт до 2 млн руб., в том числе 500 тыс. руб. следовало потратить на закупку промышленных товаров920. В ре­зультате вмешательства «свыше» план импорта был значительно урезан.

В 1933 г. Торгсин купил за границей товаров только на 4 млн руб.921, но зато продал их голодавшему населению за 21 млн золо­тых руб.! (табл. 22). Так, молоко за границей покупали по 5 коп. (л), а продавали населению по 16-20 коп.; сыр покупали по 45 коп. (кг), а продавали по 1 руб. 90 коп., кофе, купленный по 50 коп., про­давали по 3 руб. 50 коп.-4 руб.922 По товарам голодного спроса «на­

205

вар», полученный государством на разнице продажных и закупоч­ных цен импорта, был еще более вопиющим. Так, мясо, купленное за границей по 13 коп. (кг), продавали по 1 руб. 75 коп., то есть почти в 14 раз дороже!923 В 1933 г. накидка к себестоимости импортных товаров по шпигу и шерсти составляла 150%, по цитрусовым - 200, специям - 400, галантерее - 300, рису и какао-бобам - 500, хлопку, часам, патефонам - 250%924.

План 1934 г. разрешал Торгсину купить импортных товаров на сумму 2,4 млн руб.925 Он был выполнен за девять месяцев и, види­мо, Торгсин выторговал у правительства еще полмиллиона рублей на дополнительный импорт. Заграничными товарами руководство пыталось удержать потребительский интерес к Торгсину, который после отступления голода стал стремительно падать. По данным первых трех кварталов 1934 г., больше половины импорта составля­ли продукты, главным образом деликатесы: кофе, какао, инжир, миндаль, оливковое масло, специи, цитрусовые, а также шпиг, сви­нина, молоко, сливки, сыр, яйца926. В 1934 г. Правление Торгсина взяло курс на «индустриализацию импорта»: считая, что для эконо­мии валюты выгоднее производить готовые товары дома, Торгсин стал закупать за границей преимущественно сырье и полуфабрика­ты927. В числе мер по перестройке работы Торгсина в новых услови­ях нарком торговли Розенгольц приказал копировать импортные образцы, по сути воровать у Запада: «Завести на предприятиях, ра­ботающих на Торгсин, специальные уголки образцов, по которым должна изготовляться продукция. Для импорта указанных образцов (подчеркнуто мной. - Е. О.) выделить из импортного плана 5 тыс. руб.»928 Для собственного производства товаров «импортного качес­тва» Торгсин начал покупать за границей и оборудование, напри­мер, машины для выработки модных в середине 1930-х гг. беретов.

В 1935 г., несмотря на резкое сокращение торговой сети и свер­тывание деятельности Торгсина, его импорт остался на уровне предыдущего года (табл. 22). Структура импорта отражала разви­тие «сытого спроса»: доля продуктов питания, которые теперь мож­но было купить в обычных магазинах, не жертвуя ценностями, со­кратилась, но выросла доля дефицитного ширпотреба. Продолжалась «индустриализация импорта» - сырье и полуфабри­каты составили почти треть закупок 1935 г. В 1936 г. Торгсин пла­нировал дальнейшее сокращение и «индустриализацию импор­та»929. Решение о закрытии Торгсина к этому времени уже было принято, и этот последний импорт должен был пойти на отоварива­ние оставшихся на руках у населения денег Торгсина, а также снаб­жение получателей валютных переводов из-за границы.

206

Торгсин и ОГПУ

Валютное соперничество. «Кто нам мешает, тот нам поможет». «Золотые камеры» и «деньги спасения». Жизнь между молотом и наковальней. Советская повседневность: обыденность приключения, привычность риска

Объединенное Государственное Политическое Управление, ко­ротко ОГПУ, с самого начала считало Торгсин «ненужной инстан­цией» и выступало против допуска советских граждан в его валют­ные магазины. Однако после того как Политбюро приняло решение открыть Торгсин для советского покупателя, ОГПУ не осталось ни­чего другого, как смириться. Представители ОГПУ работали в со­ставе правительственной комиссии, которая в конце 1931 г. опреде­лила районы деятельности Торгсина и методы его работы930. Именно в местные представительства ОГПУ приходили эмиссары Правления Торгсина за информацией о «золотом и валютном по­тенциале» района и целесообразности открытия там торгсиновских магазинов. Торгсин пользовался услугами ОГПУ для давления на нерадивых поставщиков, транспортировки ценностей и секретной почты, розыска получателей валютных переводов среди ссыльных и заключенных, чисток торгсиновского аппарата от «чуждых элемен­тов», пресечения хищений и других экономических преступлений.

Наряду с этим «нормальным» для 1930-х гг. сотрудничеством двух ведомств между Торгсином и ОГПУ существовало и нездоро­вое соперничество: источник выполнения государственных планов по «добыче золота и валюты» у них был один и тот же - сбережения советских граждан. Со времен революции конфискация валютных ценностей у населения была одной из главных функций репрессив­ных органов. Революция отгремела, но валютные планы остались, и ОГПУ должно было их выполнять. В особых папках заседаний По­литбюро в записи от 10 мая 1930 г. находим, например, такую ди­рективу: «Обязать ОГПУ в течение 10 дней добыть (1 - Е. О.) от 1 до 2 млн рублей валюты»9^. Сумма немалая, а срок дан неболь­шой. У Торгсина был свой собственный валютный план, и тоже не­малый.

И ОГПУ, и Торгсин трудились на благо индустриализации, но при общности валютных задач они использовали разные методы. В короткий период существования легального валютного рынка в пер­вой половине 1920-х гг. советские граждане могли практически сво­бодно купить и продать золото и валюту932. Начало форсированной индустриализации привело к краху легальных валютных отноше­ний. Хотя в стране продолжали работать пункты золотоскупки, где

207

добровольцы могли продать свои ценности государству по «твердо­му курсу», но в условиях развивавшейся инфляции немногие хоте­ли обменивать реальные ценности на обесценивавшиеся рубли: в период карточной системы и натурализации «черного» рынка на них мало что можно было купить. Слабость экономических стиму­лов восполнялась насилием против «укрывателей валюты»: ОГПУ проводило аресты, обыски, конфискации и расстрелы. Торгсину не нужно было применять насилие - в обмен на золото он предлагал населению бесценные в условиях голода продукты и товары. Поэто­му в то время, когда сотрудники ОГПУ с наганом в руке гонялись за «держателями золота» и «валютными спекулянтами», те осаждали магазины Торгсина, умоляя принять драгоценности в обмен на продукты. Эта «вынужденная добровольность» превращала Торгсин в удачливого соперника ОГПУ.

А что если превратить соперника в помощника? Неизвестно, кому первому в ОГПУ пришла идея использовать Торгсин для вы­полнения плана «добычи» валюты. Скорее всего определенного ав­тора не было, а практика развивалась стихийно - ее воплощение в жизнь не заставило ждать. Агенты ОГПУ стали следить за покупа­телями Торгсина, выискивая «держателей золота», а затем привыч­ными методами - угрозы, аресты, обыски и конфискации - застав­ляли их отдать ценности государству. Одни агенты соблюдали кон­спирацию: следили за покупателями скрытно, устанавливая место жительства, а потом приходили с обыском. Другие работали «топор­но»: с оружием в руках врывались в магазин, арестовывали людей прямо у прилавка, у кассы или на выходе, отбирали наличную валю­ту, а вместе с ней и купленные в Торгсине товары. В таких случаях в магазине начиналась паника, покупатели разбегались кто куда и не­которое время в магазин носа не показывали, а те немногие храбрецы, кто остался, требовали вернуть их ценности. Со всех концов страны в Правление Торгсина поступали жалобы его контор на действия местных представительств ОГПУ.

Наиболее ранние из найденных мной жалоб на противоправные действия ОГПУ относятся к осени 1931 г., то есть самому началу ра­боты Торгсина с советскими покупателями. Так, Новороссийское отделение Торгсина жаловалось на увеличение числа случаев кон­фискации милицией933 товаров, купленных в Торгсине, несмотря на то, что люди предъявляли квитанции, подтверждавшие легальность покупки. Пользуясь разрешением своего Экономического управле­ния, сотрудники ОГПУ изымали золотые и серебряные предметы домашнего обихода934. Конторы Торгсина требовали, чтобы Правле­ние добилось от правительства приказа о прекращении антиторгси-новских акций ОГПУ935. Действия ОГПУ в начальный период рабо­

208

ты торгсинов можно списать на плохую информированность его местных представителей, инерцию, неразбериху и шок, которые со­провождали создание необычной организации «Торгсин». По сути ведь произошло неслыханное: Политбюро фактически поступилось принципом государственной валютной монополии, разрешив людям использовать ценности и валюту в качестве средства платежа. Даже валютный рынок нэпа не имел подобной привилегии! Столь резкий поворот валютной политики застиг врасплох не только местные органы ОГПУ - финансовая инспекция также отбирала товары, купленные в Торгсине, о чем сообщалось в одном из докладов936. Требовалось время для того, чтобы местная власть свыклась с мыслью о законности валютных операций Торгсина.

Шло время. В начале 1932 г. ЦК разослал в регионы директиву и письмо Сталина о содействии Торгсину937. Вышло правительствен­ное постановление, требовавшее, чтобы ОГПУ проводило свои опе­рации, не подрывая работы Торгсина938. Руководство Наркомата торговли, в чьем ведении находился Торгсин, провело переговоры с Экономическим управлением ОГПУ, то разослало на места цирку­ляры, разъяснявшие, что Торгсин имел право продавать на «эффек­тивную», то есть несоветскую валюту939. Наркомат финансов, Гос­банк и Наркомат юстиции отправили разъяснения о валютной деятельности Торгсина в свои местные отделения, секции рабо­че-крестьянской инспекции и прокурорам940. Торгсин из диковинки превратился в обыденное явление советской жизни. Трудно пове­рить, что в 1932 г. - тем более в 1933 г. - местные органы ОГПУ могли не знать о том, что государство разрешило людям покупать товары в обмен на валюту и другие ценности. Однако жалобы на действия сотрудников ОГПУ - аресты покупателей в Торгсине, обыски их квартир, конфискацию валюты и товаров - продолжали поступать в Правление941.

Председатель Торгсина Сташевский в докладной записке нарко­му торговли Розенгольцу в декабре 1932 г. сообщал, что Правление располагало «обширными материалами с мест, из которых видно, что местные органы ОГПУ, угрозыска и милиции, вопреки циркуляр­ного письма ЭКУ ОГПУ, совершают незаконные аресты лиц, покупа­ющих товары в Торгсине или получающих валюту из-за границы»942. Сташевский жаловался: «27 августа 1932 года в наш магазин № 3 в Киеве явился работник Киевской областной милиции, т. Бейгул Се­мен Георгиевич, и тут же в конторе магазина подверг личному обыс­ку застигнутых им наших покупателей, прекратив обыск лишь после настойчивых требований зав. магазином... В Вознесенске пекаря в числе 9 человек сдали Торгсину 2000 рублей валюты, за что были арестованы ГПУ. Операция ГПУ морально повлияла на сдатчиков

209

инвалюты... Одесса. В наш магазин вбежали с обнаженным оружием два сотрудника 26 погранотряда ГПУ и арестовали неизвестного гражданина в магазине»943.

Жалобы граждан подтверждали правоту Сташевского. В своем заявлении в Ленинградскую контору Торгсина некто Р.И. Пинчук возмущалась: «3 октября с. г. (1932 г. - Е. О.) в 2 часа ночи (подчер­кнуто мной. - Е. О.) была арестована моя дочь, Ида Давидовна Пин­чук, 5-ым отделением милиции. Причина ареста - изъятие инвалю­ты. Никакой инвалюты, кроме получаемой мной из Америки от моих детей, у нее нет и все переводы поступали в Ваш адрес непосред­ственно, а также в адрес Государственного Банка... Прошу Правле­ние Торгсина принять меры к освобождению моей дочери, иначе я вы­нуждена буду отказаться от получаемых мною из Америки денег»944. Письмо Пинчук показывает довод, который советские граждане приводили в свою защиту, - законность получения валю­ты, а также угрозу впредь отказаться от валютных переводов из-за границы. Многие грозили сообщить родственникам за границей об инциденте, что было чревато не только снижением притока валюты, но и давало повод для антисоветской пропаганды.

Заведующий магазином некто Полиновский в рапорте в Киев­скую контору Торгсина сообщал о случае, произошедшем 13 декаб­ря 1932 г.: «Кмагазину подошли трое неизвестных граждан, остано­вили выходящего в это время из магазина покупателя и приказали следовать за ними. Покупатель передал муку тут же стоявшей жене и пошел с ними. В это время стояла на улице большая очередь и я за­метил, что среди публики началась паника и в магазине и около мага­зина не стало ни одного человека. Я выбежал на улицу, побежал к ним и на мой вопрос, куда и зачем они ведут покупателя, они ответили, что они отвечают за свои действия. На мое требование предъявить документы, они ответили, что они агенты ГПУ и отказались предъ­явить документы. Я пригласил их до выяснения личности в ма­газин и вызвал ГПУ. После всего Пом.[ощник] Нач.[альника] Милиции т. Крайзерт составил протокол и вызвал меня и т. Тверского и про­давца Гуревича»945. Судя по тому, что «агенты» не пытались бежать, а директору магазина пришлось писать рапорт, объясняя свои дей­ствия, люди, проводившие арест, действительно были сотрудниками местного ГПУ. В 1932 г. управляющий Псковского отделения Ле­нинградской конторы Торгсина сообщал, что «потребители отда­ленных районов не приезжают, боясь репрессий», а из Ташкента пи­сали, что «сдатчики» ценностей всячески пытаются скрыть свою настоящую фамилию и адрес946. На совещании коммерческого отде­ла Ленинградского Торгсина один из сотрудников предложил вы­

210

пустить специальные афиши, которые успокоили бы население, дав гарантии в том, что Торгсин не следит за людьми, которые сдают зо­лото, «а то публика боится нести свои несчастные кольца и часы»941. Афиша, впрочем, скорее подлила бы масла в огонь, обна­родовав и растиражировав ходившие слухи.

Инциденты не прекращались и в следующем, 1933 г. Некто М.Б. Коен в заявлении директору Киевской конторы Торгсина сообщал: «27 июня с.г. (1933 г. - Е. О.) я вынул зуб у врача (видимо, речь идет о золотой коронке. - Е. О.), который проживает по ул. Пятакова, 24 и занес в магазин, там, где принимают лом. Я взял книжку (товар­ную книжку Торгсина. - Е. О.) и получил 140 кг муки ржаной в мага­зине № 2 и в магазине № 3 купил 70 кг муки. Выдали мне справку на право провоза в Проскуров и Умань948. Отняли муку и справку, а по­тому прошу директора дать распоряжение отдать мне 3 мешка муки -210 кг»949. По сообщению из Херсона крестьянин (имя не указано) получил ценным пакетом 25 долл. и зашел в Торгсин. Там он купил товаров на 11 долл., остальные оставил у себя. По дороге домой его арестовала милиция, отобрала продукты и доллары, не­смотря на то, что Торгсин подтвердил легальность покупки950. Из Валдайского района сообщали, что налоговый инспектор конфиско­вал у жительницы села Загорье товарные ордера и товары, куплен­ные в Торгсине: сахар, рыбные консервы и водку, всего на сумму

7 руб. 55 коп. После этого «к указанной гражданке нагрянуло ОГПУ и отобрало у нее несколько золотых царской чеканки»951. Из Узбе­кистана жаловались на действия милиции, которая отбирала муку у покупателей Торгсина в момент их выхода из магазина952. Управля­ющий Туркменской конторы Торгсина в 1933 г. также жаловался Правлению на действия местных политорганов: в Мерве клиента увели из магазина в ГПУ; в Чарджуе «гражданин» почти открыто установил пост на улице напротив магазина, наблюдая за теми, кто туда заходил; в Керках работника электростанции уволили с работы за покупку и, видимо, перепродажу, торгсиновской муки. По словам донесения, «потерпевший начал ходить по профсоюзам и кричать».

8 тех же Керках ГПУ требовало от оценщика торгсина фамилии тех, кто сдавал золото в больших количествах, о чем узнал весь город. «Все работники г. Керки, с которыми пришлось беседовать, - писал управляющий, - заявили, что никто в Торгсин не сдает золото, по­тому что ГПУ арестовывает и отбирает золото». В Ашхабаде ГПУ провело обыск у только что принятого на работу оценщика, в про­шлом ювелира. На другой день принятый на работу сбежал, даже не забрав своих документов953.

Сотрудники ОГПУ могли действовать не напрямую, а через ра­ботников самого Торгсина: выведывали у оценщиков фамилии лю­дей, сдававших золото, «приглашали на разговор» директоров мага­зинов  и  управляющих  контор954,  а то  и вовсе  принуждали

211

оценщиков выдавать людям фиктивные квитанции, а затем сдавать полученное по ним золото в ОГПУ. В ход шли запугивание и наси­лие. По сообщению из Валдайского края: «На днях в универмаг Торг­сина явился один из агентов ОГПУ тов. Исаенко. Несмотря на то, что на нем было штатское пальто, всё же его все знают, кроме того, из-под воротника торчат петлицы... здесь же в универмаге при по­сторонней публике он пристал к пробиреру955 с вопросом: "А у тебя где спрятано золото?" - Пробирер ему ответил: "Если тебе дума­ется, что оно у меня есть, иди ищи". Поговорив с кассиршей и повер­тевшись минут 15 у кассы, он ушел»956. Агент ушел, но дело свое сделал, посеяв страх среди работников магазина и покупателей.

Воспоминания тех, кто пережил голод в Украине, подтверждают свидетельства архивных документов о преследованиях ОГПУ кли­ентов Торгсина. Борис Хандрос в своем интервью Институту Фонда Шоа957 рассказал о том, что происходило в его родных Озаринцах:

« - Это были очень богатые магазины. Там все было в этих мага­зинах, но за все надо было платить золотом. Они же еще и преврати­лись в ловушки, в мышеловки... если мама принесла там кусочек, пер­стенек, там, или что, к ней не придирались, тем более что хорошо знали нашу семью. А если приходил какой-то еврей958, скажем, Мой-ша, так, Кацев, и принес пятерку...

- Монетку, да?

- Пятерку, это, монету. Тут же он попадал в список, его забира­ли. Эти камеры так и назывались «золотые камеры» (камеры, где ОГПУ держало арестованных, требуя отдать золото. - Е.О.). Наби­вали эти камеры, стоя там, простаивали люди неделями, и выбивали из них золотые монеты. Выбивали то, что люди прятали еще в годы Гражданской войны...» 959

Другой житель Озаринцев, Лазарь Лозовер, подтверждая слова Хандроса о «золотых камерах», вспоминал:

«Я помню, когда в 33-ем году, то-ли в 34-ом году, брали многих людей за золото. НКГБ (ошибка, правильно НКВД. - Е. О.) было та­кое у нас. Помню, как сегодня, взяли моего отца. Взяли моего отца тоже за золото. Ну, а, так как был у нас один, фамилия его была Энтин. Вроде бы по наслышимости он был как стукач. Понимаете, как "стукач"? - Мама и мы жили бедно. У нас ничего не было. Пол у нас быч земляной, знаете, как в селе. И она пришла к нему и сказала (далее рассказчик переходит на идиш. - Е. О.):

- Хаим, что это? Почему они забрали моего мужа?

- Не волнуйся. Завтра он будет дома. (Рассказчик переходит на русский язык - Е. О.) Вы знаете нашу жизнь, наше это вот. Не вол­нуйтесь.

212

Завтра, правда, наутро отец приехал домой. Побитый. Ему ста­вили пальцы между дверьми, чтобы он признавался, или у него что-то есть. А если у него - нема, чтобы он сказал, у кого есть. По­нимаете?... были такие, что имели. Косое. Он занимался скотом, у него было (золото. - Е.О.). Так у него все забрали, и его забрали уже. Его забрали и так никто не знал, куда он делся. Ну, были слухи та­кие, что его убили, что, мол, он уже не нужный. Его уже использовали для этого дела, его расстреляли960...

- Много было таких евреев, которых забирали за золото?

- Было. Было у нас. Было. Было. Было. Вообще-то, очень много за­бирали, но это все было несправедливо. Может, было 2-3 человека таких, что у него было (золото. - Е. О.), во. А в основном, не было. В основном, были такие, что просто брали на испытание или чтобы у него что-то выжать. Или чтобы он либо на кого-то что-то сказал, что он знает»961.

ОГПУ было не занимать изобретательности. Сотрудники поли­тического управления требовали, чтобы клиенты Торгсина пе­ренаправляли полученные из-за границы валютные переводы на счет ОГПУ или делали «добровольные» пожертвования в фонд ин­дустриализации или МОПР962. В ход шла нехитрая логика: если у человека нашлась валюта для себя самого, то он, конечно, должен иметь ее и для страны963. В анонимном письме, посланном летом 1933 г. из Ленинграда на имя председателя ОГПУ В. Р. Менжинско­го (копии ушли прокурору СССР Катаньяну, Наркому финансов СССР Г.Ф. Гринько и заместителю наркома иностранных дел Г.Я. Сокольникову), сообщалось: «ОГПУ в Ленинграде вынуждает граждан трудящихся, имеющих торгсиновские книжки, списывать с текущих счетов в Торгсине большую часть их сбережений под видом добровольного пожертвования. Иногда эти пожертвования достига­ют почти всей суммы текущего счета в Торгсине. Граждане под вли­янием репрессий, а некоторые, боясь репрессий, отдают все, что с них требуют, а иногда и больше, лишь бы их не преследовали»964. ОГПУ могло получить валюту и без согласия владельца банковско­го счета. В одном из документов Правление Торгсина описало такой случай: «В Запорожье директора н[ашего] универмага пригласили в ГПУ и предложили сделать перевод в фонд индустриализации, 30 долларов по заборной книжке одного арестованного покупателя»965. Охота за валютными переводами оставила след и в архивах ОГПУ. Циркуляр № 203 Экономического управления от 26 февраля 1932 г. сообщал об участившихся случаях ареста местными органами ОГПУ людей, в адрес которых поступали валютные переводы из-за границы966. Арестованные выдавали ОГПУ расписки о полу­чении валюты, после этого их освобождали, но валюта оставалась у

213

органов государственной безопасности. В иностранные банки посту­пали жалобы на действия ОГПУ.

Воспоминания людей и письма 1930-х гг., посланные из СССР за границу, упоминают «деньги спасения» — выкуп за освобождение арестованных в СССР родственников. В одном из писем, пришед­шем в США из местечка в Подолии в 1932 г., очевидец писал сыну: «... у нас возобновилась болезнь прошлогодней зимы - арестовывают людей и требуют от них "деньги спасения"». А некто Глузгольд, про­живавший в 1930-е гг. в США в г. Эльма, штат Айова, написал ре­дактору еврейской газеты «Тог» о том, что в их город и соседние местности приходили телеграммы из Подольской и Волынской об­ластей СССР от родственников с просьбами как можно скорее выс­лать денежные переводы: ОГПУ, с целью получить выкуп, аресто­вывало и пытало людей, у кого были семьи за границей. После получения денежного перевода местное ГПУ отпускало людей, но затем вновь следовал арест и вымогательство новой суммы валюты: по словам Глузгольда, телеграммы приходили от одних и тех же лиц каждые две недели. Родственники в СССР просили немедленно те­леграфировать о высылке денег, чтобы избавить их от лишней неде­ли пребывания в тюрьме967.

ОГПУ оправдывало конфискацию золота и валюты у клиентов Торгсина тем, что отбирало припрятанные ценности, которые госу­дарство в противном случае не получило бы. Конфискация валют­ных переводов не укладывается в это объяснение. В случае с валют­ными переводами ОГПУ забирало деньги, которые уже находились на счету государственной организации «Торгсин». Люди не получа­ли эти деньги на руки и, следовательно, не могли их спрятать. Ва­лютные переводы из-за границы не просто были законными и совер­шались открыто, руководство страны их всячески поощряло968. Конфискация валютных переводов раскрывает истинную, ведом­ственную природу антиторгсиновских операций ОГПУ - Полити­ческое Управление радело о выполнении валютного плана своего ведомства. Число жалоб Торгсина на действия ОГПУ возрастало в последнем квартале года, когда Политическому Управлению нужно было рапортовать к важнейшим советским праздникам - Дню революции (7 ноября) и Дню сталинской конституции (30 декабря), а также отчитываться о выполнении годового валютного плана.

Руководство ОГПУ знало о злоупотреблениях и, следуя реко­мендациям руководства страны не подрывать работу Торгсина, пы­талось регламентировать кампании по изъятию валюты. ЭКУ, на­пример, требовало отбирать переводы только в случае наличия доказательств о перепродаже полученной валюты, что считалось спекуляцией. Аресты «валютчиков» должны были проводиться

214

только с поличным во время совершения противозаконных сделок. Конфискация золотых и серебряных предметов домашнего обихода разрешалась только в тех случаях, когда их накопление носило «явно спекулятивный характер», то есть ценности шли на перепро­дажу. Запрещалось обезличивать изъятое ценное имущество вплоть до решения Особого совещания при коллегии ОГПУ о «задержании ценностей» или возврате их владельцам969. Однако цифры валютно­го плана давили сильнее регламентации, и злоупотребления ОГПУ продолжались, благо «эластичное» определение спекуляции откры­вало простор для нарушений. ОГПУ, кроме того, чувствовало под­держку руководства страны, которое больше доверяло чекистам, чем «торгашам» Торгсина: «Надо сказать спасибо чекистам», — с вос­торгом воскликнул Сталин после доклада о росте валютной кассы ОГПУ970.

Действия ОГПУ приводили к тому, что население начинало на­стороженно относиться к Торгсину. Распространялись слухи о том, что Торгсин был «организован в помощь ОГПУ», являлся его «под­собным хозяйством», «ловушкой сдатчиков золота»971, что покупа­телей в Торгсине фотографировали и давали о них сведения «в органы»972. Ассоциация с ОГПУ отпугивала покупателей. Заведую­щий Валдайского отделения Торгсина, например, объяснял невы­полнение валютного плана универмага тем, что в его кассе работала жена агента ОГПУ, «которую все население знает и задает вопрос, зачем она здесь посажена?»973 Правление Торгсина информировало правительство, что во все его конторы поступали запросы населения о том, не являлось ли опасным получать переводы, «в связи с произ­водимой ОГПУ выемкой» золота974. Страхи были настолько рас­пространены, что случаи, когда сдача ценностей проходила без по­следствий, могли вызывать удивление: «Гражданка деревни Чекуново зашла в магазин утром в 7 часов 30 мин., купила на 20 руб­лей и была удивлена, что ничего нет страшного и рассказывает: "У нас все говорят, что как зайдешь в Торгсин, здесь тебя и аресту­ют. Теперь приду домой и расскажу, что совсем не так, и наших мно­го придет покупать '975>>.

В глубинке работники Торгсина, радея за выполнение валютного плана, пытались публично отмежеваться от ОГПУ. Объявление об открытии универмага Торгсина в Сычевке (Западная контора), за­зывая в магазин, уверяло будущих покупателей, что «слухи и разго­воры о том, что за сдаваемые золотые и серебряные монеты сдатчи­ки привлекаются к ответственности, есть ни на чем не основанная ложь»916. Правление Торгсина взяло на карандаш столь бесцеремон­ное разглашение засекреченных сведений об арестах покупателей. Кроме того, упоминание о репрессиях во всенародном документе

215

было медвежьей услугой Торгсину - оно настораживало людей, ведь дыма, как известно, без огня не бывает.

Во многих случаях ОГПУ изымало у покупателей Торгсина не­значительные суммы, а рейды носили спорадический характер, но в конечном счете было не важно, что отняли всего лишь несколько монет или бутылку «торгсиновки»977. Слухи и страхи распрос­транялись быстро, парализуя население. Так, в Херсоне в ноябре

1931 г. в результате операций местного ГПУ против «валютчиков» ежедневная выручка Торгсина упала с 700 до 100 долл.978 В Котласе после арестов, проведенных ОГПУ в декабре 1932 - январе 1933 г. (было арестовано 100 человек), торгсиновская торговля практичес­ки прекратилась979. Ежедневная выручка Торгсина в Тифлисе с октября по декабрь упала с 800-900 руб. до 200-300 руб. в день980. Ранее упоминавшийся управляющий Туркменской конторы Торг­сина жаловался, что, едва начав налаживаться, торговля в Керках из-за репрессий ГПУ развалилась - поступление ценностей упало с 300-400 руб. до 50-70 руб. в день98'.

Торгсин бил тревогу и подсчитывал урон, нанесенный рейдами ОГПУ: падение валютных поступлений, негативное моральное воз­действие на покупателей и международная политическая огласка, которая была на руку врагам СССР. Валютные потери Торгсина из-за паники населения ставят под сомнение экономическую целе­сообразность операций «политоргана». Каков был валютный эф­фект операций ОГПУ? Недоступность архивов этого ведомства не позволяет ответить на этот вопрос, в научную литературу «просочи­лись» лишь фрагментарные сведения. В мае 1932 г. зампредседателя ОГПУ Ягода докладывал Сталину, что в кассе ОГПУ находилось ценностей на сумму 2,4 млн. золотых руб.982 Ягода сообщал, что вместе с ценностями, которые были «ранее сданы Госбанку», сумма составляла 15,1 млн руб. Известно, что за 1930 г. ОГПУ сдало Гос­банку и Союззолоту ценностей на сумму около 10,2 млн золотых руб.983 Если принять эту цифру в качестве возможной «средней нормы» ежегодных конфискаций ОГПУ, то можно предполо­жить, что из 15,1 млн руб. на долю 1931 г. придется около 10-12 млн руб, а остальные 3-5 млн руб. можно отнести на начало (до мая)

1932 г.984 А что же Торгсин? В 1930 г. Торгсин работал только для иностранцев и не мог представлять серьезной конкуренции ОГПУ. В 1931 г. он, хотя и открыл двери советским гражданам, но пока ра­ботал вполсилы: принимать золотые монеты старого чекана он стал летом, валютные переводы на Торгсин - в начале осени, а главные операции по скупке бытового золота начались только в декабре. Но даже вполсилы в 1931 г. Торгсин добыл ценностей на 7 млн золотых руб. - немногим меньше «добычи» ОГПУ, но без репрессий и экс­

216

цессов. Стоило же его сети развернуться, а голоду набрать полную силу, Торгсин побил ОГПУ: в 1932 г. Торгсин скупил ценностей на 49,3 млн золотых руб. - сравни с 3-5 млн руб., предположитель­но добытыми ОГПУ за январь-апрель 1931 г., а в 1933 г. - ценнос­ти Торгсина составили 105,4 млн золотых руб.! Не будь паники и паралича, вызванных антиторгсиновскими действиями ОГПУ, Торгсин, возможно, получил бы и того больше.

Основанный на заинтересованности покупателей, Торгсин пред­ставлял более эффективный (и гуманный) способ изъятия валют­ных ценностей у населения, чем карательные операции ОГПУ. Ущерб Торгсину являлся ударом по планам индустриализации. В погоне за выполнением валютного плана ОГПУ ставило свои ведом­ственные интересы выше государственных. Его действия шли враз­рез с экономической целесообразностью и противоречили принципу индустриального прагматизма, одного из центральных в государ­ственной политике тех лет. Политбюро вполне могло бы освободить Политическое Управление от валютной повинности на время су­ществования Торгсина. Дублирование функций при «специфичнос­ти» методов, применяемых ОГПУ, не помогали, а скорее вредили делу. Политбюро, однако, стремилось к недостижимому - чтобы «волки были сыты и овцы целы». Не запрещая действий ОГПУ, оно требовало проводить кампании по насильственному изъятию валю­ты осторожно, не подрывая работы Торгсина.

Почему Политбюро, несмотря на успехи Торгсина, продолжало пользоваться «валютными» услугами ОГПУ, невзирая на их очевид­ные отрицательные последствия?985 Возможно, сработал стереотип: чем больше организаций занимались поиском валюты, тем лучше -больше получим. Однако важно и то, что Политбюро рассматривало Торгсин как временную и экстраординарную меру. Несмотря на очевидную полезность этого предприятия для государства, Полит­бюро вынужденно терпело Торгсин. Деятельность Торгсина шла вразрез с идейными убеждениями руководства страны и догмами политэкономии социализма: в Торгсине государство отказалось от классового подхода, у советских граждан появились «валютные пра­ва», иностранная валюта и золото превратились в средство платежа, а в плановой распределительной экономике легально расцвело рыночное крупномасштабное предпринимательство, пусть даже предпринимателем и выступало само государство! Помогая индус­триализации, Торгсин обеспечивал советскому государству движе­ние вперед, но в своих главных принципах, с точки зрения полити­зированного сознания того времени, он был «отступлением к капитализму»: чистота идеи или промышленный рывок - в этом и состояла для советского руководства дилемма Торгсина. Как в свое

217

время нэп, Торгсин мог быть только «на время». Он был тактичес­ким маневром - еще одно доказательство уже утвердившегося в на­шей историографии вывода о том, что «красные атаки на капитал», вгонявшие страну в кризис, сменялись рыночными послаблениями. Коль Торгсин был лишь на время986, то зачем было вносить измене­ния в работу ОГПУ, ведь оно - навсегда? Более того, именно пото­му, что руководство страны рассматривало предоставление валют­ных прав населению как ситуацию аномальную, экстраординарную и даже патологическую, значение политического контроля возраста­ло. А кто как не ОГПУ обязан был следить, чтобы валют­ные операции не вышли за дозволенные пределы?

Объясняя, почему Политбюро сохранило валютные функции ОГПУ в период работы Торгсина в ущерб экономическим интере­сам государства, не следует забывать, что СССР в 1930-е гг. уже в полной мере был полицейским государством. Обширная сеть штат­ных агентов и внештатных «добровольных» осведомителей прони­зывала общество. Полицейский характер советского государства вряд ли был случайностью. Помимо определенных объективных об­стоятельств (длительный период военных конфликтов - войн и ре­волюций, враждебное окружение и пр.), повлиявших на усиление роли карательных органов, он отражал тип мышления советских ру­ководителей поколения революции и Гражданской войны. Необхо­димость вездесущей политической полиции не ставилась под сомне­ние. Мне не встретилось ни одного документа, свидетельствовавше­го о том, что в центральных партийных и государственных органах обсуждался вопрос о целесообразности прекратить валютные опера­ции ОГПУ на время действия Торгсина. Торгсин был всего лишь эпизодом, тогда как политическая полиция - одним из государ­ственных оснований. Зачем же ущемлять ее в правах? Антиторгси-новский беспредел ОГПУ, в котором ведомственные интересы побили государственные, - доказательство возросшей силы органов госбезопасности в сталинские 1930-е гг.

До этого момента мы рассматривали валютное соперничество Торгсина и ОГПУ с точки зрения интересов государства: оба ведом­ства «добывали ценности» на нужды индустриализации. Оставим теперь государственные интересы в стороне и посмотрим на ситуа­цию глазами людей. Что может рассказать нам о повседневной жиз­ни 1930-х гг. валютное соперничество политического и торгового ведомств?

До появления Торгсина ситуация с валютными правами населе­ния была более-менее ясна. После развала валютного рынка нэпа единственной операцией с золотом, разрешенной для советских лю­дей, была его продажа государству за рубли по установленному пра­

218

вительством твердому курсу. Операции по обмену валюты разреша­лись въезжавшим в СССР иностранцам, а также советским гражданам, выезжавшим за рубеж, через строго установленные госу­дарственные каналы. В первой половине 1930-х гг. в СССР только иностранцы и в строго определенных местах могли расплачиваться валютой. Все остальные частные сделки с наличной валютой и зо­лотом - продажа, обмен, использование их в качестве платежного средства - считались экономическим преступлением, валютной спекуляцией. За этим следило ОГПУ.

Хотя никаких изменений в законодательстве не было сделано, но появление Торгсина «явочным порядком» предоставило населению более широкие валютные права. Валютные операции, хотя и ограни­ченные рамками Торгсина, признавались законными. Запрещались только частные операции с валютой и золотом за пределами Торгси­на, там начинался «черный» рынок. Однако сосуществование Торг­сина и «валютных зачисток» ОГПУ создавало хаос и неопределен­ность. Человек не понимал, где кончаются функции одной организации и начинаются функции другой. У него не было уверен­ности в том, что разрешено законом, а что нет. До конца не понимая правила игры, он относился к Торгсину с недоверием. Даже совер­шая разрешенные законом операции в Торгсине, человек 1930-х гг. не чувствовал, что его «валютные права» защищены. Не случайно во время арестов покупателей в магазинах Торгсина, люди, как правило, не пытались отстаивать свои права, а разбегались кто куда. В конечном счете, идя в Торгсин, каждый действовал на свой страх и риск.

Путаница усиливалась тем, что аресты ОГПУ были избиратель­ны и непоследовательны. Создавалось впечатление, что кому-то раз­решалось иметь валюту и золото и платить ими в Торгсине, а кому-то - и они были арестованы - нет. В таком случае логично было задуматься о том, где проходила грань, которая отделяла одну груп­пу людей от другой. Документы свидетельствуют, что люди, дей­ствительно, пытались понять логику арестов и рационально объяс­нить их. Может быть, причина арестов кроется в социальном положении покупателя и источнике получения золота? В одном из писем в ОГПУ автор-партиец писал: «Как я понял и понимаю, к аресту подлежат, по-видимому [те], у кого имеется золото, бывшие купцы, торговцы, спекулянты, мародеры, бывшие чиновники старого режима, полиция (царская. - Е.О.) и кулачество, но не трудовой, вид­но, элемент, пролетарский слой и средняки, и бедняки, которые дей­ствительно должны (то есть действительно имеют право. - Е.О.) сдать золото в Торгсин, если есть, без страху и боязни»981. Логика этого   человека   проста:   эксплуататоры,   нажившие   богатство

219

неправедным путем, должны быть лишены валютных прав. Именно их ОГПУ и арестовывало.

Провести подобное классовое разделение в Торгсине для Полит­бюро не составило бы большого труда. «Бывшие» были на учете у государства. Они составляли категорию «лишенцев», то есть лишен­ных избирательных прав. Требовалось лишь указать в правитель­ственном постановлении о Торгсине, что «лишенцам» в его магази­ны вход закрыт. Мало бы кто удивился такому решению: ущемле­ние социальных, политических и экономических прав «бывших» было нормой того времени и лишение их валютных прав логично бы вписалось в социальную иерархию 1930-х гг. Однако в случае с Торгсином Политбюро не стало делить граждан по социальному положению, источникам получения доходов, их дореволюционной деятельности и т. п. О подобном разграничении нет ни слова ни в постановлении о создании Торгсина, ни в последующих документах, регламентировавших его деятельность988. Двери Торгсина были от­крыты каждому, у кого были валютные ценности. Не важно, кто приносил золото в Торгсин и какими путями оно досталось людям, лишь бы сдавали: оценщикам-приемщикам запрещалось требовать документы у людей; писать фамилию и другие данные они должны были со слов самого человека. Сдававший ценности мог получить товарную книжку Торгсина, вообще не называя никакого имени, на предъявителя989. Торгсин, таким образом, был социально-экономи­ческим институтом, где все покупатели были социально равноправ­ны. Возвращаясь к раздумьям советского человека 1930-х гг. о том, где проходила грань между людьми, которых ОГПУ арестовало в Торгсине, и теми, кто избежал этой участи, следует сделать вывод, что социальное положение покупателей здесь было ни при чем. Бе­зусловно, среди арестованных покупателей Торгсина попадались «бывшие», но хватало там и трудящихся - рабочих, служащих и колхозников. Материалы Торгсина подтверждают это, да и сам пар­тиец, автор цитированного ранее письма, возмущаясь действиями ОГПУ, признал, что «и пролетарий и колхозник» заходили в Торг­син в опаской.

В поисках логики в действиях ОГПУ можно предположить, что оно арестовывало в Торгсине только владельцев крупных валютных сумм. Но и эта гипотеза не выдерживает проверки. Появление Торг­сина фактически означало, что ОГПУ потеряло право арестовывать кого-либо за хранение валюты и золота, будь то крупные или мел­кие суммы. В соответствии с правилами работы Торгсина, наличие валюты или золота само по себе не делало человека преступником. ОГПУ могло преследовать людей только за незаконное их использо­вание - операции на «черном» рынке. Более того, с точки зрения ло­

220

гики работы Торгсина, чем больше человек приносил золота и валю­ты в его магазины и, следовательно, чем больше у него было ценностей, тем лучше. Постановления, регламентировавшие дея­тельность Торгсина, не делали разграничения в валютных правах владельцев мелких и крупных сумм. «Мелкий держатель ценнос­тей», «крупный держатель ценностей» - эти категории, хотя и встречаются в документах Торгсина, не имеют признаков социаль­ной дискриминации, а носят чисто экономический характер. Анализ архивных документов также опровергает гипотетическое предполо­жение о том, что арестованные покупатели Торгсина были только или в основном владельцами крупных ценностей. Конторы Торгси­на жаловались, что ОГПУ проводило аресты огульно и жертвами массовых кампаний становились в основном «мелкие держатели ценностей». Приводимые в документах конфискованные суммы являются зачастую чисто символическими - несколько золотых монет, несколько рублей бонами Торгсина. Среди конфискованных товаров - не меха, икра и антиквариат, а обычные продукты - банка консервов, бутылка водки, мешок муки.

И наконец, еще одно возможное объяснение арестов клиентов Торгсина. ОГПУ оправдывало свои действия борьбой со спекуляци­ей на «черном» рынке, то есть настаивало на том, что пресекает ва­лютные сделки вне зоны легальных операций Торгсина. Рассматри­вая гипотезу о том, что в Торгсине были арестованы только спекулянты, прежде всего следует сказать, что валютная спекуляция являлась сугубо советским преступлением. В странах с рыночной экономикой львиная доля операций с валютой, за которые пресле­довались советские граждане (обмен валюты, покупка и продажа за валюту, минуя государственное посредничество и т.п.), не считались бы преступлением. Однако более важно другое. Вокруг Торгсина, действительно, существовал обширный «черный» рынок, и ОГПУ задержало немало людей за проведение запрещенных советским за­конодательством валютных сделок, но эти материалы не являлись предметом рассмотрения в данной главе. Приведенные в ней факты свидетельствуют, что под видом борьбы со спекуляцией ОГПУ регу­лярно и осознанно в интересах выполнения валютного плана своего ведомства использовало Торгсин для выявления владельцев ценнос­тей. Аресты часто проводились во время совершения легальных опе­раций - покупки товаров в самом магазине, что и давало Правле­нию Торгсина право протестовать против действий ОГПУ. Истинной причиной арестов было то, что у людей было что за­брать - валюта и золото. В этом и состояла логика действий ОГПУ, которую пытались постичь советские граждане, решая, идти им в Торгсин или нет. Ни пролетарское происхождение, ни мизерное

221

количество валюты, ни законность совершаемых операций не гаран­тировали людям того, что они смогут избежать слежки, обыска, конфискации имущества или ареста.

Не будет открытием сказать, что жизнь в СССР в 1930-е гг. была отмечена произволом карательных органов. Но история Торгсина позволяет увидеть и другие черты советской повседневности. Логи­ка арестов покупателей Торгсина свидетельствует, что бояться при­ходилось всем, у кого были валюта и золото. Все решал слепой слу­чай: совпадет поход в Торгсин с очередной «валютной зачисткой» ОГПУ или нет. Любое посещение Торгсина было сопряжено с рис­ком, никто не имел полной гарантии безопасного возвращения до­мой. Речь шла лишь о степени вероятности ареста. История валют­ного соперничества ОГПУ и Торгсина свидетельствует о том, что даже рутинное событие покупки хлеба в магазине могло стать рис­кованным предприятием и обернуться слежкой, обыском, конфис­кацией имущества и даже арестом. Советская повседневность имела авантюрный характер.

Позволю себе сделать отступление в будущее послесталинское время. Обыденно-приключенческий характер советской повседнев­ности, при котором любое, даже самое незначительное дело стано­вилось СОБЫТИЕМ - свершением или трагедией - не было лишь исключительной чертой сталинского правления. Политическая и социально-экономическая система, а также тип культуры, опреде­лявшие характер советской повседневности, сформировались при Сталине, но они пережили создателя. Острый дефицит товаров, без­законие, бюрократическая волокита и многие другие факторы про­должали воспроизводить авантюрно-приключенческий характер со­ветской жизни. Со смертью Сталина элемент опасности и риска в повседневной жизни советского человека резко снизился, но ее авантюрно-приключенческий характер сохранялся. Видимо, не слу­чайно в русском языке для вполне обыденного события - покупки в магазине - используется термин поход, слово, которое подразумева­ет лишения, трудности и риск.

В советской жизни была обыденность приключения и в том смыс­ле, что приключения случались каждый день, и в том, что они случа­лись по самому обыденному поводу. Этот событийно-авантюрный характер повседневности был изматывающим, ибо любая мелочь -починить дверной замок, добиться, чтобы в химчистке не испортили пальто, купить мебель, оформить паспорт при отсутствии у государ­ства необходимых для этого бланков и т. д. и т. п. - превращалась в проблему. Кто-то возразит, что уж очень убого выглядят эти «при­ключения». Однако «изнутри» советской жизни эти повседневные приключения-события не воспринимались как незначительные или

222

убогие, потому что временные и душевные затраты на них шли огромные. В западном рыночном мире для решения подобных проб­лем было бы достаточно телефонного звонка - вопрос решался быс­тро и безболезненно, только плати: не оставаясь в памяти, СОБЫТИЕ не свершалось. В советской повседневности на «мелочи жизни» уходили дни, недели, месяцы, да, что там, сама жизнь! По поводу незначительных по западным меркам проблем разыгрыва­лись трагедии и праздновались победы. Отстоял человек шесть ча­сов в очереди, а пальто или ботинки его размера закончились - тра­гедия! Провел в ОВИРе990 вместо трех дней три часа - победа! Люди вспоминали эти события: горевали по поводу провала или хвалились удачно проведенной операцией.

Именно этот событийно-приключенческий характер повседнев­ности делал советскую жизнь насыщенной эмоциями и, решусь ска­зать, своеобразно нескучной. Феномен событийности подмечали иностранцы, которым приходилось длительное время жить в СССР. В их воспоминаниях и ощущениях советская действительность предстает мелочно-изматывающей, но в то же время и эмоциональ­но-насыщенной. Советский человек, уехавший на Запад, может с со­дроганием вспоминать сверхнагрузки и напряжение повседневной жизни в СССР, однако тем не менее ему может недоставать ее эмоциональной насыщенности и событийности. «Наркотик» обыден­ности приключения у советского человека был в крови.

Но вернемся в Торгсин. Свершения и приключения подразуме­вают риск, самопожертвование и героизм. Казалось бы, что может быть героического в покупке хлеба или штанов? Но как свидетель­ствуют документы Торгсина, требовалась решимость - напряжение воли, преодоление сомнений и боязни, - чтобы войти в Торгсин. Кто знает, сколько бессонных ночей провели люди перед тем, как решиться переступить порог предприятия с загадочной вывес­кой «Торгсин».

Поскольку идти в Торгсин все-таки было необходимо, ведь голод не тетка, люди прибегали к разным хитростям. Уезжали в другой го­род, где их никто не знал, сдавать ценности и покупать товары. Во время сдачи золота, если видели знакомого, немедленно уходили из магазина, иногда даже оставляя ценности, а возвращались назад только через несколько часов991. Опасения, что знакомые донесут «куда следует» об имевшемся золоте, были сильнее боязни его поте­рять. Особенно осторожничали крестьяне или, как выразился автор одного донесения, «особенно из деревень публика боится»992. В от­чете Нижегородской конторы Торгсина сообщалось, что прежде чем купить, крестьяне вели наблюдение и даже провожали покупателей до их квартир, затем снова возвращались в магазин наблюдать. Не­

223

редко на ухо продавца спрашивали: «А меня не арестуют? У меня монеты»993.

Людская изобретательность не знала границ. Нашлись «умель­цы», которые взяли на вооружение опыт ОГПУ. Маскируясь под агентов ОГПУ, они грабили покупателей Торгсина (действия ОГПУ тоже являлись грабежом, но грабежом ведомственным): поистине, криминальная мимикрия! Управляющий Московской городской конторы Торгсина в своем письме предупреждал директоров подве­домственных универмагов: «За последнее время вокруг н.[ашихJ тор­говых точек работает шайка аферистов, которые под видом со­трудников ГПУ и МУРа заранее в магазине при сдаче ценностей или покупке товаров намечают себе жертву и по выходе н.[аших] клиен­тов из универмагов задерживают их и отбирают ценности (тов.[ар­ные] книжки и пр.)»994 Слово «ОГПУ» оказывало на людей парали­зующий эффект и позволяло безнаказанно грабить среди бела дня на глазах покупателей и работников Торгсина995.

Есть основания полагать, что и действительные сотрудники ОГПУ могли использовать антиторгсиновские операции своего ве­домства в личных целях. Приведу рапорт заведующего магазином № 4 О. M. Файнштейна управляющему Киевской конторы Торгси­на: «Довожу до В.[ашего]сведения, что в день В.[ашего] отъезда про­изошел следующий казус в магазине: Сотрудник розыска Казимиров ворвался в магазин с ноганом в руке вслед за одним покупателем. Я предложил Казимирову вложить в карман оружие и пошел сгово­риться по телефону с Нач.[альником] Петровского района милиции... Придя в магазин, я предложил Казимирову принести ордер Эконом-отдела или Оперода (оперативный отдел. - Е.О.) на право ареста в н.[ашем] магазине. Мы пошли в район милиции по этому делу и там договорились на том же. Казимиров ушел за ордером и больше в мага­зин не являлся. Задержанный был в магазине до закрытия его, после чего его отпустили. Описывать панику не приходится. Ставлю Вас в известность, что задержанный гражданин не пошел с сотрудником розыска из-за того, что боялся за содержимое карманов. По его сло­вам, Казимиров забрал у него за два дня до этого 1200 рублей совзна-ками в проезде у одного еврея. Считаю, что это похоже на истину, т.к. Казимиров идет со своим отцом на операцию. В данном приклю­чении я сам видел старика на углу, дожидающимся результатов. Об этом я также сообщил сотруднику Облрозыска т. Шапу. 9.12.32»996. Сын-чекист и престарелый отец вместе выходят «на дело» - чем не семейный бизнес?

Торгсин, радея о выполнении валютного плана, защищал своих покупателей. В документах встречаются упоминания об освобожде­нии людей от ареста и возвращении им конфискованных товаров и

224

денег Торгсина. Однако следует сказать, что опасения людей о том, что Торгсин работал на ОГПУ, были не без оснований. В 1935 г. по­следний председатель Торгсина Левенсон в письме управляющим контор и отделений сообщал: «Работники НКВД имеют право в нужных случаях требовать от Вас справки о количестве сданных отдельными лицами бытовых ценностей, а также о фамилиях и ад­ресах этих лиц, однако за получением такого рода справок они дол­жны обращаться исключительно к администрации магазинов и скуп-пунктов»"1. Это письмо свидетельствует о компромиссе между Торгсином и «органами», достигнутом в результате их почти четы­рехлетнего валютного соперничества и трений. Торгсин не возра­жал быть информатором-доносчиком, если эти действия оставались в секрете от его клиентов. Администрация магазинов, как следует из этого письма, становилась внештатным агентом «органов». У ОГПУ/НКВД имелись в Торгсине и платные агенты, специально туда внедренные или завербованные из числа торговых работников. Они также поставляли «органам» информацию о валютных сбережениях клиентов Торгсина. Риск и непредсказуемость последствий посещения Торгсина сохранялись для советских людей. Жизнь в СССР требовала повседневного героизма.

Тайны Торгсина

Философский камень. Скрытая конвертация рубля. Обогнав экспорт хлеба и нефти. Парадокс убыточности. Дешевле золота ГУЛАГа

Торгсин ничего не вывозил за рубеж, но тем не менее считался экспортной организацией, потому что так же, как Экспортхлеб, Экспортлес, Экспортнефть и другие советские экспортные объеди­нения, он обращал товарные ресурсы страны в валюту. Условия, в которых работал Торгсин, благоприятствовали его валютному успе­ху. Во-первых, в отличие от других экспортеров, он экономил на из­держках обращения (расходы по перевозке товаров за границу, их страховке, хранению, содержанию экспортного аппарата и пр.)998. Во-вторых, цены продажи на товары он назначал, не оглядываясь на мировой экономический кризис и не боясь конкуренции на миро­вом рынке, ведь продавал Торгсин у себя дома, где царил дефицит и голод, а монополия ценообразования находилась в руках государ­ства. Советский покупатель не привередничал.

Сравнение Торгсина с другими советскими экспортерами рас­крывает одну из его главных тайн. Секретный финальный отчет, подготовленный в декабре 1935 г., сообщал: «Если бы проданные

225

Торгсином товары были бы экспортированы за границу, то за них можно было выручить максимум (подчеркнуто мной. - Е. О.) по реа­лизационным ценам "фоб'999 83,3 млн руб.»1000 Торгсин же продал эти товары покупателям за 275 млн руб. Составители финального отчета, бахвалясь тем, что продавали товары в СССР в несколько раз дороже их экспортной цены, по сути признались, что обманули покупателей. В обмен на золото, серебро, платину, бриллианты и ва­люту, которые по цене скупки стоили 287,2 млн руб., - их реализа­ционная стоимость на мировом рынке была выше - люди получили товаров (в ценах советского экспорта) всего лишь на 83,3 млн руб. Иными словами, за каждые три с половиной золотых рубля ценнос­тей покупатель в Торгсине получал товаров только на один рубль! Разрыв немалый. Но даже если бы Торгсин за каждый рубль цен­ностей отдавал своим клиентам товаров на несколько рублей, госу­дарство все равно выгадало бы, потому как ни при каких обстоя­тельствах за эти рубли не могло бы купить за границей горы драгоценностей и валюты: Торгсин, подобно философскому камню, обращавшему в золото неблагородные металлы, превращал в валюту неконвертируемые советские рубли, черный хлеб и селедку да нехитрый ширпотреб.

Финальный отчет Торгсина также сообщал, что для получения той суммы валютных ценностей, которую собрал Торгсин, потребо­валось бы дополнительно продать за границей экспортных товаров на сумму 17,6 млрд руб. (в розничных ценах внутренней советской торговли)1001. Представьте масштабы возможного вывоза сырья и продовольствия из голодавшей страны. У медали, как всегда, оказа­лось две стороны: бесспорная валютная заинтересованность и нужда государства в Торгсине, но и, несмотря на хищнический характер сделки, полезность Торгсина для общества. Если бы государство по­пыталось вместо Торгсина, добывать валюту, выбрасывая за бесценок все больше товаров за границу, - масштабы голодной трагедии оказались бы еще больше.

Документы позволяют оценить валютную эффективность Торг­сина. Для этого сравним рублевые расходы государства на Торгсин с полученным им валютным приходом (табл. 23, п. 6). Как и следо­вало ожидать, период массового голода стал временем наивысшей рентабельности: в 1933 г., чтобы получить золотой рубль ценностей, государство затрачивало немногим более 4 простых советских руб­лей1002. С нормализацией продовольственной ситуации в стране и падением важности Торгсина для населения страны стала снижать­ся и его валютная рентабельность: чтобы получить один золотой рубль ценностей, в 1934 г. государство затрачивало более 6 руб., а в 1935 г. - около  10 руб. (табл. 23, п. б)1003. В среднем за период

226

1932-1935 гг. «добыча» одного золотого рубля в Торгсине обходи­лась государству в 6 руб. затрат.

Для образности проведем еще одно сравнение. Скупочная стои­мость ценностей, которые Торгсин купил у населения в 1933 г., по­сле вычета расходов на импорт являлась эквивалентом 86,2 т чисто­го золота (табл. 23, п. 4в). Исходя из существовавшей в то время мировой цены золота (66,5 центов за грамм чистоты)1004 стоимость этих ценностей составит 57,3 млн долл. США. Сопоставьте эту сумму с рублевыми затратами государства в тот год на Торгсин -452,8 млн руб. (табл. 23, п. 3): благодаря Торгсину в 1933 г. совет­ское руководство обратило мало кому нужные на Западе1005 совет­ские рубли в валюту по курсу около 8 руб. за доллар США. Хотя это было выше официального обменного курса, установленного со­ветским правительством «для внутреннего пользования», но кто бы на Западе стал менять Сталину рубли на доллары по этому или другому сколь угодно высокому курсу? Торгсин сделал подобную конвертацию рубля возможной.

Значение Торгсина для индустриализации огромно. Ценности, которые купил Торгсин, покрыли (по их скупочной стоимости) бо­лее пятой части затрат на импортные закупки 1932-1935 гг. - реша­ющих лет промышленного скачка (табл. 24). В голодном 1933 г. ценности Торгсина позволили государству оплатить треть, в 1934 г. -более четверти, а в 1935 г. - почти пятую часть советского импорта промышленного оборудования, сырья и технологий. Вклад Торгси­на в оплату импортных промышленных поставок на деле был и того больше, так как СССР продавал ценности Торгсина на мировом рынке выше их скупочной стоимости. Торгсин стал огромным под­спорьем для буксовавшего советского экспорта: в голодном 1933 г. валюта, добытая Торгсином, равнялась почти трети валютной вы­ручки страны от экспорта хлеба, нефти, леса и другого сырья и про­довольствия (табл. 24). К тому же Торгсин ничего и не вывозил за рубеж, а продал эти товары голодавшему населению в СССР. По признанию финального отчета, «привлеченной» через Торгсин ва­люты хватило, чтобы покрыть стоимость импортного оборудования для десяти гигантов социалистической промышленности: Горь-ковского автозавода (43,2 млн руб), Сталинградского тракторного (35 млн руб.), Автозавода им. Сталина (27,9 млн руб.), Днепростроя (31 млн руб.), Господшипника (22,5 млн руб.), Челябинского трак­торного (23 млн руб.), Харьковского тракторного (15,3 млн руб.), Магнитки (44 млн руб.), Кузнецка (25,9 млн руб.) и Уралмаша (15 млн руб.)1006.

Торгсин был единственным экспортным объединением Нарком-внешторга, от которого руководство страны ожидало получить ва­

227

лютную отдачу существенно выше капитальных вложений1007. В 1932 г. по объемам валютной выручки Торгсин занимал 4-е место среди советских экспортеров, уступая лишь главным статьям совет­ского экспорта - нефти, зерну и лесу (табл. 25). В 1933 г., благодаря голоду в стране, он вышел на первое место, обогнав и эти, по замыс­лу творцов, главные валютные источники финансирования индус­триализации. Финальный отчет Торгсина утверждал, что в 1934 и 1935 гг. Торгсин стабильно сохранял 2-е место среди экспортных объединений Наркомвнешторга СССР, уступая только экспорту нефти1008.

В 1933 г. Торгсин был впереди всех советских экспортных объе­динений не только по сумме полученной валюты, но и по «валютной эффективности экспорта» - показателю отношения экспортной цены товаров к их себестоимости1009. В 1933 г. советский экспорт зерна был убыточен, а в Торгсине хлеб среди товаров имел самую высокую валютную рентабельность: в первом полугодии 1933 г. вы­ручка Торгсина по хлебо-фуражным товарам (39,2 млн зол. руб.) превысила их экспортную цену (7,6 млн руб.) более чем в пять раз! По остальным продовольственным товарам выручка Торгсина (12 млн руб.) в 4,6 раз превышала их экспортную цену (2,6 млн руб.). Во второй половине 1933 г. с отступлением голода и резким сниже­нием цен на продовольствие в Торгсине разрыв сократился1010, но оставался значительным: в среднем в тот год по хлебофуражным то­варам Торгсин выручил 62,6 млн руб. при их экспортной цене 14,2 млн руб., по остальным продовольственным товарам соотно­шение было (соответственно) 20,6 млн руб. и 6 млн руб. Сопостав­ление цен на товары в Торгсине с ценами экспорта позволило его экономистам утверждать, что в 1933 г. Торгсин получил на 78 млн золотых руб. больше, чем могли бы получить за эти товары советские экспортеры, продав их за рубежом1011. Но с улучшением товарной ситуации в стране, падением цен в Торгсине и интереса к его торговле «валютная эффективность» продаж продовольствия в 1934 и 1935 гг. упала1012.

Руководство Торгсина утверждало, что в 1933 г. на каждый рубль затрат Торгсин приносил государству валюты больше, чем другие экспортные объединения. Существенно больше!1013 По дан­ным Валютно-финансового сектора Наркомвнешторга, в 1933 г. со­ветский экспорт (по всем объединениям НКВТ) в среднем прино­сил не более 15 золотых коп. на 1 руб. затрат, а без нефти - только 13 коп.1014 По подсчетам его экономистов, валютная рентабельность операций Торгсина за первые три квартала 1933 г. составила 34 зо­лотые коп., то есть была более чем в 2 раза выше средней рентабель­ности советского экспорта. В среднем за 1933 г., по моим расче­

228

там (табл. 23, п. 7), валютная отдача операций Торгсина составила 25 золотых коп., в 1934 г. - 16, а за 9 месяцев 1935 г. - 10 золотых коп. на 1 руб. затрат. Согласно финальному отчету, в среднем за период 1932-1935 гг. на каждый рубль затрат Торгсин принес государству 17,6 зол. коп. валютных ценностей1015. Относительно высокая, в сравнении с другими экспортными объединениями, валютная рен­табельность Торгсина служила оправданием его огромных рублевых затрат и позволила руководителям Торгсина в 1933 г. даже требо­вать от правительства разрешить ему издержки обращения1016 в размере до 420 % выручки!1017

Настало время огорошить читателя. Несмотря на его относитель­но высокую валютную рентабельность, Торгсин как торговое пред­приятие было убыточным. В этом - еще одна из многих его тайн. Для понимания феномена убыточности необходимо разграничить «экспортную» валютную и торговую рублевую деятельности Торг­сина. Валютная эффективность Торгсина, которую мы обсуждали до сих пор, либо определялась тем, насколько цены на товары в его магазинах превосходили их экспортные цены, либо тем, сколько ценностей - золота, серебра, бриллиантов и иностранной валюты -Торгсин собрал на каждый советский рубль, потраченный на него государством. Но ведь Торгсин был не только организацией, соби­равшей валюту, но и предприятием внутренней торговли - он про­давал товары населению. Эффективность Торгсина как торгового предприятия определялась соотношением расходов по торговой деятельности и доходов от его торговли.

Будь Торгсин частным предприятием в капиталистическом мире, его владельцы обогатились бы. Скупленного золота, серебра, брил­лиантов, валюты с лихвой хватило бы, чтобы покрыть расходы этого торгового предприятия и обеспечить прибыль владельцам. Но со­ветская действительность определялась другими законами. Торгсин работал не на себя, а на государство, на индустриализацию. Он не имел права использовать скупленные ценности на покрытие расхо­дов своей деятельности и свою прибыль как торгового предприятия. Все ценности уходили в Госбанк, то есть государству. Госбанк на­числял на счет Торгсина лишь рублевую стоимость скупленных ценностей, которую Торгсин должен был использовать для закупки товаров у промышленности. На покрытие издержек обращения Торгсина также шла его выручка от продажи товаров населению. Запрет использовать валютные ценности для покрытия расходов его деятельности стал главной причиной торговой нерентабельности Торгсина. Опережая по валютной рентабельности экспортные объе­динения страны, по торговой эффективности Торгсин отставал от других видов советской торговли.

229

Анализ статистики свидетельствует, что затраты на Торгсин (табл. 23, п. 3) существенно превышали доходы от его торговли (табл. 23, п. 5). «Как же так, - спросит читатель, - люди платили за товары втридорога, в несколько раз больше экспортных цен, но тем не менее Торгсин торговал себе в убыток?» Да, это так, и свидетель­ство тому - что советское сырье и продовольствие в условиях миро­вого экономического кризиса уходили за границу за бесценок. Не случайно в 1933 г. правительство запретило публиковать в печати сведения о стоимости экспортных товаров1018. Торговая убыточ­ность Торгсина была результатом его раздутого аппарата, ограни­ченного круга покупателей и закрытого характера его торгово-де-нежного обращения, а также неизбежного в условиях нормализации товарной ситуации в стране снижения цен. Поговорим о каждой из этих причин.

В результате развертывания «глубинной торговой сети» Торгсин стал нести бремя огромных издержек обращения. В I кв. 1933 г. у Торгсина было 684 торговых точки, а к осени - уже 1400. Значи­тельную их часть составляли небольшие магазинчики и лавчонки, разбросанные по огромной стране и отдаленные от центров и желез­ных дорог порой сотнями тысяч километров1019 Обороты торговли этих крошечных магазинов оставались низкими, в то время как одна лишь доставка им товаров преобладавшим в то время гужевым транспортом «влетала в копеечку»1020. В 1933 г. накладные расходы в Туркмении, например, достигали 57%, а в Западной Сибири - 74% к обороту торгсинов1021. Прибавьте сюда расходы на содержание со­тен мелких магазинов, хранение товаров и зарплату торговым слу­жащим1022. Для борьбы с астрономическими издержками обраще­ния правительство начало кампанию по переводу контор Торгсина и его магазинов на хозрасчет. Кампания наделала много шума и оста­вила в архивах тонны переписки и отчетов, но в конечном итоге за­кончилась без особых положительных результатов: локальная эко­номическая свобода вряд ли могла выжить в условиях диктата централизованной экономики. С нормализацией товарной ситуации в стране и ослаблением валютной проблемы огромные издержки об­ращения заставили государство в 1934 г. начать сокращение торгси-новской торговой сети, которое активно продолжалось в 1935 г. и вплоть до ликвидации Торгсина.

Факторами торговой нерентабельности Торгсина также были за­крытый характер его денежной системы и ограниченный контингент покупателей1023. Сумма денег, которую Торгсин мог вернуть госу­дарству, продавая свои товары населению, была ограничена его де­нежными выплатами «сдатчикам ценностей». Единственным вне-торгсиновским источником пополнения массы торгсиновских денег

230

в обращении была их подделка народными умельцами, но ОГПУ, а затем НКВД боролись с фальшивомонетчиками. Недоплачивая на­селению за золото, серебро, бриллианты и платину, по сравнению с их мировой ценой и реальным обменным курсом валют, Торгсин сокращал и без того небольшой объем торгсиновских денег в обра­щении. Ограниченность контингента покупателей замедляла това­рооборот в Торгсине по сравнению с другими видами торговли, а за­медление товарооборота вело к росту издержек обращения (расходы на складские помещения, персонал и пр.)1024.

Снижение цен продажи на торгсиновские товары, неизбежное в условиях нормализации продовольственного положения в стране, при одновременном росте массы товаров в обращении, обширной торговой сети и высокой себестоимости товаров, стало еще одним фактором падения рентабельности торгсиновской торговли. Зимой 1933 г. - время наиболее высоких продажных цен в Торгсине - на од­ного его торгового работника в среднем приходился оборот в 2014 руб., тогда как в IV кв. - после резкого снижения цен и роста торговой сети - 1008 руб.1025

Рублевые убытки от торговой деятельности Торгсина бременем ложились на бюджет страны. Наркомфин СССР оплачивал «разры­вы» между соврублевыми ценами промышленности, по которым Торгсин покупал товары, и продажными ценами в Торгсине, выра­женными в золотых рублях. Оперативные документы Торгсина сви­детельствуют, что при отсутствии средств у Торгсина Наркомфин мог оплачивать не только «разрывы», но и полную стоимость това­ров, купленных Торгсином у промышленности1026, так что Торгсину оставалось покрывать доходами от торговли только свои издержки обращения. Такая система финансирования способствовала накоп­лению товаров и хроническому затовариванию в Торгсине, а значит, дальнейшему росту убыточности его рублевой торговой деятельнос­ти. Из-за отсутствия противозатратных механизмов в системе фи­нансирования Торгсин превращался в «черную дыру», где исчезали миллионные суммы дотаций. С нормализацией товарной ситуации в стране и падением цен на товары в Торгсине «разрывы» между вы­ручкой (в зол. руб.) от торговой деятельности Торгсина и соврубле-вой стоимостью товаров по ценам промышленности, которые дол­жен был оплачивать Наркомфин, становились все больше: так, если в 1933 г. соврублевые цены промышленности в среднем были в 3,2 раза выше продажных цен Торгсина, выраженных в золотых руб­лях, то в 1934 г. они были в 4,6 раза, а в 1935 г. - более чем в 9 раз выше1027.

По утверждению Наркомфина, доходов Торгсина от продажи то­варов населению не хватало даже для покрытия его издержек обра­

231

щения, так что приходилось выплачивать Торгсину дотации на вос­полнение средств1028. Дотации были рублевыми, следовательно, государство не расходовало валютные ценности на покрытие убыт­ков Торгсина, но дыра в рублевом бюджете страны становилась еще больше. Наркомфин и Внешторгбанк СССР в 1933 и в 1934 гг. тре­бовали поставить бюджетное финансирование Торгсина в зависи­мость от результатов его торговой деятельности1029, но Торгсин при поддержке Наркомвнешторга успешно отбивался. Руководство страны, видимо, не поддержало Наркомфин1030, возможно опасаясь, что резкое изменение порядка работы Торгсина может привести к падению или даже остановке в поступлении валютных ценнос­тей1031. Да и к чему изменения? - Торгсин был задуман как чрезвычайное кратковременное предприятие, а, как известно, «коней на переправе не меняют».

До этого момента наш анализ работы Торгсина строился на раз­делении его валютно-экспортной значимости и его эффективности как предприятия внутренней торговли. Анализ показал парадокс со­существования относительно высокой валютной рентабельности Торгсина по сравнению с советским экспортом тех лет и его убыточ­ности как торгового предприятия. Настало время свести вместе ва­лютную и торговую деятельности Торгсина и оценить общий эф­фект его работы. Показателем эффективности выберем не условные золотые рубли или иностранную валюту, а золото.

Во сколько рублей обходился государству грамм чистого золота, «добытого» Торгсином? Для ответа на этот вопрос из соврублевых затрат на Торгсин (табл. 23, п. 3) вычтем его выручку от продажи товаров (табл. 23, п. 56), которая шла на покрытие издержек обра­щения его торговли, а затем соотнесем полученный результат с зо­лотым тоннажем скупленных ценностей (табл. 23, п. 4в). Эти расче­ты показывают, что на каждый вложенный в Торгсин советский рубль государство получало в 1932 г. 0,2 г чистого золота, в 1933 -0,8 г, в 1934 г. - 0,4 г, в первые три квартала 1935 г. - 1 г, а в среднем за весь рассмотренный период примерно полграмма (0,47 г) чистого золота.

Согласно этим расчетам, самыми рентабельными в истории Торг­сина оказались 1933 и 1935 гг. (табл. 23, п. 8). Грамм чистого золота, «добытого» Торгсином в 1933 г., стоил государству 1 руб. 25 коп., а в первые три квартала 1935 г. - 1 руб., то есть был дешевле официаль­ного рублевого эквивалента мировой цены на золото1032. Однако, если в 1933 г. высокая рентабельность Торгсина была результатом массового голода и гор сданного драгоценного лома, то в 1935 г. -следствием резкого сокращения его торговой сети и, следовательно, издержек обращения, при скачке цен на товары в Торгсине и росте

232

потребительского ажиотажа «под занавес». На первый взглад вызы­вает удивление то, что голодный 1932 г. оказался самым нерента­бельным, а «добытое» в тот год золото - самым дорогим (более 4 руб. за грамм чистоты). Относительно низкая рентабельность 1932 г. объясняется тем, что Торгсин только начал разворачивать свою сеть на периферии, он был еще мало известен населению «глубинки» и добытый им «золотой тоннаж» в тот год был не велик, а издержки обращения значительны. Относительно низкая рентабельность 1934 г. - грамм золота обходился государству в 2 руб. 58 коп. - след­ствие падения интереса населения к Торгсину в условиях улучше­ния продовольственной ситуации в стране: Торгсин запоздало от­реагировал на изменение конъюнктуры рынка: поступление ценностей в Торгсин в 1934 г. по сравнению с прошлым годом упало почти в два раза, а издержки обращения остались практически на том же уровне. Исходя из этих расчетов, в период 1932-1935 гг. «до­быча» грамма чистого золота в Торгсине обходилась государству в среднем в 2 руб. 13 коп. (табл. 23, п. 8) 1033.

Дорого или дешево было золото Торгсина? Сравним себестои­мость торгсиновского золота и промышленной добычи того вре­мени. В соответствии с пятилетним планом золотодобывающей про­мышленности на 1928/29 - 1932/33 гг., себестоимость 1 г чистого зо­лота, добытого промышленным механизированным способом, была запроектирована на начало пятилетки в 1 руб. 76 коп., а на конец пя­тилетки - 1 руб. 42 коп.; для старательского золота проектная себес­тоимость составила(соответственно) 1 руб. 98 коп. и 2 руб. 05 коп.1034 В действительности себестоимость добычи золота оказалась значи­тельно выше плановой. О том, что государство бралось за разработ­ки любого, даже убыточного месторождения, не считаясь с затрата­ми, писали, в частности, американские инженеры, работавшие в золотодобывающей промышленности 1930-х гг.1035 По материалам Дальстроя, опубликованным А. И. Широковым, средняя себестои­мость грамма золота, добытого в период 1932-1937 гг., составляла 4 руб. 57 коп.1036, в то время как грамм чистого золота, «добытого» Торгсином в 1932-1935 гг., стоил государству в среднем 2 руб. 13 коп. Выходит, что Торгсин по эффективности «побил» золотодо­бычу ГУЛАГа.

Особо стоит вопрос о том, как соотносилась себестоимость «до­бычи» золота в Торгсине и себестоимость промышленной золотодо­бычи в СССР с мировой ценой на золото. Российский ученый А.Н. Пилясов, посвятивший монографию вопросам освоения Севе­ро-Востока России, пришел к заключению, что золотодобыча в Дальстрое (в отличие от добычи других цветных металлов) была экономически эффективной, то есть себестоимость добычи золота

233

там до 1940 г. была ниже его мировой цены. Это заключение затем повторил и А.И. Широков в своем исследовании Дальстроя1037. Вы­вод Пилясова трудно как принять, так и отвергнуть по причине ис­кусственного валютного курса рубля того времени. Пилясов опе­рирует директивным обменным курсом рубля второй половины 1930-х гг. - более 5 руб. за доллар США1038. При таком валютном курсе себестоимость добычи грамма чистого золота в Дальстрое (4 руб. 57 коп.) составит порядка 80-86 центов (табл. 26, п. За), тог­да как его мировая цена, установленная в начале 1934 г. Золотым ре­зервным актом Рузвельта, была 1 долл. 12 центов1039. При том же валютном курсе рубля себестоимость грамма торгсиновского золота (2 руб. 13 коп.) составила бы всего 37-40 центов, то есть была бы почти в три раза ниже мировой цены и более чем в два раза дешевле золота Дальстроя. Однако Торгсин закрыли в начале 1936 г., он не работал в период нового директивного валютного курса рубля, поэтому эти расчеты имеют аналитико-сравнительный, но не исто­рический смысл.

Если же исходить из обменного курса рубля первой половины 1930-х гг., то вывод Пилясова и Широкова об эффективности добы­чи золота в Дальстрое нельзя принять. В то время мировая цена зо­лота составляла 66,5 центов за грамм чистоты, а официальный валютный курс рубля был равен 1 руб. 94 коп. за доллар США (табл. 26). При таком курсе себестоимость добычи грамма золота в Дальстрое (4 руб. 57 коп.) составит 2,36 долл. и будет в 3,5 раза выше его мировой цены. Себестоимость «добычи» грамма чистого золота в Торгсине (2 руб. 13 коп.), исходя из валютного курса рубля первой половины 1930-х.гг., являлась эквивалентом 1,1 долл., то есть «добыча» золота в Торгсине тоже была дороже его мировой цены, хотя торгсиновское золото обходилось государству значитель­но дешевле дальстроевского (табл. 26).

Но и на этом нельзя поставить точку, ведь, упражняясь в подоб­ных расчетах, не следует забывать об их условности: они основаны на искусственном валютном курсе рубля, который директивно уста­навливался советским руководством «для внутреннего пользова­ния». Как было уже отмечено ранее (см. главу «Золото»), этот обменный курс не имел ничего общего с действительной покупа­тельной способностью рубля по отношению к доллару. Если при­нять во внимание оценки иностранцев, живших в то время в СССР, которые считали доллар равным от 10 до 25 советских рублей, то се­бестоимость добычи грамма золота в Дальстрое в 1932-1937 гг. бу­дет колебаться от 18 до 46 центов США, а себестоимость «добычи» грамма золота в Торгсине - от 8,5 до 21 цента. Иными словами, при учете реальной покупательной способности рубля по отношению к

234

доллару себестоимость и золота Торгсина, и золота Дальстроя может оказаться дешевле его мировой цены.

Острая нужда в драгоценном металле, относительно низкая се­бестоимость «добычи» торгсиновского золота и слабость нарождав­шейся советской золотодобывающей промышленности объясняют, почему государство до поры мирилось с миллионными рублевыми дырами в бюджете от убытков торговой деятельности Торгсина. Однако, когда золотодобывающая промышленность страны встала на ноги, заработал и разросся Дальстрой ГУЛАГа, золотая проблема была решена, а сбережения населения изрядно почищены, правительство закрыло Торгсин.

У Торгсина была еще одна тайна. Но об этом - в следующей главе.

«Закат»

Нелюбимое детище, или Почему закрыли Торгсин? Лебединая песня советского валютного рынка. Продажа ненужных людей. Торговый ренессанс. Сколько иностранной валюты «гуляло» на «черном» рынке? «Торгсовлюд»

Составители пятилетнего плана Торгсина рассчитывали, что он будет работать по крайней мере до 1938 г. Но закат Торгсина насту­пил раньше. Свертывание его торговой сети началось вскоре после отступления голода. В 1934 и 1935 гг. оно шло полным ходом. Сокращая деятельность Торгсина, правительство, однако, вначале не планировало его полной ликвидации. Задумка состояла в том, чтобы, прекратив прием драгоценностей от советских граждан, оста­вить Торгсину обслуживание портов, продажу товаров за иностран­ную валюту и в счет денежных переводов из-за границы1040. Иными словами, у руководства страны было намерение сохранить в СССР оазис легальных валютных операций, хотя Торгсин должен был ориентироваться исключительно на внешние источники поступле­ния валюты. Этому плану не суждено было осуществиться.

Прием ценностей у населения и выдача товарных книжек пре­кратились с момента публикации 15 ноября 1935 г. постановления СНК «О ликвидации В/о "Торгсин"»1041. Валютные переводы на Торгсин продолжались до 15 декабря 1935 г., а операции по отова­риванию оставшихся на руках у населения «денег» Торгсина, кото­рые официально должны были закончиться 1 февраля 1936 г., затя­нулись до лета1042. После закрытия Торгсина все денежные расчеты на территории СССР, включая обслуживание иностранцев, должны

235